щенным правом, вежливо говоря, не существовало. Все священное право частной собственности заканчивалось с царским повелением или простым поднятием брови. И никто тебе не мог помочь, и никуда тебе было не деться. И перенести свое богатство ты никуда не мог.
Царь Борис, известный в народе как Борис Николаевич Ельцин, занимался тем же самым. Даровал уделы на Рублевке. Раздавал росчерком пера нефтяные месторождения. Да и просто деньги в конвертах засылались — это уж совсем обыденность, о которой и говорить-то не стоит, и так всем всё ясно. Платили в том числе и за выборы, притом суммы были очень большие, и многие из тех, кого сейчас называют оппозиционерами, могли бы много об этом порассказать. Правда, они предпочитают стыдливо молчать — потому что рыльце-то в пушку. И нет смысла упоминать, что с этих сумм никто никогда никаких налогов не платил.
За границей, где институт частной собственности прекрасно работает в течение уже очень долгого времени, где его защищают и где, в отличие от России, основной вал внутренней продукции создается именно в частном секторе, делегируются во власть люди уже достаточно богатые. То есть они происходят из семей, обладающих определенным высоким уровнем дохода, как правило, уже на протяжении нескольких поколений. Если посмотреть, то и губернаторы, и сенаторы, и члены правительства происходят далеко не из самых простых кругов. Бывают, конечно, редкие исключения, но и то они уж точно не бедняки.
Люди приходят в политику из семейного капитала и уходят потом обратно в семейный капитал. Благодаря такой системе у граждан на высоких государственных постах есть все возможности для того, чтобы чувствовать себя более чем хорошо. В Америке, кстати, это хорошее самочувствие достигается еще и через работу бесконечных лоббистских компаний, которые обеспечивают высшим должностным лицам США высокий уровень дохода, что по нашим понятиям — чистейшая коррупция.
В отличие от Америки у нас не та ситуация, чтобы люди, приходящие во власть, приходили из семей, уже обладающих высоким уровнем достатка, чтобы у них уже сразу имелся определенный материальный багаж — дома, собственность, качественное образование. В СССР государственный сектор экономики всегда был гигантским, а в частном секторе что-то наработать было практически нереально, не считая последней советской пятилетки с ее кооперативным движением, эпохи дикого рынка, наступившей после развала Советского Союза, ну и соответственно — Новейшего времени.
И сейчас, когда нам пытаются кого-то привести из этого частного сектора, мы видим, что яблочки-то выросли, вежливо говоря, гнилые — всякие Шамсуаровы, Багдасаряны и прочие, ставшие героями криминальных хроник за свое увлечение быстрой ездой и презрение как к правоохранительным органам, так и к обществу. И это предельно ясно показывает: не элита растет, а элитка. Хотя и получает хорошее образование. Вообще сама идея того, чтобы богатые составляли новую элиту просто по факту своего богатства, вызывает отвращение у общества. Мы хотим, чтобы элита была совершенно другой.
Так что вопрос надо решать системно. Ну вот представьте: человек становится министром. Он что, должен жить на министерскую зарплату? Теоретически, наверное, да. Но на практике наша ментальность совсем иная. Ты оказываешься в странном положении — в социальной иерархии, если угодно, ты занимаешь крайне высокую должность, но она никак не подтверждена материальным уровнем, потому что ты пришел туда совершенно голый. Мы уже говорили об этом на примере Улюкаева. Тебе невольно хочется добрать до требуемого уровня жизни. Гигантский соблазн!
Причем, посмотрите, даже какой-нибудь безумный оппозиционный лидер хомячков и то, как только становится лидером хомячков, неожиданно обрастает охраной из ниоткуда, машинами из ниоткуда, переезжает в непонятно откуда взявшуюся шикарную квартиру, у него появляются дорогие офисы, в офисах — дорогая оргтехника, он ездит в заграничные командировки — если, конечно, не сразу оказывается осужден. Иными словами, у него моментально откуда-то появляются материальные блага, соответствующие его новому статусу. На вопрос «откуда» все привычно начинают кричать: «Коррупция! Коррупция!» Но коррупция ли это? У нас нет правильного определения.
Вообще представление о коррупции — сложная тема. Скажем, западное представление не совпадает с нашим. Основная проблема нашей страны, на мой взгляд, в том, что мы зачастую бездумно принимаем западный «софт» и пытаемся его насадить на наш отечественный «хард». Причем делаем это всегда крайне неуспешно и крайне неудачно. Поэтому надо вырабатывать целую новую модель поиска кадров, их профессиональной подготовки и в том числе системы вознаграждения.
Тут нас сразу подстерегает масса сложностей. Представьте себе, что сейчас мы вдруг решим платить министрам безумные зарплаты. Бюджет этого просто не выдержит, потому что у нас существует единая сетка зарплаты всех бюджетников, где все позиции, начиная от самого низкого уровня и заканчивая самым высоким, связаны между собой. Тогда, значит, придется вытягивать наверх всю цепочку. А для этого необходимо всю экономику перевести в «белую» зону.
А для этого необходимо понять, куда у нас делось 14 миллионов человек, большинство из которых, судя по всему, работают полностью «вчерную», и вывести их из тени. А для этого нужно, чтобы были такие законы, которые позволяют это сделать. А это значит, что нам нужны суды, которые будут проводить эти законы в жизнь. А это значит, что нам надо откуда-то набрать этих судей.
