Однако, как бы то ни было, мы имеем дело с новой данностью. Понятно, что все человечество не может так жить. Тогда очевидно, что гигантский разрыв, который существует уже сейчас между беднейшими слоями населения Азии и Африки и, скажем, средним классом Европы и Америки, достигнет таких масштабов, что возникнет вопрос — а это вообще одни и те же люди? Это один и тот же биологический вид? Мы по-прежнему можем называть этих новых людей homo sapiens или все-таки придется вводить новую категорию?
Притом эти утонченные должны же как-то зарабатывать. А зарабатывать они могут только за счет того, что постоянно что-то продают — будь то сжиженный газ или человеческие пороки во всем их многообразии. Так или иначе, они должны постоянно воспроизводить систему, в которой всегда есть кто-то потребляющий. Постоянно должна поддерживаться атмосфера потребления, страстного желания дотянуться. Это все, если угодно, бусы для туземцев — набор бус все время должен предлагаться и все время обмениваться на золото и драгоценные камни.
Россия, очевидно, не хочет идти по этому пути — это видно по тому, как упорно она сопротивляется всем попыткам затянуть ее туда. Сейчас нам пытаются объяснить, что мы должны по-другому относиться к правам сексуальных меньшинств, причем речь идет уже не просто о правах, а о том, что в принципе нет никакой разницы. Но у каждого русского человека — и русский здесь не национальность, а, скорей, категория принадлежности к государству и культуре, — эти призывы вызывают подспудное недоверие. «Постойте, — говорим мы, — это ненормально. Это не одно и то же».
И вот эти представления, заложенные в нас на каком-то глубинном, чуть ли не генетическом уровне, пока никак не удается изменить извне. Мы по-прежнему не верим в родителя номер один и родителя номер два. Мы по-прежнему остаемся «дикими». Но это значит, что невольно мы продолжаем оставаться страшно раздражающим фактором для мира, в котором господствуют идеологемы рынка и Homo Deus.
Это раздражение во многом обусловлено еще и тем, что мы, двигаясь по совершенно иному пути, который выглядит в глазах наших заклятых друзей на Западе, как путь традиционализма и, если угодно, византийства, умудрились еще создать оружие такого уровня, что можем их в любой момент уничтожить. Если бы этого оружия у нас не было, они бы уже давно нашу проблему решили — достаточно посмотреть на Югославию или любую другую страну из тех, что в недавнем прошлом исчезли с карты мира, которые раздербанили и заставили отдельными фрагментами принимать чуждую им культуру.
Нет, конечно, остается Турция, которая 25 июня 2017 года совершенно недемократично расстреляла гей-парад резиновыми пулями. Притом турецкая полиция объяснила это совершенно гениально, сказав, что поступила так для того, чтобы представители ультраправых течений не напали на демонстрантов и не причинили кому-нибудь из них увечья. Так что полицейские поступили мудро и превентивно разогнали парад сами.
Все дело в том, что есть культурные коды, которые пока не удается взорвать. Ведь и в Америке традиционные культурные коды взрывались медленно — хотя в конечном счете это и удалось сделать. В России пока попытка взорвать наш культурный код все время утыкается в непонятное для Запада упорство. И, как ни странно, чем дольше нам объясняют, что надо быть толерантными, демократичными, либеральными, уважать права меньшинств и т. п., тем настойчивей мы говорим:
— Слушайте, ребята, мы ваши права, конечно, уважаем, но есть грань — к детям не лезьте!
— Ага, — кричат нам, — это значит, что вы стигматизируете особенности этих людей! Вы их загоняете в положение, когда они страдают! Не хотите признать их равенство!
— Ну погодите, — отвечаем мы, — тогда что получается, главный гомофоб — Господь, что ли? Он, что ли, в этом плане плохой? Мы же вас не трогаем, делайте что хотите. Но так уж получилось, мальчик есть мальчик — если у вас есть сомнения, снимите штанишки и посмотрите. Есть некоторые бесспорные, хотя и отнюдь не выдающиеся, свидетельства принадлежности к мужскому полу, по крайней мере в биологическом смысле. И есть девочки — можете провести ту же проверку.
Недавно я прочитал в Интернете новость, над которой реально задумался. Она действительно меня поразила. Нельзя сказать, чтобы в ней все было прекрасно, но я тем не менее подумал, что если бы такой заголовок попался нам в новостях еще несколько лет назад, большинство людей сказали бы, что, кажется, кто-то сошел с ума. Новость такая: «В Венеции первая женщина-гондольер решила стать мужчиной». Не надо смеяться — лучше оцените всю философскую глубину ситуации. Женщина поборола засилье мужчин в цехе гондольеров — для чего? Для того чтобы стать мужчиной!
Но это никого не смущает. Мало того, эта замечательная история, которую западные СМИ всячески раскручивают, призвана показать, что теперь человек может все. Поэтому и Homo Deus — потому что для них человек стал равен Богу. И теперь он может создавать нового человека — уже не путем естественного размножения, как было задумано Господом — или устроено природой, как угодно. А самостоятельно, выбирая нужные качества. Практически из глины вылепили — а, нет, не нравится, сейчас другого сделаем.
