Например, финансы. Я не собираюсь сейчас говорить про Центробанк — он совершенно независим, а принцип, согласно которому Центральный банк не подчиняется правительству страны, представляя собой отдельный институт, распространен во многих странах. Но ведь дело в том, что вся наша финансово-экономическая политика во многом определяется не нашими собственными хотелками, а тем, что мы привязаны Бреттон-Вудской и Ямайской системами к доллару. И независимость нашей финансовой системы никак не нашла своего отражения в Конституции. То есть она просто тихо обойдена, — если я правильно понимаю то, о чем там говорится.
Зато бесспорное в представлении наших людей утверждение, что недра принадлежат народу, было сформулировано так хитро, что по прочтении соответствующей статьи становится ясно, что содержимое недр принадлежат народу, покуда оно не извлечено на поверхность. А как только полезные ископаемые на поверхность извлекаются, так сразу начинают принадлежать не совсем народу. Точнее — некоторым, очень, достойным, как наверняка кто-то думает, представителям этого народа. Которые, впрочем, потом через разные системы принуждаются государством к тому, чтобы хоть часть полученных от продажи полезных ископаемых денег шла на государственные нужды через налоги.
С другой стороны, это приводит к тому, что налоги налогами, но когда ты видишь ценник на заправке, сразу все становится понятно. Мы — уникальная страна, где бензин делают не из нефти, а непосредственно из налогов: налоговая составляющая в цене топлива в России совершенно сумасшедшая. То есть фактически мы не видим никаких преимуществ того, что наша страна обладает колоссальными ресурсами нефти, газа и т. п., несмотря на то что налог со специальным названием «на добычу полезных ископаемых» собирается и куда-то там распределяется.
Это все очень непрозрачная схема, ее нельзя даже сравнить со схемами, существующими во многих других странах, которые по-другому отнеслись к представлению о том, что недра — это общее богатство. Но их опыт мы решили не учитывать.
Почему? Ясно, почему. Потому что Конституция помимо всего прочего также решала главную задачу: не построение нового государства, а уничтожение старого. Главная цель этой Конституции была, если угодно, обратной знаменитому ленинскому утверждению: необходимо уничтожить частную собственность на землю, потому что она ежеминутно, ежесекундно порождает капитализм. Поэтому Владимир Ильич настолько негативно относился к самой идее частной собственности на землю. Здесь же была предпринята, если угодно, обратная попытка — то есть попытка сделать все возможное, чтобы ни о каком возврате к социализму, особенно в вопросах собственности, речь не шла. Бежали впереди паровоза.
Мы решили, что у страны нет своего особого пути, — поэтому зачем нам «правящая» идеология? Нашли себе отмазку, что, мол, любая идеология не должна быть «правящей». Но идеология, действующая на государственном уровне, всегда должна быть! Она не обязана быть партийной — но все равно не может существовать государство, у которого нет цели, нет понимания, зачем оно существует. А у нас вся Конституция (или по крайней мере существенная ее часть) построена на ложных посылках, на заблуждениях, а главное — на ложном определении цели.
Затем мы решили, что будем бежать в Европу. Поэтому совершенно неожиданно возникла такая идея: «Собственные законы у нас не очень, поэтому мы, конечно, прописываем в Конституции статью 15 о том, что у нас законы есть, но хитро включаем пункт, что в случае чего международное право по ряду позиций будет стоять выше, чем наше». Минуточку! Как такое вообще может быть?
Как мне рассказывал некий очень высокий государственный муж, много лет находящийся у власти и имеющий прямое отношение к судебной системе, в момент, когда это положение на полном серьезе обсуждалось, в комнате для заседаний присутствовал один из американских федеральных судей. Который посмотрел на участников дискуссии как на сумасшедших и сказал: «Как вы себе это представляете? Если бы мне в моем суде кто-то сказал, что я должен судить не по законам моей страны, а принять во внимание законы какого-то другого государства или союза государств, я решил бы, что он идиот, и выгнал бы его из зала суда!»
Мы же вдруг решили, что мы такие плохие, что все, что мы можем придумать, тоже плохо, поэтому нам необходимо опираться исключительно на чужой опыт и чужие наработки. Мы так хотели в Европу, что сочли для себя высшим благом послушно следовать за ними в кильватере. По этим же причинам у нас появился мораторий на смертную казнь: раз Европа ввела его у себя, то и мы должны — мы же «не такие», мы цивилизованные. Всей душой мы стремились в Европу. Вот только Европа совершенно не стремилась и не стремится к нам.
Идем дальше. Какое у нас государство в административно-территориальном смысле, что говорит Конституция? Опять территориальное деление по национальному признаку? Иначе говоря, все та же старая добрая бомба замедленного действия, которая была заложена еще ленинской и сталинской национальной политикой — о чем, кстати, говорил в свое время Путин. В Конституции это никак не было исправлено. То есть мы сохранили бомбу, заложенную под будущее России, не обезвредили ее, не решили вопрос. Более того, мы в дополнение еще и заложили ряд социально несправедливых норм, а также ряд норм, которые лишают нас суверенитета, в частности судебного.
