Кончился инцидент с Корниловым, и все пошло еще хуже; несмотря на все усилия адмирала Развозова, флот продолжал катиться по наклонной плоскости.
В сентябре последовало наступление неприятеля на Рижский залив. После печальной эпопеи защиты Моонзунда флот отступил в Лапвик, вскоре был сдан и Ревель, а те корабли, которые на него базировались, перешли в Гельсингфорс.
Тем временем большевистская пропаганда шла полным ходом. Корабли, все время находившиеся в Моонзунде, считались далеко не надежными в революционном отношении, а потому, для приведения их в должный вид, туда была послана известная «Маруся» Спиридонова. Опять на палубах послышались речи: «Товарищи, не верьте вашим офицерам, следите за ними и, если заметите что-нибудь, уничтожайте их».
Немного спустя начались выборы в Учредительное собрание. Организованы они были самым циничным образом и происходили под давлением и вмешательством судовых комитетов. Матросы могли выбирать только большевистских кандидатов.
Что касается офицеров, то их было так мало, что эти голоса не имели никакого значения. Они имели своих кандидатов – офицеров же, которых и выбирали, хоть заранее уже знали, что из этого ничего не выйдет. Не выбирать же каких-нибудь Милюковых, Керенских, Черновых, Троцких, Дыбенок, Прошьянов и так далее…
24 октября вспыхнуло большевистское восстание. На этот раз Центробалт уже сам потребовал посылки миноносцев в Петроград, но не для поддержки, а против Временного правительства, для содействия большевикам. Миноносцы пошли по выбору общего собрания Центробалта и представителей всех судов. С тяжелым сердцем офицерам пришлось вести свои корабли в Петроград, но другого исхода не было. Все старания командующего флотом убедить собрание отказаться от этой посылки ни к чему не привели.
Однако офицеры этих миноносцев категорически заявили командам, что непосредственного участия в выступлении они не примут. Это не везде прошло даром. Так, на миноносце «Деятельный» были арестованы все офицеры, кроме командира, которому удалось скрыться. Их отправили в Кронштадт, где собирались судить как «врагов народа». Стараниями командующего флотом эти офицеры, к счастью, были спасены и отделались только двухнедельным арестом.
Придя в Петроград, миноносцы ошвартовались к различным пристаням. Стоявшая у Франко-Русского завода «Аврора» переменила свое место и стала на якорь посреди Невы, у Николаевского моста. Глазам обывателей представилась необычная картина превращения Петрограда в военный порт. Среди них с ужасом передавалось, что корабли обстреляют город в момент выступления большевиков. Прохожие вдоль набережных и мостов боязливо косились на орудия «красной Авроры» и миноносцев, как на чудовища, готовые каждую минуту отправить их в тот мир, где «нет ни свобод, ни революции, ни воздыхания»…
Страхи, как всегда, оказались преувеличенными. За все дни переворота, кроме «Авроры», ни один корабль не дал ни одного выстрела. «Аврора» же, действительно, для острастки сделала несколько выстрелов, но только холостыми патронами.
Участь Временного правительства была уже решена. Так энергично клявшийся умереть за революцию Керенский, переодевшись не то матросом, не то женщиной, спешно удирал на автомобиле по направлению Гатчины. Заседавший в Зимнем дворце, под защитой женского батальона, Совет министров был в полном составе арестован большевиками и препровожден в Петропавловскую крепость. Власть – пала.
Взвешивая обстоятельства переворота, нельзя не признать, что решающая роль в нем принадлежала флоту. Не кончись так успешно восстание, безусловно, и «Аврора», и миноносцы не задумались бы бомбардировать Петроград, который не мог оказать им никакого сопротивления. Так или иначе, но большевики, имея в своем распоряжении флот, обеспечивали себе хотя бы временный захват столицы.
В связи с переворотом рассказывали очень интересный эпизод, имевший место в Петрограде, в котором видную роль должна была сыграть подлодка «Ерш». Она как раз заканчивала свою постройку и стояла среди других военных кораблей на Неве. В это время на «Аврору», команда которой состояла исключительно из большевиков, переехали все большевистские главари, как Ленин, Троцкий и другие. Они собирались бежать на ней в случае неудачи. Туда же было перевезено и «социализированное» золото, процентные бумаги и другие драгоценности. Троцкий говорил команде, что если она спасет их жизни, то имя «Авроры» останется бессмертным в истории революции. Матросы обещали «камня на камне не оставить» от Петрограда, если только одержит верх Временное правительство[28].
Узнав такое намерение «Авроры», а также, что на ней находятся Ленин и Троцкий, небольшая группа смельчаков решила обезоружить команду «Ерша», захватить подлодку и потопить «Аврору». Их план случайно был открыт. Когда об этом узнали «аврорские затворники», то первым же вопросом их было: «А как другие суда, все ли надежны?» Несмотря на утвердительный ответ, они все-таки предпочли съехать с крейсера и впопыхах чуть было не забыли все свое добро, что вызвало дружный смех даже среди ультрареволюционной команды.
