Москвичи — справедливости ради скажу, что только часть из них, — с таким глубоким почтением относятся к своему праву на собственность, что считают, будто у них все золотое, поэтому им государство колоссально задолжало. Но это же их собственность — и их ответственность! Другие вообще заявляют, что никуда не уедут из своих домов. Хорошо, но если вы живете в аварийном доме, что будет дальше? Когда дом рухнет — вы же сами будете кричать: «Спасите, помогите!»
Городские власти говорят:
— Смотрите, москвичи, мы вам даем возможность переехать в квартиру в том же районе, выбрать, посмотреть, и это в любом случае будет квартира большей площади, потому что таких узких коридоров, тесных санузлов и миниатюрных кухонь больше не делают, и по совокупности всех параметров вы все равно оказываетесь в выигрыше.
— Не-е-ет, — отвечают москвичи, — мы вам не верим! А давайте-ка, примите закон, докажите, что вы нас не обманете!
Граждане, проживающие в других городах, поселках городского типа или любых других населенных пунктах, говорят:
— Москвичи, вы с ума сошли! Нас переселите из аварийного жилья — мы вас просто расцелуем!
Мы видим несправедливость. Почему-то, если ты обладаешь собственностью в аварийной пятиэтажке в Москве, то у тебя есть возможность получить новое жилье и, не вложив денег, стать собственником гораздо более дорогой квартиры — ну, если все сходится правильно. А если ты живешь в каком-то другом городе, то у тебя такой возможности нет и ты так и останешься гнить в разваливающемся строении. И ты недоумеваешь:
— Подождите, подождите, но я же гражданин!
— Гражданин, — говорят тебе. — Но ты же не москвич.
— Стоп-стоп, — говорят люди, — но это же несправедливо!
И они правы. Это несправедливо. И тут же все подхватывают эту мысль и на прямой линии с президентом предлагают распространить программу расселения на всю страну.
Но тут сразу возникает простой вопрос: а как?
Та экономическая модель, которая у нас была построена за последние пару десятилетий, никак не учитывает национальный характер.
Особенности нашего национального характера таковы, что подсознательно мы по-прежнему живем при социализме. Мы анализируем деятельность правительства и говорим, что она нам не нравится. На вопрос, что конкретно не нравится, мы отвечаем:
— Не строятся новые заводы, фабрики, не развивается сельское хозяйство!
А как, простите, государство должно это развивать? Мы ведь уже не в социалистической стране живем. Как государство должно строить новый завод? Кому должно? А кто будет собственником? А-а, вы хотите, чтобы все было как прежде? Но мы же в 1991 году выбрали себе новый уникальный путь. И вот этот наш новый уникальный путь привел нас к тому, что теперь, когда у нашего государства что-то есть, ему говорят, что это плохо. И что оно должно срочно продать то, что ему принадлежит. Это называется приватизация.
И во время Петербургского экономического форума 2017 года господин Кудрин на полном серьезе заявляет, что самое важное для нас — как можно скорее избавиться от государственной собственности, в частности в нефтегазовой области. На вопрос «зачем?!» ответ простой: потому что приватизация — это хорошо.
В свое время Ли Куан Ю спросили, почему он не хочет приватизировать государственную компанию «Сингапурские авиалинии». Он сказал:
— Она же сейчас лучшая в мире?
— Да.
— Эффективная?
— Да!
— Так зачем тогда ее приватизировать, если она и так хорошо работает?
Но у нас такой вопрос никто даже не задает. Мы изначально считаем, что приватизировать надо, — «Потому что!» При этом вдумайтесь — что значит приватизировать сейчас, в условиях кризиса? Продать задарма? Или повторить то, что было сделано в 90-е, во времена дикой приватизации — я имею в виду в первую очередь залоговые аукционы?
Мы сейчас живем в условиях страшного разрыва между представлениями элиты, чудесным образом задержавшейся в понятиях 90-х, и народа, который переживает консервативную революцию. Народ, к примеру, хочет суверенитета. Он доволен тем, что происходит во внешней политике — поэтому, кстати, люди настолько поддерживают политику президента Путина. Но отнюдь не рад внутренней экономической политике государства. Цифры, которые показывают соцопросы, даже близко невозможно сравнить.
Люди говорят: ну ладно, а что у нас построено внутри? Внутри же все неправильно. Бедность-то скрыть невозможно. Разрыв между бедными и богатыми большой? Большой. О какой справедливости можно говорить, когда у нас минимальная зарплата меньше, чем прожиточный минимум? И на полном серьезе выступает председатель правительства Дмитрий Анатольевич Медведев и говорит: «Ну ничего, за несколько лет мы это ликвидируем». Какие несколько лет? А людям что делать в это время? Умирать? Потому что если человек получает зарплату ниже прожиточного минимума, то на что он живет? Или кто-то еще его кормит?