Почему же Россия — по крайней мере пока — принципиально не встает на этот путь, причем не стесняется говорить об этом во всеуслышанье? Тут дело не в тяжелом наследии сталинизма и не в том, что мы изначально плохие. Дело в том, что в русском человеке присутствует своего рода генетическое недоверие к Западу — притом что мы постоянно смотрим на Запад и пытаемся сверять с этим камертоном свои действия. Такой вот загадочный дуализм — то, что имел в виду Фрейд, говоря об амбивалентности русской души.
С одной стороны, вся наша верхушка на протяжении долгого времени традиционно заигрывала с Западом. До какого-то момента она считала, что очень важно, чтобы Запад нас полюбил, одобрил, погладил по голове, сказал, что уж теперь-то мы точно молодцы, признал частью себя и дал возможность влиться в свою великую семью. Притом, конечно, для кого-то это действительно была семья — в прямом смысле слова, поскольку существенная часть русской аристократии была не русской по происхождению, а рожденной и воспитанной за рубежом, и для них это выглядело естественным возвращением домой.
С другой стороны, у нас всегда присутствует осознание, что вливание в западную семью почему-то ничего, кроме зла, России не приносит. А если мы хотим воспользоваться западными технологиями, то для этого, как выясняется, вовсе не обязательно вливаться в семью. Вот в семью влились на наших глазах прибалты, и что? Никаких технологий не получили, зато получили колоссальную депопуляцию. А какие технологии получила бывшая Югославия? Да никаких. То есть ни о каком серьезном экономическом росте либо о том, чтобы эти страны стали зонами технологического благоденствия, даже говорить не приходится. В реальности происходит совсем иное. Мы получали технологии тогда, когда мы их покупали, — во времена товарища Сталина (как бы это ужасно ни звучало для либералов, да и для всех тех, кто понимает, что фигуру Сталина со всей очевидностью невозможно красить одной краской, что белой, что черной).
Итак, что же нам несет Запад? Почему мы никак не можем отдаться ему со всей той страстью, какую хотели бы видеть некоторые представители нашей «элиты» — в прежние времена аристократии, а теперь отнюдь не аристократической, но очень либеральной, склонной к матерку и проклятиям в адрес русского человека, интеллигенции? Мы все время хотим что-то хорошее получить от Запада — но что получаем вместо этого?
В русском народе очень сильна историческая память, которая никак не пускает нас в Европу. Эта историческая память — и о временах походов крестоносцев на Русь, когда нам впервые попытались объяснить, в чем состоит истинное христианство (отсылаю всех к замечательному фильму «Александр Невский»). И о вторжении Наполеона. И, конечно, невозможно не отметить, что наше массовое сознание в огромной степени сформировано на фундаменте победы в Великой Отечественной войне, которую мы вели именно с тем самым просвещенным Западом.
И сейчас мы говорим: «Слушайте, а почему вы все время пытаетесь нас убедить, что вы несете нам добро? Вот и теперь вы несете определенный набор идей — но это уже не в первый раз. Вы уже нам несли идею о сверхчеловеке — но мы при этом не были для вас сверхлюдьми, и потому нас ожидала либо, в лучшем случае, рабская доля, либо уничтожение. То есть вы уже пытались воплотить за наш счет свои идеи и опять пытаетесь идти той же дорогой. Вы сошли с ума?» А нас уверяют: «Нет, ну что вы, одумайтесь, сейчас же все по-другому!»
Иногда мне кажется, что Запад — это такая коллективная бабочка-однодневка, которая никак не хочет принять тот факт, что у России существует определенная историческая память, не позволяющая относиться ко всему, что предлагает Запад, как к истине в последней инстанции. Ну, к примеру, невозможно же каждый раз с упорством, достойным лучшего применения, говорить, что нет альтернативы Минским соглашениям и надо всячески работать над их имплементацией. Когда я слышу слово «имплементация», все время хочу спросить: «Ребята, вы русский язык забыли?»
Хотя, конечно, слово «имплементация» подразумевает, что все равно ничего сделано не будет, так что вполне можно использовать и этот термин. Действительно, о каких Минских соглашениях может идти речь, если всем откровенно хочется, чтобы Россия взяла уже и решила вопрос? Но для того чтобы Россия взяла и решила, она как раз должна нарушить Минские соглашения. Потому что перед тем как вывести российские войска с Донбасса, их надо туда ввести и навести порядок. Причем ввести надо чуть подальше — примерно как США ввели свои войска в Ирак. Но это же всем сразу не понравится! Сразу же начнут вопить со всех сторон. Мы недемократичные, мы плохие. Мы же в свое время не вошли в Тбилиси, не судили Саакашвили руками своих ставленников и не повесили его по примеру того, как американцы разобрались с Саддамом Хусейном в Ираке. И при всем при этом они, оказывается, рьяные поборники демократии, а мы жуткие и страшные варвары.