Как пишет в своих воспоминаниях Бенкендорф, перед отъездом Романовых в Сибирь он спросил у Керенского, как долго царская семья пробудет в Тобольске. Керенский доверительно ответил, что сразу же после Учредительного собрания, которое соберется в ноябре, Николай II и его семья смогут свободно вернуться в Царское Село или выехать в любое место, куда пожелают[373]. Сам Керенский позднее также писал, что, по его предположениям, весной 1918 г. Романовы из Тобольска смогли бы уехать за границу, первоначально в Японию[374].
Несмотря на строжайшую секретность предстоящего отъезда Романовых, английский посол Дж. Бьюкенен все же был информирован о нем уже в середине июля. В телеграммах Бальфуру он писал, что министр иностранных дел Терещенко сообщил ему о предстоящем отъезде Романовых в Сибирь, где они «будут пользоваться большой личной свободой», и о том, что бывший царь «остался доволен предложением переменить место жительства». Английский посол объяснял, что причиной переезда, по словам Терещенко, является «растущая среди социалистов боязнь контрреволюции». «Я, – писал Бьюкенен далее, – сказал министру иностранных дел, что, по моему мнению, эта боязнь неосновательна, поскольку дело идет о династии…» Однако после этого он добавлял: «Правда, существует движение в защиту порядка и сильной власти, но… это совершенно другое дело»[375]. Но мы уже знаем, что так называемое «движение в защиту сильной власти и порядка» и реставрация монархии отнюдь не были такими совершенно разными «делами», как это считал английский посол…
Согласно разработанному плану, Николай II и его семья должны были поездом ехать до Тюмени, а оттуда пароходом по рекам Тура и Тобол до Тобольска. В секретной телеграмме, которая 31 июля за подписью Керенского была направлена в Тюмень, Тобольск и Омск, сообщалось: «Экстренный поезд известного вам назначения выбывает 31 июля и прибудет 3-го [в] Тюмень. [К] тому же дню приготовьте пароход и соответственно помещение [в] Тобольске»[376].
Багаж Романовых был огромен. Помимо необходимых вещей, они везли с собой много ценностей: старинную мебель, ковры, картины, а также фамильные брильянты. Их сопровождали 45 человек свиты и прислуги. Охрану нес специальный «отряд особого назначения», сформированный под личным наблюдением Керенского из солдат-фронтовиков (преимущественно георгиевских кавалеров) 1, 2 и 4-го стрелковых полков (всего 330 солдат и 6 офицеров). Отряд был заново вооружен (в том числе пулеметами), обмундирован, каждому солдату обещано высокое жалованье. Во главе отряда был поставлен начальник Царскосельского гарнизона полковник Кобылинский. Комиссаром отряда Временное правительство утвердило Макарова, того самого, который в начале марта вместе с другими думскими уполномоченными доставил Николая II из Ставки в Царское Село. В первом поезде размещались Романовы, свита и прислуга, во втором – солдаты «отряда особого назначения». Оба поезда шли «под флагами» японского (по другим данным – американского) Красного Креста с тем, чтобы избежать возможных инцидентов в пути. Впрочем, инцидент (правда, единственный) возник уже в самом начале. Железнодорожные рабочие на станции Александровской, откуда Романовы должны были выехать, что-то заподозрили и задержали подачу паровозов. Керенскому пришлось лично приехать на место, чтобы уладить возникавший конфликт. «Первый революционный министр» не жалел сил для создания полного комфорта отъезжающим. Разрешил Керенский и встречу бывшего императора Николая II с несостоявшимся императором великим князем Михаилом Александровичем. При этом он демонстративно показал, что полностью доверяет Романовым. Е. А. Нарышкина сделала следующую любопытную запись в дневнике: «Приехал Михаил, Керенский его впустил, сел в угол, заткнул уши и сказал: «Разговаривайте!»[377]
Керенский сам написал инструкцию для охраны, сопровождавшей Романовых в Тобольск, и на всем пути следования до Тюмени лично получал телеграммы от Кобылинского, Макарова и др.
На рассвете 1 августа поезда двинулись в путь. Судя по дневниковым записям Николая и Александры Федоровны, путешествие прошло без всяких происшествий. Особой телеграммой Керенский выразил благодарность Кобылинскому и другим «за труды и порядок, которыми сопровождалось следование особых поездов из Царского Села в Тобольск»[378]. Но не все было так безоблачно, как это официально представлялось. 5 августа из Екатеринбургского окружного Совета во ВЦИК поступила тревожная телеграмма. В ней сообщалось, что движение поезда с Романовыми вызывает «брожение среди населения», так как распространяются слухи, согласно которым поезд «имеет наряд Николаевск – Харбин»[379]. Окружной Совет телеграфировал красноярскому, новониколаевскому и иркутскому Совдепам «проверить слух и принять меры в случае надобности»[380]. Совет также просил информировать, «известны или нет ВЦИКу обстоятельства отправки Романовых Временным правительством в Тобольск»[381]. Неизвестно, в связи ли с этой телеграммой, но 10 августа ВЦИК командировал своего члена В. В. Ивановского в Тобольск «для ознакомления с организацией охраны» Романовых[382]. Командировка эта затем, по-видимому, была отменена вмешательством Керенского.