Наша сегодняшняя пенсионная система не способна вызвать ни единого чувства, кроме ненависти. Нет, конечно, мы понимаем, что у нас никто друг друга не слушает, так что можно с умным видом говорить, что, мол, давайте мы будем на несколько лет больше работать, зато потом будем получать достойную пенсию. А потом проводится анализ и выясняется, что мы можем работать не на несколько лет больше, а на много, но достойной пенсии все равно не предвидится. И это тоже несправедливо — особенно если учесть, что депутаты Государственной Думы себе поназначали такие пенсии, что сразу понятно, что у кого-то жизнь точно сложилась удачно. Только вот не у народа.
Революция, которая нарастает в сознании людей, подталкивает нас вернуться к суверенитету — но к суверенитету реальному. К суверенитету, который будет построен на творческом переосмыслении нашего национального характера, нашего представления о том, что хорошо и что плохо. Хватит слепо идти за Западом — потому что мы все равно будем похожи на Дуньку, которую пустили в Париж. Не получается у нас стать европейцами — и никогда не получится. А мы, вместо того чтобы понимать свои сильные стороны и развивать их, пытаемся бежать куда-то, куда народ бежать не соглашается. «Не будем, — говорит народ, — не побежим. Мы другие! Мы этого не приемлем».
И ширится разрыв между молодежью, воспитанной в правильных западных канонах 90‑х, — и нормально воспитанной молодежью, которая выросла в семьях, где еще живо понятие патриотизма. И этот разрыв проявляется на улицах — когда вышедшее на площадь ничтожное количество людей почему-то кричит, что у них есть право, что они здесь власть и что они знают, как лучше, а большинство на них смотрит и говорит: «А вы вообще кто такие?»
И это вечное заигрывание с молодежью, ставшее почему-то столь популярным у наших стареющих элит! Вся его суть сводится к простой формулировке: «Это понравится Западу! А вдруг эта молодежь придет нам на смену?»
Какая молодежь? Каждый раз, когда мне говорят, что необходимо думать о молодежи, я не только напоминаю о том, насколько изменилась производительность и эффективность людей зрелого возраста, но и задаю вопрос: «А когда вы заболеете — вы пойдете к молодому врачу? Или все-таки к хорошему?» Но нам предлагают очередной вариант расизма, только на этот раз возрастного, говоря: «Ну послушайте, это же очень важно, чтобы молодежь двигалась вперед!» Почему? Это так же несправедливо, как и отсутствие у молодых людей социальных лифтов, — придумывание им социальных лифтов за счет людей другого возраста.
Чем мы должны сейчас заниматься — перед тем, как идти в революцию? Как было сказано у Маяковского:
Я себя под Лениным чищу,
Чтобы плыть в революцию дальше.
Только у нас это очищение должно проходить не под образом Ленина — а под образом наших традиционных ценностей, которые все равно носят библейский характер, естественно, с большим количеством отступлений. Но когда мы этого не признаем и пытаемся слепо следовать чужим шаблонам, возникают те самые болезненные разрывы, как раз и обеспечивающие нам место на самых задворках. Не случайно некоторые политологи утверждают, что Россия всегда будет региональной державой, которой уготована участь существовать на периферии истории.
Но нет! Только если Россия будет следовать за чуждой для нее западной политикой, ее постигнет эта судьба. Но Россия сильна, когда она говорит: «Нет, погодите. Белое — это белое, а черное — это черное. Мальчик — это мальчик, а девочка — это девочка». Когда Россия заявляет, что не должны все жить одинаково, что у каждого народа есть право на свое понимание, как ему жить, и демонстрирует эту модель на Ближнем Востоке; когда она приносит туда реальные изменения ситуации и заставляет страны, которые принципиально друг с другом не общались, все-таки вместе садиться за стол переговоров, — мир вдруг говорит: «Оказывается, эти русские в чем-то правы!» И удивляется: «Скажите, пожалуйста, оказывается, можно было и так! Можно же не ломать через колено! Можно, оказывается, договариваться и уважать друг друга!»
Что я имею в виду?
Я неоднократно говорил и скажу еще раз: если бы Америка принципы своей внутренней политики применяла в политике внешней, она была бы, наверное, самой уважаемой страной в мире.
Но если бы Россия принципы своей внешней политики перенесла в политику внутреннюю — она, пожалуй, была бы самой обожаемой страной в мире.