Вовсе не случайно, а вполне закономерно, что народ российский выбрал в 1917 г. именно власть Советов, а не буржуазно-демократическую власть временного правительства и не какую-нибудь иную третью власть. Ведь была же возможность, что с ослаблением временного правительства власть перехватят «правые», националисты вроде военных заговорщиков во главе с Корниловым. Но симпатии народных, рабочих, крестьянских и солдатских масс снова качнулись в сторону Советов, военные заговорщики не смогли поднять даже подконтрольных им солдат, так что «правая рука» путчиста Корнилова, генерал Крымов, даже от бессильного отчаянья застрелился. Советская цивилизация – с ее общинным духом, крестьянским, «нутряным» демократизмом, обостренным пафосом социальной справедливости, почти религиозной верой в просвещение и рациональность – была связана своими корнями с традиционной русской и евразийской цивилизацией. Российское третье сословие, крестьяне, сбросившие власть своих господ, не могли организоваться иначе как на манер крестьянского мира, деревенской общины, только адаптированной к новым, модернистским реалиям, то есть в виде Республики Советов, Советской власти[14]. И дело здесь вовсе не в Ленине и большевиках, которые лишь возглавили идущую снизу советскую стихию, но вовсе не создавали ее. Советская власть в России 1917 г. была неизбежна с коммунистами или без них, так как она являлась закономерным следствием развития политической ситуации после Февраля и, кроме того, отвечала духу, «цивилизационной матрице» крестьянской России.
Легко можно представить: как развивались бы события осенью 1917 без большевиков. Второй съезд Советов несомненно бы создал советское правительство, которое противопоставило бы себя временному правительству, тем самым доведя до логического конца ситуацию двоевластия, которая объективно существовала с Февраля, еще до активного воздействия большевиков на события в России. В это правительство вошли бы левые эсеры и анархисты, которые также были советскими, хоть и некоммунистическими партиями. Возможно, там был бы представлен и более широкий спектр сил, ведь в реальности левые эсеры сначала призывали большевиков создать коалиционное советское правительство совместно с правыми эсерами и меньшевиками, которые еще недавно господствовали в Советах, и лишь затем, когда правые социалисты сомкнулись с февралистами, их пути разошлись.
В сущности, вопрос о смещении временного правительства и переходе власти к Советам к концу октября 1917 был предрешен. Возникновение Советской (но необязательно коммунистической) власти было неизбежно. Вооруженное выступление большевиков до начала Съезда Советов просто позволило им вырваться в лидеры, овладеть ситуацией, подчинив себе тех же самых левых эсеров. В этом в очередной раз проявился гений Ленина как реального политика, умевшего воспользоваться сложившейся ситуацией с наибольшей выгодой для своей партии.
Еще одно обвинение в адрес большевиков состоит в том, что якобы именно они развязали террор. Отсюда современные идеологи антисоветизма и антикоммунизма делают вывод: не будь Ленина, Дзержинского и других руководителей большевиков, не было бы террора Чрезвычаек, который действительно зачастую перехлестывал через край и принимал жесточайшие формы.
Обычно на это возражают, что красный террор был объявлен большевиками лишь в ответ на «белый террор», который выразился, например, в покушении на В.И. Ленина. Однако дело не только в этом единичном покушении, а в том, что оно выражало настоящую объективную тенденцию. При всем восторженном приеме Советской власти в период ее шествия по России со стороны трудящихся, рабочих, беднейших крестьян, солдат и матросов представители высших и средних классов, а также большая часть интеллигенции оставались верными идеалам Февраля. Советская власть воспринималась ими как «плебейская», мешающая установлению в России «нормальных», «цивилизованных», буржуазно-демократических порядков. Сопротивление Советской власти с их стороны началось с первых дней ее установления: вспомним саботаж со стороны чиновников различных госучреждений. Если это сопротивление поначалу происходило в более или менее мирных формах (так, саботажников, чаще всего просто увольняли и на их места назначали комиссаров – выдвиженцев из советов), то только потому, что антисоветчики надеялись на скорое падение большевиков, а также считали, что власть большевиков и Советов продержится лишь до начала работы Учредительного собрания. После же разгона Учредительного собрания, который, между прочим, был осуществлен не только большевиками, но и всеми политическими силами, стоявшими за Советы, а именно и большевиками, и левыми эсерами, и анархо-коммунистами, противоречие между Советами и сторонниками павшей Февральской власти неизбежно должно было принять радикальные, насильственные формы. Покушение на Ленина было лишь катализатором, который ускорил поляризацию и противостояние.
