ктера — мы никогда не бываем довольны. Нам всегда чего-нибудь не хватает. Нам и вода недостаточно мокрая, и солнце недостаточно яркое, и соль недостаточно соленая, а про перцы вообще говорить не приходится. И эта особенность национального характера нас всегда кидает в крайние решения.
Но это же все не важно. Важно — поорать. Молодежь же не любит изучать, не любит разбираться, зачем? Они сейчас выходят на улицы, и им кажется, что это «прикольненько». Они не понимают, что функция предотвращения у нашей власти работает, мягко говоря, слабовато, но если дойдет до принятия жестких решений, то с нехваткой воли проблемы как раз нет. Вы хотите повторения Тяньаньмэня? Ну просто, чтобы не было иллюзий. Никакой Украины, никакого майдана здесь не будет.
Что, кто-то всерьез считает, что такие, как Мальцев и Навальный, способны раскачать страну настолько, что власть поднимет лапки и скажет: «Ой, все»? Да если надо — танками задавят. Потому что в такой стране, как наша, любое проявление слабости приводит к гражданской войне и всем ужасам, которые она с собой приносит. Только вспомните, что творилось в бывших среднеазиатских республиках Советского Союза. И уж кому чего, а высшей власти воли не занимать. Вот ребятам уровня пониже и вправду не хватает решительности не допускать. Но это «не допускать» не имеет отношения к борьбе с коррупцией. Это совершенно другая функция. И если уж называть вещи своими именами, то борьба с коррупцией — настоящая, а не ее популистская имитация — в нашей стране сейчас как раз пошла.
Тема коррупции сама по себе очень любопытна, поэтому всплывает вновь и вновь в связи с самыми разными сторонами общественной жизни. Как я уже не раз говорил, призывы к борьбе с коррупцией популистскими методами никогда не приводят ни к тому, что коррупция в стране оказывается побежденной, ни к тому, что страна начинает после этого жить лучше. То есть эта вечная мантра о необходимости борьбы с коррупцией, с одной стороны, конечно, справедлива, а с другой — абсолютно порочна по своей природе. Она напоминает призыв бороться с раковыми клетками путем уничтожения всего живого тела.
Вообще, если на то пошло, то призывать к борьбе с коррупцией путем митингов значит не понимать саму природу коррупции. Не понимать, как работает экономика, как функционирует чиновничий аппарат, как осуществляется связь между государственными и частными структурами. Коррупция же не исчезнет от того, что просто каких-то проворовавшихся чинуш отстранили от должности или даже посадили. Если не разрушить коррупционную схему, то кого бы ни назначили на освободившиеся места, — рано или поздно они все равно обрастут подозрительными связями. А значит, нужно докапываться до сути, выяснять, почему возникают коррупционные отношения, добиваться прозрачности, вводить контроль. Все это от митингов не появляется — нужна работа. Нудная, скучная, монотонная, незаметная стороннему глазу работа.
Между прочим, ни один из громогласных противников коррупции даже не пытается объяснить, как же все-таки бороться с коррупцией. Что, введением в Уголовный кодекс статьи 20 Конвенции ООН? Да чушь собачья. Статья 20 введена во многих странах, однако по уровню коррупции они находятся гораздо выше, чем Россия, то есть там коррупция существенно страшнее.
Выход на митинг с требованием кого-нибудь отправить в отставку производит очень трогательное впечатление, но не дает никакого результата. Точнее, дает, но совсем не тот, которого ожидали. Мы уже неоднократно видели, как в зависимости от национальной культуры после массовых выходов людей на улицы к власти приходят те или иные маргинальные группы. Именно поэтому в странах «Арабской весны» у руля по большей части оказываются «Братья-мусульмане» или приверженцы еще какой-нибудь формы радикального ислама, и в конечном итоге все заканчивается торжеством «Аль-Каиды», «Джебхат ан-Нусры» или того же «Исламского государства».
Что же касается других стран, то и там, как правило, проявляется самое мерзкое, что было до поры до времени спрятано в народной душе. Яркий пример — тот же украинский национализм. Ну а на что еще опираться? Когда ты разрушаешь здание государственности, ты сносишь его полностью, включая все идеологические основы, на которых оно было построено. А это и есть уничтожение самого организма вместе с раковой опухолью — потому что еще никому не удавалось точечно вырезать коррупцию, используя такое оружие массового поражения, которым в реальности являются «оранжевые» революции. Следствием их всегда оказываются хаос, анархия и насилие. И бешеный рост коррупции, расцветающей на обломках разрушенной страны.
Зонтичная демократия
Начну эту главу с напоминания о том, что никто не отменял такой простой и элементарной вещи, как борьба за выживание. Причем человек выживает не только в формате один на один. Люди, как социальные животные, так или иначе все равно сбиваются в организованные структуры, высшей формой которых является государство. И государства находятся между собой в постоянной конкурентной борьбе.