А сейчас мы занимаемся чем угодно, вместо того чтобы сказать: погодите, давайте вычистим массив Конституции. Определим узкие места, проведем Конституционное собрание и путем голосования по той процедуре, которая у нас имеется, внесем в Конституцию поправки или другие изменения. Тем самым мы не будем резать эту священную корову, которая вовсе даже и не корова, а непонятная, чуждая нам зебра или жирафа, но путем продуманных поправок превратим ее в орловского скакуна.
Но в первую очередь мы должны понять, чего мы хотим от Конституции. Потому что если мы не определимся с этим базовым пониманием, с фундаментом, то все остальное не будет работать. И попытки найти суверенитет будут все время упираться в то, что мы колоссально зависимы от любых решений наших западных «партнеров». Но какое может быть партнерство с Америкой? Как можно с ней кооперироваться хоть в чем-то, если она, случись что, может напечатать у себя столько денег, сколько захочет, и никто никогда не потребует у нее объяснений, почему она напечатала эти деньги и зачем ей столько.
Короче говоря, Конституция должна быть прописана таким образом, чтобы, опираясь на нее, можно было выстроить систему власти. При этом уже в Конституции должно быть заложено представление о том, каким мы хотим быть обществом. К слову, довольно наивно закладывать туда то, что сегодня представляется нам «общечеловеческими» ценностями. Если кто вдруг не знает — это те, что записаны в Декларации прав человека. Ну вот, например, одно из них: право на жизнь. Очень хорошо. Но если в Конституции указано право на жизнь, его надо как-то реализовать на законодательном уровне. Как именно? Запретить болезни? Признать возбудителей заболеваний преступниками? Хорошо, а как будем их наказывать? Мы что, можем гарантировать это право? Чем? Как? Или такое замечательное положение: «Каждый рождается с правом на счастье». А что это за право, если мы даже не понимаем, что такое — счастье? Иначе говоря, получается, что весь этот набор хотелок и вдохновляющих призывов с юридической точки зрения довольно безграмотен. Он не дает ответа ни на один сущностный вопрос.
Страна здесь и сейчас
Тот, кто будет стоять во главе страны, должен представлять себе определенный механизм и набор идей. Вот какие это идеи, какой это механизм, какой должна быть Россия, как надо заниматься экономикой, — вопросы не праздные. Как выстраивать кадровую систему, каким образом отбирать талантливых людей, через какие фильтры они должны проходить? Да, мы видим омоложение корпуса губернаторов, мы видим, что в правительстве появляются молодые лица. Но мы все время относимся к ним с подозрением: а насколько они хороши? Мы же как Карлсон — каждый день хотим выкапывать персиковую косточку из земли и проверять, проросла она уже или нет. И страшно огорчаемся, что косточка до сих пор не начала плодоносить, чего она сделать не может по определению. Но мы хотим всего и сразу, здесь и сейчас.
Вот это российское «здесь и сейчас» остановить невозможно. Но можно положить людям некие маршрутные карты перед глазами, чтобы они понимали, куда мы идем, в чем наша задача. Проблема нашего сегодняшнего государственного мышления — в отсутствии амбициозности. Мы, как народ, не можем жить без амбициозных идей. Потому мы и вечно недовольны, что нам не говорят — а зачем это все? А на замечательное либеральное предложение для России — «Будьте маленькой скромной страной» наш народ отвечает: «Не хотим».
Одно из главных системных противоречий сегодняшней России — это страшный контраст между понятной, абсолютно суверенной внешней политикой и абсолютно зависимой от международных финансовых институтов политикой внутренней. Притом во внутренней политике, в первую очередь экономической, царят идеи и методы, бытовавшие в Европе середины 90-х годов, более того, не возникает даже иллюзии творческой дискуссии на этот счет, потому что все забито поклонниками школы Гайдара. Как-то конструктивно общаться с ними невозможно — все равно что с сектантами, они даже не понимают, о чем идет речь.
При этом, поскольку им было лень в своей жизни заниматься чем-то еще, кроме как указывать другим, как они должны жить, то найти среди них людей с конкретным реальным опытом и свершениями — в высшей степени сложная задача. Что не мешает им считать себя крутыми специалистами во всем, экспертами экстра-класса, которые все знают, все умеют и всем сейчас покажут кузькину мать. Но кузькина мать сводится всегда к формулировке «а давайте получим дешевые деньги там и что-нибудь с ними сделаем здесь».
Сейчас они нам объясняют, что после введения санкций все стало очень плохо и тяжело, так как нет западных кредитов, нет «длинных денег», поэтому мы не можем провести структурные преобразования в экономике. Возникает детский вопрос: а когда были кредиты и были дешевые «длинные деньги» — почему не изменили? Что мешало-то? Ну серьезно — когда деньги лились рекой, когда кредиты были дешевы, — что мешало тогда заниматься структурной перестройкой? И кто сказал, что если эти кредиты и «длинные деньги» вдруг опять появятся, они будут вложены в экономику, а не разворованы и растащены по офшорам? Дурацкий вопрос, я понимаю. Наверное, поэтому и отвечать на него никто не удосуживается.