Отец вскинул рыжие брови и пригладил усы.
– Сама догадалась, да?
Жюли посмотрела на него, хитро сверкнув светло-серыми глазами. Отец не любил, когда над ним подтрунивают, но не сказал ни слова. Она улыбнулась.
– Нет.
И нажала на кнопку. Резко лязгнула пружина – крышка квадратного чемоданчика приподнялась.
Отец с дочерью склонились над ним.
Цепкими руками Жюли схватила находившийся внутри чемодана предмет и поднесла его к свету настольной лампы.
Это была книга. Толстая, твердая книга, из которой местами выпадали склеенные листки.
На обложке крупными стилизованными буквами было выведено название:
Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, написанная профессором Эдмондом Уэллсом
Гастон чертыхнулся.
– Чудное название. Вещи бывают либо относительными, либо абсолютными. Они не могут быть одновременно и теми, и другими. Это противоречие.
Внизу буквами поменьше уточнялось:
том III
Еще ниже помещался рисунок: круг, а внутри треугольник острым углом кверху; внутри треугольника некое подобие буквы Y. Приглядевшись, можно было различить, что палочки, образующие букву Y, – это три муравья, держащиеся усиками друг за дружку. Муравей слева был черный, тот, что справа, – белый, а муравей вместо средней палочки – наполовину белый, наполовину черный.
В довершение под треугольником была начертана все та же формула, с помощью которой открывался квадратный чемоданчик: 1 + 1 = 3.
– Похоже, старинная колдовская книга, – процедил сквозь зубы отец.
Жюли, удостоверившись, что обложка совсем новенькая, заметила, что книга напечатана недавно. Она провела пальцами по обложке. Та была гладкая и мягкая.
Сероглазая девушка открыла первую страницу и принялась читать…
ЗДРАВСТВУЙТЕ!Здравствуйте, неведомый читатель.
Здравствуйте в третий раз или в первый. По правде говоря, что бы вы ни открыли для себя в этой книге в первую очередь или в последнюю, не имеет никакого значения.
Эта книга – оружие, которое должно изменить мир.
Да-да, не улыбайтесь. Такое возможно. Такое вам под силу. Довольно, чтобы кто-нибудь хотел этого по-настоящему, и все получится. Малая причина порой влечет за собой большое следствие. Говорят, если бабочка взмахнет крылом в Гонолулу, этого будет довольно, чтобы вызвать тайфун в Калифорнии. У вас же дыхание куда сильнее, чем дуновение от взмаха крыла бабочки, не так ли?
Что до меня, я уже мертв. И, к сожалению, смогу помочь вам лишь косвенным образом – с помощью этой книги.
Все, что я вам предлагаю, так это совершить революцию. А вернее, уточним: эволюцию. Поскольку наша революция вовсе не обязательно должна быть жестокой и зрелищной, как революции былых времен.
Я рассматриваю ее скорее как революцию духовную. Как революцию муравьев. Без потрясений. Без насилия. Как череду легких прикосновений, вроде бы незначительных, но в совокупности могущих сокрушить горы.
По моему разумению, революционеры прошлого проявляли нетерпение и нетерпимость. Утописты делали свои умозаключения на краткосрочную перспективу. Поскольку во что бы то ни стало хотели видеть плоды своих трудов при жизни.
Согласимся, однако, что сеять семена надобно для того, чтобы урожай снимали другие люди в другом месте и по прошествии некоторого времени.
Давайте обсудим это вместе. И пока мы будем говорить, вы вправе либо прислушаться ко мне, либо нет. (Вам же удалось прислушаться к замку, стало быть, слушать вы умеете, не так ли?)
Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Я не властитель дум, не гуру и не святой. Просто я убежден, что величайшее приключение человечества только начинается. Мы всего лишь первобытные люди. Невежество наше безгранично – нам еще многое предстоит придумать.
Впереди столько дел… И вы способны совершить не одно чудо.
Я не более чем волна, которая вступает во взаимодействие с вашей – читательской волной. И тут самое интересное – наша встреча-взаимодействие. Таким образом, для каждого читателя эта книга будет представлять собой нечто особенное. Она станет своего рода живым человеком, приспосабливающимся всеми своими органами чувств к вашей культуре, воспоминаниям и особой читательской восприимчивости.
Как я собираюсь воздействовать на вас, будучи «книгой»? Очень просто: я буду рассказывать вам незамысловатые занимательные истории про революции, утопии, а также про поступки людей или поведение животных. А вам предстоит делать вытекающие из них выводы. И придумывать ответы, которые помогут вам продвигаться дальше. Я же, со своей стороны, не смогу предложить вам какую бы то ни было истину.
Если хотите, эта книга оживет. И надеюсь, станет вашим другом – другом, который поможет вам измениться самому и изменить мир.
А теперь, если вы готовы и если вам угодно, предлагаю совершить вместе со мной прямо сейчас нечто очень важное – перевернуть страницу.
