Власть России так настороженно относится к федерализму внутри России по понятной причине: у нее нет наднациональной идеологии, которая сплотила бы все народы России и сделала бы неопасным федерализм, выходит, одна и та же причина препятствует и более глубокой интеграции России, и интеграции постсоветского пространства.
И наконец, наша политика по отношению к Украине показывает, что современное российское руководство совершенно не умеет взаимодействовать с националистическими элитами в соседних республиках. Кроме банального подкупа, оно, похоже, не имеет в своем арсенале никаких средств для привлечения хотя бы части националистов соседних государств на свою сторону, но подкуп тут практически не работает. И это понятно: российское руководство не имеет никакой идеологии, а ядро националистов – люди, крайне мотивированные идеологически; можно подкупить Януковича, но нельзя – Яроша. Последние же попытки использовать в качестве идеологии России русский национализм вообще привели к печальному результату. Весной в официальных российских СМИ прошло множество материалов, которые внушали мысль, что «украинство» лишь проект европейских разведок и никакого украинского народа якобы не существует, а есть лишь южные русские, «малороссы», которых лишили их идентичности. Фильм такого содержания демонстрировался даже по «Росии-24», что не оставляет сомнений в том, что данная позиция имеет одобрение на самом верху. Если до этого еще теплилась некоторая надежда, что в кругах умеренных украинских националистов, оппозиционных к современному киевскому режиму, найдутся сторонники вхождения обновленной Украины в Евразийский Союз на каких-нибудь особо льготных условиях и что именно на сотрудничество с этими силами можно будет сделать ставку России, то теперь таких надежд практически нет. Кто захочет сотрудничать со страной, официальная пропаганда которой отрицает само существование твоего народа? Российский госагтипроп добился лишь того, что все национальные силы Украины сплотились вокруг антироссийского и прозападного режима Порошенко – Яценюка.
Увы, политика руководства современной России показывает, что уроков из истории последней по времени «красной интеграции» евразийского пространства они пока еще не вынесли…
Ленин как левый патриот
Ленин принадлежит к фигурам такого исторического масштаба, что истинное его значение, возможно, будет понято через столетия, только нашими внуками и правнуками. Впрочем, и тогда не будут утихать споры о Ленине, как они не утихают они по сей день об Иоанне Грозном, Петре Великом, которых отделяют от нашей «современности» века… И, конечно, с каждым новым поколением, с каждым новым поворотом сложной истории России в образе Ленина будут высвечиваться новые и новые черты. И чем дальше, тем больше Ленин будет не похож на тот елейный, пропагандистский образ, которым – чего уж греха таить! – подменяли в СССР в пропагандистских целях живого Ленина. Упрощенчество нашего агитпропа не просто затеняло подлинную многогранную гениальность Ленина, не давало увидеть его в полный рост. Как это ни парадоксально, во многом именно это упрощенчество ответственно и за сегодняшнюю кампанию по огульному хулению Ленина. Ведь наши либералы также не стали утруждать себя поисками исторической истины, они просто вывернули наизнанку имевшийся пропагандистский образ и подменили прежний «белый стереотип» новым – «черным».
Бороться с такой фальсификацией, безусловно, нужно, это имеет не только теоретический, но и политический смысл. Ведь, избавляясь от «хрестоматийного глянца», мы вдруг видим другого, крайне актуального Ленина – не только вождя мирового пролетариата и интернационалиста, но и Ленина-патриота, российского национального героя, государственника, собирателя земель и борца с иностранными интервентами, что так актуально в наше время унижения и слабости некогда Великой России. Но не менее важно, что Ленин был и одним из теоретиков русского марксистского левого патриотизма, то есть марксизма, превратившегося из абстрактной теории мировой революции, в особую версию теорий антизападной, национально-освободительной борьбы.
Культивировавшийся в СССР догматический образ Ленина представлял его как мыслителя, который жестко придерживался одной единственно верной линии, заданной Марксом и Энгельсом, и взгляды которого, сформировавшись еще с ранней юности, так никогда не изменялись. Всякие разговоры об определенном, пусть и творческом отходе Ленина от «европейского марксизма» Маркса и Энгельса и его переходе к «русскому марксизму», а также об эволюции взглядов Ленина, о его ошибках и их преодолениях воспринимались бы как крамола, за которую можно было жестоко поплатиться. Однако очевидно, что это было значительным обеднением и даже фальсификацией живого Ленина – диалектика по складу ума и по мировоззрению, мыслителя смелого и новаторского, чуткого к изменениям исторической обстановки и постоянно развивавшегося. Да и сам Ленин ни за что бы не согласился с тем, что он никогда не ошибался: более того, он много раз признавал свои ошибки и четко объяснял, почему он изменил свой взгляд по тому или иному вопросу (пример: отношение к крестьянству у «раннего Ленина» периода полемики с народниками и у «зрелого Ленина» периода после 1905 г.).
