«Вы слышите, уже не произносят «Самодержец», – сказал стоявший впереди меня генерал Нарышкин.
Многие плакали. Генерал Алексеев, вообще очень религиозный и верующий человек, усердно молился и подолгу стоял на коленях. Я невольно смотрел на него и думал, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года. Я не мог решить, о чем молится Алексеев.
Я не помню за всю мою жизнь такой обедни и такого отношения к службе у всех молящихся.
Когда Государь со своей Матушкой, приложившись к кресту, вышли из церкви и сели в автомобиль, то они были окружены густой стеной солдат и офицеров, смотревших на них особым преданным и сочувственным взглядом. Многие из нас не только отдавали честь, но снимали шапки. Царский автомобиль тихо продвигался, а сидевшие в нем Государь и Императрица кланялись народу, и грустен был их взгляд.
«Неужели это автомобиль с отрекшимся Царем», – сказал кто-то сзади меня…
Тихо, в подавленном настроении расходилась Ставка из своего храма.
Все дни пребывания в Могилеве с 4 до 8 марта Государь проводил в таком порядке. После утреннего чая, в начале девятого часа, Он начинал принимать разных лиц, что продолжалось до самого завтрака, т. е. до половины первого. Государь за эти четыре дня простился с военными агентами и представителями союзных держав, с своей свитой и с целым рядом лиц служебного мира Ставки. К завтраку приезжала Императрица со своим небольшим штатом и после 2-х часов вместе с Государем уезжала к себе в поезд. Здесь Его Величество оставался до позднего вечера.
Расставаясь с иностранными агентами, Государь подробно и долго беседовал с ними. Его Величество в продолжение полутора лет постоянно видал представителей союзных армий. Все они бывали ежедневно на Высочайших завтраках и обедах, и кроме того, Государь нередко беседовал с ними о всех событиях войны, и в силу этого Император отлично знал всех иностранных генералов и офицеров.
Военные агенты: английский генерал Вильямс, французский генерал Жанен, бельгийский генерал барон де-Риккель, сербский полковник Леонткевич, итальянский полковник Марсенго – все с глубочайшим уважением относились к Его Величеству и чтили в Русском Императоре их вернейшего союзника. В то время, когда среди русского общества ходили дрянные слухи о каких-то мирных переговорах с Германией, военные агенты наших союзных держав, да и сами союзные державы верили в союз с Императором Николаем так же, как в себя. Сомнений не было. Все прекрасно понимали, что разгром Франции предотвращен Россией, что Англия, а затем Америка имели время подготовиться к войне только благодаря нам, а Италия спасена от окончательного разгрома Брусиловским военным наступлением 1916 года. Сербия всегда искренно и открыто признавала, что она может вести войну только при помощи России, которая через Рени давала ей все, начиная с хлеба и кончая аэропланами и автомобилями.
Самые лучшие отношения таким образом господствовали между Государем и всеми представителями Антанты в Ставке. Мартовский переворот упал для военных агентов как снег на голову. Английский генерал Вильямс, беседуя с нами по возвращении Его Величества в Ставку из Пскова, сказал: «У нас в Англии есть старая пословица: при переправе вброд – лошадей не меняют. А вы, русские, решились переменить не только лошадей, но даже экипаж. Можно бояться, что этот опыт принесет губительные результаты».
«Но ведь Ваш же посол Бьюкенен принимал близкое и живое участие в подготовке переворота», – ответили Вильямсу.
«Я думаю, не все одобряют деятельность г. Бьюкенена», – сказал Вильямс.
В эти дни тревоги военные агенты горячо относились к интересам Государя. Они говорили, что готовы лично защищать особу Императора, что они послали самые обширные сообщения своим представителям в Петрограде о необходимости оградить жизнь всей Царской Семьи.
Государь простился со всеми военными агентами очень сердечно, и из слов Его Величества, сказанных при расставании, и из всех вестей, сосредоточенных в Ставке, военные миссии составили ясное представление, что партия переворота, создавши всеобщее недовольство, лишила Царя всякого доверия среди лиц высшего командования. Начальник штаба Алексеев, все главнокомандующие фронтами не только не оказали противодействия революционным требованиям Государственной думы с представителем ее Родзянкой во главе, но в телеграммах Государю просили оставить правление государством, а если генерал-адъютант Эверт и генерал Сахаров и не одобряли переворота, то все же, дабы не вносить разногласия, не выступили открыто против. При такой обстановке, при революции сверху, едва ли можно было оставаться на троне Императору Николаю II, говорили все военные агенты.
Пущенный в обществе и в прессу слух о стремлении Государя и Императрицы Александры Федоровны заключить сепаратный от союзников мир не встречал, конечно, доверия среди военных агентов, да и вообще среди штаба Ставки. Все прекрасно понимали, что это просто злая сплетня.