Большим и указательным пальцами правой руки она тронула уголок страницы и сжала его, собираясь перевернуть листок, как вдруг из кухни послышался голос.
«К столу!» – позвала мать.
Читать дальше не было времени.
В свои девятнадцать лет Жюли выглядела худощавой. Черные, блестящие, жесткие и гладкие волосы ниспадали сплошной завесой ей до бедер. Сквозь светлую, почти прозрачную кожу на руках и висках проглядывали едва скрываемые синеватые прожилки. Глаза были хоть и бесцветные, но живые и теплые. За их миндалевидной формой таилась целая жизнь, полная горечи и тревог, отчего она походила на маленького затравленного зверька. Иногда эти глаза вглядывались в одну точку и застывали, будто готовясь испустить луч света, способный пронзить все, что не нравилось девушке.
Внешне Жюли считала себя непривлекательной. И потому никогда не смотрелась в зеркало.
Никаких духов. Никакой косметики. Никакого лака для ногтей. Да и к чему ей был лак для ногтей, если она их постоянно грызла?
То же самое и с платьем – нарочитая невзрачность. Тело свое она прятала под широкой темной одеждой.
Училась она неровно. И до выпускного класса опережала своих сверстников на целый год – учителя не могли нарадоваться: какая же толковая и смышленая девочка! Но за последние три года ее как будто подменили. В семнадцать лет она провалила экзамен на степень бакалавра. И в восемнадцать тоже. В девятнадцать она готовилась к третьей переэкзаменовке, хотя училась из рук вон плохо.
Ее неудачи в учебе совпали с одним событием: ушел из жизни ее учитель пения, тугой на ухо, деспотичный старик, отличавшийся весьма оригинальными методами обучения вокальному искусству. Звали его Янкелевич. Он верил, что у Жюли есть дар и ей необходимо его развивать. Он научил ее правильно дышать животом, легкими и диафрагмой, а также надлежащим образом держать шею и плечи. Потому как все это влияло на качество пения.
В его руках она иной раз ощущала себя волынкой, которую с неизменным упорством пытался настроить волынщик. Зато теперь она умела приводить в гармонию сердцебиение и дыхание.
Не меньше внимания Янкелевич уделял и работе над мимикой. Он научил ее менять форму лица и рта, доводя таким образом весь инструмент ее тела до полного совершенства.
Ученица и учитель удивительным образом дополняли друг друга. Даже будучи глухим, даже наблюдая только за мимикой ее рта и прикладывая руку к ее животу, убеленный сединой учитель мог оценить качество звуков, которые извлекала из себя девушка. Вибрации ее голоса он чувствовал нутром.
– Я тугоухий? Ну и что с того! Бетховен тоже был глухой, но это не мешало ему сочинять волшебную музыку, – говаривал он.
Он поведал Жюли тайну певческого искусства – сказал, что оно обладает силой, выходящей за пределы простого создания дивных слуховых образов. Он научил ее владеть своими чувствами, доводя их до самого предела, – научил забывать страхи только с помощью собственного голоса. Он приучил ее слушать пение птиц, потому что они тоже должны были участвовать в процессе ее обучения.
Когда Жюли начинала петь, из ее утробы вырывался фонтан энергии, подобный буйно расцветающему дереву, отчего порой она приходила в состояние исступленного восторга.
Учитель не мог смириться с глухотой. Он неизменно следил за последними достижениями в медицине, позволявшими ее излечивать. И вот однажды один молодой, но искусный хирург сумел вживить ему под черепную коробку электронный слуховой аппарат, благодаря которому он напрочь забыл о своем недуге.
С той поры старый учитель пения слышал окружающие звуки такими, какими они были на самом деле. Настоящие звуки. Настоящую музыку. Янкелевич слышал человеческие голоса и музыкальные хит-парады по радио. Слышал автомобильные гудки и собачий лай, шелест дождя и журчание ручьев, стук шагов и скрип дверей. Слышал чихания и смех, вздохи и рыдания. Слышал голоса телевизоров, не умолкавших в городе ни днем, ни ночью.
Однако в день исцеления, самый, казалось бы, счастливый день в своей жизни, он пережил горькое разочарование. Старый учитель вдруг понял, что настоящие звуки совсем не похожи на то, как он их себе представлял. Все сливалось в беспорядочный шум – сплошную какофонию; все ревело и кричало так, что было невыносимо слушать. Мир вокруг был полон не музыки, а нестройных звуков. Такого разочарования старик пережить не мог. И придумал, как свести счеты с жизнью сообразно со своими идеалами. Он взобрался на колокольню собора Парижской Богоматери. Сунул голову под колокол. И ровно в полдень, после того как тот пробил двенадцать раз, испустил дух, сраженный наповал величественным и на редкость гармоничным колокольным звоном.
Эта смерть лишила Жюли не только друга, но и доброго советчика, помогавшего ей развивать главный свой дар.