При этом не следует забывать, что это было не противостояние большевиков и либералов, а также правых социалистов-февралистов, а противостояние Советской власти и сторонников буржуазной Февральской революции. Нынешние обличители большевиков забывают упомянуть, что большевики были лишь одной из трех советских политических сил. Советскую власть активно поддерживали, кроме того, левые эсеры и анархисты-коммунисты, которые имели большую популярность среди крестьян. Левые эсеры, как известно, вошли в Совнарком (там было шесть левоэсеровских наркомов, в том числе на таких ключевых постах, как нарком земледелия, нарком юстиции и нарком военных дел) и в ВЧК (в коллегии ВЧК было семь представителей левых эсеров, двое из них – Закс и Александрович – были заместителями Дзержинского). Левые эсеры участвовали в местных органах Советской власти и в местных отрядах ВЧК, составляя до трети чекистов. Такой левый эсер, как Яков Блюмкин, имел большое влияние среди чекистов, так что, даже когда после покушения на германского посла Мирбаха Ленин лично отдал приказ об аресте Блюмкина, чекисты его якобы «не нашли».
Не лишним будет упомянуть, что левые эсеры открыто приветствовали и полностью подержали террор против антисоветских элементов, или знаменитый «красный террор». После покушения на Ленина в газете «Известия» от 1 сентября 1918 г. было опубликовано официальное заявление ЦК партии левых эсеров. Было бы нелишним привести из него обширную цитату: «Слугами буржуазной контрреволюции ранен Председатель Совета Народных Комиссаров Ленин. Мы, стоящие на крайне левом крыле революционного социализма, считающие террор одним из способов борьбы трудящихся масс, будем всеми силами бороться против подобных приемов, когда они имеют целью удушить русскую революцию. Покушение на Ленина произведено справа, защитниками буржуазного строя, кого революция лишила былых привилегий и кто желает уничтожения советского строя и социалистических реформ. Ленин ранен не за то, что он капитулировал и пошел на путь соглашательства. Нет, он ранен теми, для кого даже его политика есть политика крайней революционности.
…Мы считаем, что восстание миллионов трудящихся, хотя и искаженное соглашательской политикой вождей, не удастся задушить гибелью этих вождей. Покушение на Ленина – один из таких эпизодов контрреволюционного падения, и на такие попытки контрреволюции трудящиеся массы должны ответить встречным нападением на цитадели отечественного и международного капитала…»[15].
Современный исследователь истории партии эсеров Юрий Фельштинский отмечает, что в этом заявлении позиция Ленина характеризуется как слишком умеренная и недостаточно радикальная. Закономерно, что участие самих левых эсеров в красном терроре отличалось предельной жестокостью. Например, в феврале 1918 г. в Киеве красный террор проводился под руководством левого эсера М. Муравьева, в ходе репрессий погибло 5000 человек. Это неудивительно, левые эсеры были романтиками террора, они широко применяли террор и до революции. Им были чужды большевистские представления о революционной законности и революционной дисциплине и прагматичное отношение к колеблющимся, которое отличало верхушку большевиков, прежде всего Ленина.
Итак, выше мы доказали, что переход власти к Советам или установление Советской власти были объективным следствием ослабления временного правительства, непопулярности среди народа как его политики, так и буржуазно-демократического идеала вообще и, наконец, соответствия мировоззрению традиционной России именно советской, общинной системы власти. Советская власть установилась бы и не осуществи большевики Октябрьское восстание, и не возьми они верх на II съезде Советов. А раз так, то и сопротивление Советской власти буржуазных и околобуржуазных элементов, желавших «затормозить» бурно развивающуюся революцию на февральском этапе, тоже было вполне закономерным и совершенно неизбежным. Если бы большевики проявили меньше энергии, воли, собранности, политической гибкости и маневренности, то, вероятно, ВЧК возглавлял бы Блюмкин с теми же заместителями – Заксом и Александровичем, Каплан бы стреляла не в Ленина, а в Бориса Камкина или в Марию Спиридонову и в кабинетах чрезвычаек висели бы портреты не Маркса и Энгельса, а Желябова и Перовской. Но общая канва была бы той же самой. Более того, левоэсеровский террор был бы куда страшнее и кровавее…
То же самое можно сказать о гражданской войне. Красный лагерь возглавляли в реальной истории большевики. Но это не значит, что причины гражданской войны лежали в тех действиях большевиков, которые они совершали по свободной воле и могли бы не совершать, а не в тех, которые они совершали, следуя логике развития объективной политической ситуации.
Современными идеологами и теоретиками оппозиции – С.Г. Кара-Мурзой, В.В. Кожиновым и другими – уже основательно доказано, что гражданская война 1918–1921 гг. шла между сторонниками Февраля и Октября. Подавляющее большинство «белых» составляли западники, верные идеалу Февраля – либеральной или реформистс