Ты понимаешь, что перед тобой стоит тяжелейшая, сложнейшая системная задача. Невольно хочется закричать: «Дедушка Ленин, приди!» Хотя дедушка Ленин был, честно говоря, моим ровесником, когда ушел из этой жизни. Я вот тоже дедушка — внуки у меня, в отличие от Владимира Ильича, есть. Так вот, хочется позвать дедушку Ленина, чтобы он нашел то самое слабое звено, уцепившись за которое можно вытащить всю цепь. А этим слабым звеном, сказать по правде, являемся мы сами. Но за нас уцепиться невозможно, потому что мы хитрые и неуцепляемые. Мы настолько хитры и неуцепляемы, что те, кто, казалось бы, должен подавать нам идеи, никаких идей нам не подают даже близко.
Статус и деньги. Это всегда взаимосвязанные понятия. Если ты добиваешься определенного статуса, тебе хочется, чтобы финансовое положение ему соответствовало. Я все понимаю. Тем более в России, где каждый — великий. У нас, например, выдающийся актер автоматически становится великим режиссером. А если он великий режиссер, то, значит, и великий руководитель театра, иначе как-то неловко. А если уж он великий руководитель театра, то как-то глупо, если почему-то театр не его. Ну, согласитесь, это как-то странно. То есть лучше уж давайте поэтому театр по-настоящему приватизируем да еще земельки попросим. Если бы кто-нибудь когда-нибудь рассказал, как эти милые интеллигентные люди тихо и спокойно разбирали то, что раньше было социалистическим имуществом, у людей бы волосы дыбом встали.
Да что там режиссеры. У нас директора академических институтов на всякий случай становятся де-факто их хозяевами и начинают вести какую-то безумную коммерческую деятельность, обрастая деньгами и собственностью. И в общем, никто не против, чтобы люди, занимающиеся наукой, были богатыми, но начинаешь смотреть — там везде нарушение на нарушении.
Вообще все, что происходит с Российской академией наук — это бесконечный тупой анекдот, который дико раздражает. Мы то и дело говорим о том, что академики — это наше всё, что мы их любим, что наша наука — это святое… Сомнений нет. Особенно когда видишь, что академики — люди молодые и крепкие. По крайней мере, когда Петр I в 1724 году создавал Академию наук в России, он наивно считал так. И ведь так и было, когда появились первые российские академики — всякие там Ломоносовы и Эйлеры. Смотрите сами: математик Леонард Эйлер был назначен адъюнктом Петербургской Академии наук в 19 лет. Историк Герхард Миллер — в 20. Физик, физиолог и математик Даниил Бернулли стал академиком в 25. Его брат — юрист, механик и математик Николай Бернулли — в 30. Михаил Васильевич Ломоносов — в 30.
Со временем, конечно, средний возраст академиков начал расти. В начале XIX века это уже где-то примерно 50 лет, в начале XXI века — 69, а перед последними выборами в Академию — аж 76. Потом, правда, резко снизился — после того как были введены ограничения по возрасту — с 76 лет до 62. Но это же очень хорошо, что у нас академики такие долгожители, правильно? Это все потому, что продолжительность жизни выросла. А вот в США, например, средний возраст академиков по данным на 2012 год был 58 лет. При этом — знаете, как издевательски называют академиков в Соединенных Штатах? Old white men — старые белые мужики.
С другой стороны, бог с ним, с возрастом. Главное ведь — результаты. Ну, давайте посмотрим. Есть такой показатель в науке — результативность стран из расчета на одного сотрудника. По данным независимого агентства при правительстве США National Science Foundation, рейтинг стран мира по уровню научной исследовательской активности с 2011 по 2014 год выглядел следующим образом. На первом месте США — 212 394 статьи в мировых научных изданиях, на втором Китай — 89 894, на третьем месте Япония. Тайвань на 13-м месте — 14 809 статей, Россия на 15-м — 14 150, Бразилия на 16-м — 13 148.
Количество научных документов за 2015 год: США — 567 007, Китай — 414 409, Англия — 169 409, Россия — 57 880. 14-е место.
Численность лауреатов Нобелевской премии по научным направлениям — химия, физика, медицина — на душу населения: первое место — остров Сент-Люсия. Ну, это понятно — там народу мало. На 10-м месте — Германия, на 11-м — США, на 30-м — Польша и Россия, на 32-м — Белоруссия.
Общее количество нобелевских лауреатов в России — 27. Притом из этого количества 21 премия была получена еще во времена СССР. В США — 363. В Великобритании — 123. В Германии — 106. В Швеции — 31. В Китае — 12.
Предельный состав Российской академии наук — 2154 человека, штат еще до конца не заполнен, осталось около 50 вакансий. По числу вновь избранных академиков мы бьем буквально все рекорды. При этом среди них то и дело оказываются ну очень уважаемые граждане на госслужбе, которые, правда, за это потом вынуждены выбирать — или госслужба, или Академия наук. Еще мы, должно быть, поставили рекорд по числу избранных родственников — в списке много фамилий детей здравствующих академиков. Если прикинуть по спискам, таких получается 10–12 на 500 вновь избранных членов Академии. Два процента. Нет-нет, никто не запрещает. Понимаю, что это совершенно случайное совпадение. Это просто большое человеческое счастье — династия академиков. Нет, я верю, что у талантливых родителей и дети очень талантливые! Но, как говорится, осадочек все же остается.