Генерал Алексеев все время был поглощен разными распоряжениями, а главное он выяснял по прямому проводу с Петроградом условия отъезда из Могилева и жизни затем Государя. Генерал Алексеев требовал от Временного правительства: 1) обеспечения и безопасного проезда Его Величества от Могилева до Царского Села, 2) безопасного и свободного пребывания Государя в Царском на время болезни детей Их Величеств, хворавших в это время корью, 3) свободного выезда всей Царской Семьи, после выздоровления детей, через Мурманск за границу, вероятно, в Англию. Кроме того, поднимался вопрос о жизни Царской Семьи в Крыму по окончании войны. Этот последний вопрос, впрочем, кажется, был оставлен и рассмотрению не подвергался. Ответ от Временного правительства по этим вопросам ожидался каждый день, и до получения его Государь и Императрица оставались в Могилеве.
Государь, свита и чины министерства двора, находившиеся в Ставке, все эти дни готовились к отъезду из Могилева. Убирались вещи, укладывался багаж. Гофмаршал князь В. А. Долгорукий внимательно собирал все дворцовое имущество, находившееся в доме, где жил Император последние полтора года войны. Чудное старинное чайное серебро уже было отобрано от всех и упаковывалось для перевоза в Петроград.
Грустно было покидать этот простой, провинциальный, бывший губернаторский дом, где протекала глубоко деловая, трудолюбивая и не парадная жизнь Государя – Верховного Главнокомандующего Российской армией. Дом небольшой и совершенно оставленный в том же виде, как он был при Могилевском губернаторе Пильце{146}; при нем началась война. Наверху, во 2-м этаже, находилась зала в 4 окна, рядом кабинет Его Величества в 2 окна, с обычной простой провинциальной мебелью, небольшим письменным столом, диваном, на котором Государь помещал часть бумаг, затем тоже в 2 окна спальня Его Величества и Наследника с походными кроватями, умывальником, туалетным столиком, несколькими стульями. Тут же обычно стояли сапоги в колодках и висело какое-то платье в чехлах. У кроватей, покрытых пледами, на стенах развешаны были многочисленные образки, крестики. Все это благословение от Своей семьи и близких лиц и друзей.
Из залы налево расположена столовая, довольно обширная, но тоже с простой обычной мебелью. Тут же наверху две комнаты для графа Фредерикса и одна генерала Воейкова.
В 1-м этаже находилась военно-походная канцелярия Его Величества и помещались генерал-адъютант Нилов, князь Долгорукий, генерал Нарышкин – начальник военно-походной канцелярии, лейб-хирург С. П. Федоров.
Прислуги было немного: 5–6 лакеев, скороход, камердинер Государя, повара и прочие… Все они ютились по маленьким комнаткам дома. Повторяю, вся обстановка жизни Государя была скромна и проста до чрезвычайности.
Часть свиты Государя и чины министерства двора размещены были напротив дворца, в бывшем здании окружного суда, там где было во время Ставки управление дежурного генерала. Тут помещались командир конвоя граф Граббе-Никитин, генерал Д. Н. Дубенский и церемониймейстер барон Штакельберг. Дежурные флигель-адъютанты имели квартиру в гостинице «Франция», недалеко от дворца по Днепровскому проспекту.
Начиная с 20 августа 1915 года, когда Его Величество прибыл в Могилев и принял командование всеми своими силами, свита Государя была всегда очень невелика. Постоянно сопровождали Его Величество: министр двора граф Фредерикс, иногда вместо него граф Бенкендорф или генерал-адъютант Максимович{147}, генерал-адъютант Нилов, дворцовый комендант генерал Воейков, гофмаршал князь Долгорукий, начальник военно-походной канцелярии генерал К. А. Нарышкин, командир конвоя граф Граббе; до ноября 1915 года постоянно бывал флигель-адъютант полковник А. А. Дрентельн; лейб-хирург профессор С. П. Федоров, генерал Д. Н. Дубенский, ведший дневник пребывания Его Величества на войне, церемониймейстер барон Штакельберг и по два очередных дежурных флигель-адъютанта, которые оставались в Ставке по две недели; чаще других флигель-адъютант капитан 1-го ранга Н. П. Саблин{148}. Вот и все. Значит, при Государе бывало постоянно не более 10 человек, кроме того, конечно, имелся обычный, тоже небольшой, состав служащих по охране: генерал Спиридович, полковник Герарди{149}, полковник Ратко{150} и другие, всего не более 20–25 человек.
Трудовой день Государя начинался рано. Его Величество вставал около 8 часов утра, шел пить чай и уже в начале 10-го часа отправлялся в генерал-квартирмейстерскую часть, находившуюся рядом с дворцом, для принятия доклада от начальника штаба. Доклад тянулся до самого завтрака, который бывал всегда в половине первого. К завтраку, кроме лиц свиты, приглашались все военные агенты, губернатор и поочередно служебный персонал Ставки.