Далее, Ленин бы, наверное, не согласился с тем, что его взгляды есть некий «русский» и, шире говоря, «неевропейский марксизм», он считал все же, что марксизм один и при всех особенностях тактики коммунистов теория их и на Востоке и на Западе мало чем отличается и есть творческое развитие доктрины самого Маркса. Тем не менее объективно Ленин провозгласил русский и неевропейский путь к социализму, отличающийся от пути Запада, и Ленин и обосновал его в послереволюционной полемике с меньшевиками, по сути отказавшись от некоторых европоцентристских элементов у Маркса и особенно Энгельса. Это, полагаем, позволяет видеть в Ленине своеобразного «левого» идеолога национально-освободительной борьбы незападных стран и как раз и делает его первым представителем «левого патриотизма» среди русских марксистов.
Вспомним, что сам Маркс и еще в большей мере Энгельс считали, что капитализм постепенно станет мировым не только в том смысле, что в орбиту капиталистического рынка будут втянуты все страны мира, но и в том, что во всех странах рано или поздно возникнет развитое капиталистическое хозяйство, подобное западному. Достаточно почитать статьи Маркса о британской колонизации Индии, чтобы убедиться, что, осуждая варварские методы вовлечения Индии в так называемый «цивилизованный мир», Маркс все же считал сам факт этого позитивным, так как тем самым разрушается индийская «азиатская формация» и формируется индийский капитализм – необходимый мост для перехода к социализму. В предисловии к «Капиталу» Маркс выражается еще определеннее: каждая отсталая страна должна пройти тот же путь, который уже прошли развитые капиталистические страны. Энгельс занимал в этом вопросе еще более жесткую позицию: он в работе о социалистических течениях в России подверг резкой критике теории «русского социализма», надеющиеся на прыжок России из феодализма прямо в коммунизм с помощью стихийно-социалистического элемента русской жизни – крестьянской общины.
Правда, в поздний период своего творчества Маркс (и в гораздо меньшей степени Энгельс) несколько смягчили свою позицию по «русскому вопросу». Маркс в некоторых неотправленных письмах русским революционерам (прежде всего Вере Засулич) фактически признал возможность русского «прыжка через капитализм» (скорее всего, смелость и новизна такого тезиса в век европоцентризма заставили Маркса постесняться его обнародовать). Публично же Маркс и Энгельс в последнем прижизненном предисловии к русскому переводу «Манифеста Коммунистической партии» высказали более компромиссную формулировку: Россия может перейти к социализму, минуя капитализм, но в случае победы коммунистической революции на Западе и поддержки европейского пролетариата.
Новизна ленинского взгляда на проблему проистекает из его анализа актуального этапа развития капитализма, до которого не дожили Маркс с Энгельсом, но с которым пришлось столкнуться поколению Ленина. Речь идет о знаменитой ленинской теории империализма, которая изложена в его книге «Империализм как высшая стадия развития капитализма». Мы не будем пересказывать всю эту концепцию, ограничимся лишь теми ее аспектами, которые имеют прямое отношение к рассматриваемой проблеме. Капитализм не стал победно шествовать по планете, превращая в капиталистические, на манер западных, государства Азии и Африки. Капитализм в его «чистом виде» сконцентрировался в Западной Европе и США. Именно эти страны и составили «верхушку» нового постклассического капитализма, или империализма. Иначе говоря, империализм, по Ленину, не просто монополистический, банковский или «загнивающий» капитализм, что, как правило, подчеркивалось в советские времена, империализм – еще колониалистский капитализм, построенный на эксплуатации «все большего числа маленьких или слабых наций небольшой горсткой богатейших или сильнейших наций». Империализм – это такая система, где есть государства-буржуа и государства-пролетарии (в противоположность ожидаемому Марксом равномерному «мировому капитализму», где «линия баррикад» проходит не между государствами Запада и всего остального мира, а между международной буржуазией и международным пролетариатом).
Остальные же, слаборазвитые, страны превращены в колонии, в источники дешевой рабочей силы, сырья, в рынки сбыта излишков западного капитализма. При этом в них беспощадно подавлены ростки самостоятельной экономической активности, в том числе капиталистического толка. В них искусственно была заторможена модернизация, научно-техническое и индустриальное развитие по типу западного: верхушке империализма невыгодно появление «другого Запада» в Азии, в Африке или где бы то ни было, им выгодна консервация в незападных странах самых отсталых в экономическом и индустриальном отношении типов обществ. Ленин особо подчеркивает, что в случае империалистического грабежа стран «мировой периферии» речь идет даже о захвате земель. Он указывает, например, на то, что 9/10 Африки захвачены и поделены между странами Запада. Естественно, в этих условиях физически невозможен африканский национальный капитализм с его индустриализаций и техническим рывком, подобным западноевропейской индустриализации Нового времени.