Всех офицеров в Гельсингфорсе опять хотели заставить дать подписку, но на этот раз уже в неподчинении правительству. Однако ее удалось оттянуть, а после этот вопрос потерял свою остроту. Новый переворот прошел для офицеров бескровно. К этому периоду офицерство впало в полную апатию, так как рассчитывать было больше не на что, и всюду казалось непроглядно темно. С водворением большевиков стало ясно, что война скоро окончится, а следовательно, смысл пребывания офицеров на флоте совершенно изменится.
Все шло уже совсем плохо. Результаты операций, которые всегда служат ярким показателем состояния боевой силы, ясно говорили об ее упадке. Не говоря уже про сдачу Рижского залива и Моонзунда и потерю там линейного корабля «Слава» и эскадренного миноносца «Гром», мы за эту кампанию потеряли еще восемь боевых кораблей. В сумме, если не считать тральщиков, это равнялось нашим потерям за все три года войны.
В октябре погибла еще одна новейшая подлодка «Гепард». Она только что закончила ремонт на заводе и делала первый переход. Главные работы производились уже во время революции, а потому велись очень небрежно. На первой же пробе выяснилось много недочетов; так например, в одном из цилиндров мотора была найдена забытая гайка. Обыкновенно, чтобы избежать таких случаев, раньше сам экипаж строго наблюдал за всеми работами, но теперь всем было не до того: сидению в лодке предпочитали митинги и прогулки в городе. После исправления обнаруженных неисправностей командир все же решился выйти в поход, но из него уже не вернулся.
Наконец, 14 ноября погиб миноносец «Бдительный», который подорвался на неприятельской мине в районе города Раумо и спустя полчаса затонул. Шлюпок было недостаточно, и все офицеры остались на погибавшем миноносце. В числе их был и начальник 7-го дивизиона капитан 1-го ранга В.К. Кедров[29]. Это был ученый и, как все ученые, замечательно рассеянный человек. Он имел свои маленькие странности: из формы признавал только коротенький сюртучок, любил без конца ходить взад и вперед по палубе, а также вертеть, подбрасывая и ловя, коробок спичек. Когда шлюпки были уже далеко от почти погрузившегося миноносца, с них еще видели начальника дивизиона, который, как всегда, быстро ходил по палубе, играя с коробком спичек; только фалдочки его сюртучка развевались по ветру. Через несколько минут миноносца не стало.
Гибелью «Бдительного» закончился цикл наших потерь за 1917 год: с одной стороны, военных действий больше не было, а с другой – властно заявляла свои права приближавшаяся зима.
В середине ноября управление морским ведомством было преобразовано и во главе его встала «Морская коллегия», состоявшая из представителей матросов всех морей; для решения же технических вопросов в нее вошел офицер, приблизительно с правами морского министра. На эту должность был избран капитан 1-го ранга Модест Иванов[30].
19 ноября Иванов приехал в Гельсингфорс и поднял на «Гражданине» (б. «Цесаревич») флаг морского министра. Он рассчитывал, что к нему немедленно явится командующий флотом, но жестоко ошибся. Адмирал Развозов передал, что он его не признает и как представителю власти комиссаров не подчинится. Возник конфликт. Центробалт, конечно, сейчас же встал на сторону Иванова и постановил отстранить от должности адмирала Развозова за непризнание власти Совета народных комиссаров.
Тогда командующий флотом собрал у себя совещание флагманов. На нем они решили сложить с себя обязанности в случае ухода Развозова. Конфликт обострился, что в тот момент было весьма нежелательно. С одной стороны, было важно удержать А.В. Развозова у власти, а с другой – все-таки теплилась надежда, что через восемь дней, с открытием Учредительного собрания, наступит конец большевистской власти.
Учтя такие обстоятельства, председатель Офицерского союза командир линейного корабля «Севастополь» капитан 1-го ранга П.В. Вилькен отправился на «Гражданин» к Иванову, чтобы уговорить его уладить инцидент. Иванов согласился, так как был сильно всем обескуражен и не знал, что ему предпринять дальше. П.В. Вилькен посоветовал ему немедленно отправиться на «Кречет», где как раз происходило заседание флагманов, и там выяснить создавшееся положение.
На «Кречете» Иванов дал флагманам полный отчет, причем заявил, что он вовсе не член правительства большевиков и назначен не им, а выбран морским съездом в Петрограде. После этого флагманы согласились его признать, но только как выборное лицо, а не представителя Совета комиссаров. Инцидент был улажен, и адмирал Развозов остался командовать флотом.
Личность самого капитана 1-го ранга Модеста Иванова очень любопытна. Она показывает, какие ничтожества пошли в первую голову на службу к большевикам.
Иванов не пользовался на флоте ни любовью, ни уважением и только в молодости славился громкими скандалами. Во время последней войны, командуя старым крейсером «Диана», он показал себя только с плохой стороны. Так, в бытность крейсера в Рижском заливе, при появлении неприятеля он поехал к адмиралу и в присутствии многих офицеров стал доказывать, что крейсер не имеет никакого значения для защиты Рижского залива и его надо немедленно отпустить. Он долго умолял об этом, но все-таки, к крайнему своему огорчению, выпущен не был.