Верить на полном серьезе в мантру «государственные границы — это формальность, человек свободен; не важно, где ты родился, важно, где ты захочешь жить; все мы граждане мира» — это глубочайший самообман. Если вам кажется, что все мы граждане мира — ну попробуйте вот так запросто приехать и пожить в Америке. Внезапно окажется, что от вас требуется соответствие определенным критериям. Да и чисто экономический фактор вроде цены билета тоже оставляет большое количество людей за бортом.
Заявления о том, что все люди — братья, никак не повлияли на развитие гигантского мигрантского кризиса в Европе. Вдруг стало ясно, что все мы, конечно, братья, но все-таки, брат, ты куда лезешь? Давай сперва хоть определимся в понятиях. При этом, для того чтобы посеять в сердцах европейцев тревогу, оказалось достаточно сравнительно небольшого количества мигрантов, если сравнивать с теми громадными массами перемещенных лиц и беженцев, которые захлестнули Европу во время Второй мировой войны. А неадекватные действия нынешних европейских структур власти, зато́ченных под американское представление о демократии, только усугубляют ситуацию, приводя к пагубным последствиям.
И вот здесь мы подходим к важному моменту. Ключевые слова — представление о демократии. В самом начале этой книги мы говорили о том, как демократия хороша или плоха, что это такое и что бы случилось с великими древними греками, если бы они посмотрели, во что выродилось их детище. А если выразить проблему с помощью простых образов, то демократия сегодня напоминает европейский костюм, который пытаются натянуть на любого дикаря, из какого бы племени он ни был и на каком бы континенте ни был рожден. Говорят ему: «Нет, тебе это должно подойти. Смотри, это же классная мерка, она всем подходит! Все это должны носить!»
Если вы когда-нибудь видели, как на японцах сидит обычная европейская одежда, вы не сможете сдержать улыбки. Не только потому, что японская мода почему-то требует не отпарывать бирки, но и потому, что и рукава длинноваты, и брючины как-то странно морщат, одним словом, костюмчик не сидит. Да и цветовые предпочтения очень сильно разнятся, поэтому иногда кажется, что японцы выбирали себе одежду дорогих брендов, но в полной темноте. И так счастливы, что им достались дорогие бренды, что считают святотатством убрать хоть одну этикетку, в том числе и те, что пришиты снаружи. Так и продолжают ходить с длиннющими неподрезанными рукавами и неспоротыми лейблами — хорошо, что хотя бы без ярлыков с обозначением цены.
Схема работала очень просто: вы притворяетесь демократами, мы притворяемся, что вам верим, и принимаем вас в некое абстрактное братство народов. Для того чтобы это братство могло существовать, мы вам придумаем конструкцию, где все это будет работать. Назовем ее, условно говоря, Евросоюз. И будем туда подтаскивать всех подряд: то бывшие страны Совета экономической взаимопомощи, то, скажем, Турцию. Ведь Турция уже совсем другая, абсолютно европейская! Ну и все, еще шажочек — и она будет в Евросоюзе.
В самом деле, всем казалось, что еще вот-вот, еще чуть-чуть, еще капельку — и все, наконец-то Турция войдет в Евросоюз. И — вау! — больной человек Европы станет здоровым. Однако выяснилось, что ничего подобного. В Турции внезапно появляется такой президент, как Реджеп Эрдоган, который по факту, несмотря на то что Ататюрк умер уже довольно давно, реально похоронил его только сейчас.
Что произошло в Турции? После нашумевшей попытки государственного переворота летом 2016 года Эрдоган не остался сидеть сложа руки, а начал мстить всем, кто был причастен к тем событиям. В частности, разобрался со своим еще недавно духовным братом Феткуллой Гюленом, причем разобрался жестко. Так, что на это в той или иной мере отреагировали все, кто находился рядом, — тому же Азербайджану, как только рассорились Гюлен с Эрдоганом, моментально пришлось закрыть 25 школ и университет, принадлежащие движению Гюлена. Самого Гюлена неожиданно приютила Америка, хотя, казалось бы, этот деятель не имеет никакого отношения к демократии и, по сути, его взгляды от американской демократии далеки настолько, насколько это вообще возможно. Но в политике сдержек и противовесов, традиционной для Соединенных Штатов, очень полезно иметь что-то, что может воздействовать на внутреннюю структуру страны, которая формально находится даже в союзнических отношениях через блок НАТО.
И вдруг Эрдоган говорит: «Что-то не нравятся мне эти ваши игры в демократию. И то, что придумал в свое время увлеченный Европой Ататюрк, как-то мне тоже не близко». И действительно, то, что случилось 16 апреля 2017 года, можно назвать похоронами уже и политического наследия Ататюрка. Предварительно Эрдоган абсолютно полицейскими методами разгоняет оппозицию, разбирается с неугодными, записывает тех, кто с ним не согласен, в участников попытки переворота и буквально забивает их ногами, пересажав всех, кто мог оказать хоть какое-то сопротивление, и сломив их волю примерно так же, как во времена маккартизма поступали американцы. После чего на этом практически выжженном политическом поле проводит референдум об изменении конституционного устройства — без, как я понимаю, большого количества иностранных наблюдателей и глубоко наплевав на то, что скажут по этой теме на Западе. И сосредотачивает в своих руках такую силу, которая позволяет его сравнить уже с султаном.