Несколько дней Романовы прожили на пароходе «Русь», а затем были размещены в специально отведенном для них доме, ранее принадлежавшем тобольскому губернатору Ордовскому-Танаевскому. Часть свиты и прислуги поселились с ними, но большинство – в доме купца Корнилова, расположенном напротив. Это обстоятельство создавало весьма благоприятную возможность для общения с арестованными Романовыми, поскольку некоторым членам свиты и прислуги (бывшему генерал-адъютанту Татищеву, доктору Деревенько и др.) разрешалось свободно передвигаться по городу и посещать губернаторский дом. Монархисты полностью использовали предоставленную им возможность контактов с Николаем II. Оживление их деятельности было связано с приближением корниловщины…
Уже при Советской власти, в декабре 1917 г., рассматривалось так называемое «дело Доблера», кажется совершенно неизвестное в исторической литературе (многих обвиняемых по этому делу в ВЧК допрашивал лично Ф. Э. Дзержинский). Однако события, относящиеся к этому делу, происходили еще в августе – начале сентября. Борис Доблер, после Февральской революции прикомандированный к службе связи Государственной думы, состоял членом прокорниловской «Военной лиги». Когда он был арестован, у него среди других документов были обнаружены своеобразные донесения-рапорты, содержавшие сведения о подготовке контрреволюционно-монархического заговора. В соответствии с ними заговор, во главе которого стояли «бывшие члены Государственной думы, некоторые князья и большое количество генералов», имел своей целью низвержение Временного правительства и провозглашение конституционной монархии. Было выбрано и лицо, «которое, по всем вероятиям, займет место конституционного монарха». Это «лицо» находилось в Финляндии и являлось человеком «с большим характером и с большой популярностью при старом режиме». Силы, которые должны были осуществить переворот, составляли 8 тыс. офицеров, находившихся в Петрограде и готовых «выступить в любой момент». Кроме того, расчет делался на находившиеся в Вологде, Ярославле и Архангельске сербские части (из военнопленных), назначенные к отправке кружным путем в Месопотамию. Их предполагалось задержать и под руководством «опытных офицеров» направить на Петроград. Обо всем этом, судя по записям, содержавшимся в «рапортах» Б. Доблера, были информированы английское и французское посольства. Выступление должно было быть скоординировано с «движением Корнилова», но провал корниловского мятежа заставил отложить его. Однако и в дальнейшем эта подпольная контрреволюционная организация продолжала готовить переворот, получая финансовую поддержку от промышленно-банковских кругов, представителей царской аристократии и «организации Пуришкевича»[383].
Активизировалась в дни подготовки корниловщины и организация самого Пуришкевича, которая возникла еще в самом начале войны, когда он с помощью другого черносотенца, Б. Б. Глинского, основал в Петрограде «Общество русской государственной карты» с целым рядом филиалов. С течением времени «общество» превратилось в конспиративный центр, занимавшийся вербовкой офицеров и юнкеров и ведший довольно активную монархическую пропаганду.
Находясь в августе 1917 г. на Юго-Западном фронте, Пуришкевич пытался установить связь с его главнокомандующим А. И. Деникиным, который позднее писал: «Пуришкевич убеждал меня в необходимости тайной организации, формально на основаниях устава, утвержденного еще до революции – «Общества русской государственной карты»… Общество ставило себе действительной целью активную борьбу с анархией, свержение Советов и установление не то военной диктатуры, не то диктаторской власти Временного правительства. Пуришкевич просил содействия для привлечения в состав общества офицеров»[384]. Деникин, по его словам, отклонил предложение Пуришкевича, но это не охладило энергию того[385].
До правительства и его розыскных органов, видимо, доходили какие-то тревожащие сведения о конспиративной деятельности в правом лагере. Во всяком случае, именно в августовские дни были арестованы некоторые наиболее одиозные фигуры «старого режима», проводились обыски у «подозрительных лиц» и т. п. Такой обыск был проведен, в частности, у А. И. Гучкова. По сообщению газеты «День», у него было обнаружено письмо, в котором некто В. Покровский доверительно сообщал о деятельности Пуришкевича. По его сведениям, Пуришкевич, располагая большими средствами, вел активную агитацию в армии, главным образом среди офицерского состава. Смысл этой агитации сводился к тому, чтобы установить в стране «исключительную диктатуру, допускающую возможность чуть ли не даже возврата к старому, но в улучшенном варианте». Добиться этого Пуришкевич считал возможным путем полной ликвидации лидеров Советов и вообще всех крупнейших политических деятелей страны. К ним были отнесены даже такие, как Гучков, Милюков, Шульгин, Родзянко и др. Время выступления намечалось между 10–20 августа. Для него формировались небольшие боевые дружины из офицеров и гражданских лиц…