Они добираются до Запретного города. 103-я надеется увидеть там королеву. Она замечает, что сосновый пенек, в глубине которого помещается Запретный город, лишь едва опален пламенем. Проход открыт. Муравьи-привратники, охранявшие все входы и выходы, погибли – задохнулись не то от жара, не то от ядовитых испарений.
Отряд проникает в царскую камеру. И обнаруживает там королеву Бело-киу-киуни. Только расчлененную на три части. Нет, она не сгорела и не задохнулась. Следы ударов совсем свежие. С нею расправились недавно. Пространство вокруг нее исчерчено кругами – кто-то явно поработал челюстями.
103-я приближается и ощупывает усиками отсеченную голову. Муравей, даже расчлененный, еще в силах подавать сигналы. На кончиках усиков королевы сохранилось пахучее сообщение.
Деисты.
КАММЕРЕР. Однажды писатель Артур Кестлер решил написать роман о научной фальсификации. Он опросил ученых, и те поведали ему, что самую злостную фальсификацию в науке, несомненно, сфабриковал доктор Пауль Каммерер.
Каммерер был австрийским биологом, и свои открытия он сделал между 1922 и 1929 годами. Будучи человеком красноречивым, обаятельным и увлеченным, он утверждал, что «любой живой организм может приспосабливаться к изменениям окружающей среды, в которой он обитает, и передавать это свойство своему потомству». Его теория определенно противоречила учению Дарвина. Тогда, чтобы доказать справедливость своих утверждений, доктор Каммерер провел замечательный опыт.
Он взял икру жабы-повитухи, у которой сухая кожа и которая размножается на суше, и поместил ее в воду.
Так вот, головастики, вылупившиеся из этих яиц, приспособились к водной среде, и у них обнаружились признаки водяных жаб. Так, на большом пальце у них вырос черный копулятивный бугорок, позволяющий самцам водяных жаб прицепляться к самкам водяных жаб с осклизлой кожей и таким образом совокупляться с ними в воде. Этот адаптивный признак передался их потомству – оно появилось на свет с характерными темными бугорками на больших пальцах. Таким образом, эти живые существа смогли изменить свою генетическую программу и приспособиться к водной среде.
Каммерер не без успеха отстоял свою теорию в разных странах мира. Однако в один прекрасный день ученым и университетской профессуре захотелось оценить его опыт «объективно». В аудитории собралась многочисленная публика, включая газетчиков. Доктор Каммерер был решительно настроен доказать, что он никакой не шарлатан.
Накануне опыта в его лаборатории случился пожар – все его жабы, за исключением одной, погибли. И Каммерер представил публике уцелевший экземпляр с темным бугорком. Ученые тщательно осмотрели животное и рассмеялись. Черные крапинки на бугорке большого пальца жабы совершенно очевидно были искусственного происхождения: они появились у нее после подкожной инъекции китайской туши. Обман раскрылся. Зал разразился хохотом.
Каммерер в одночасье утратил доверие и понял, что его работы уже никогда не будут признаны. Отвергнутый всеми, он потерял профессию. Дарвинисты одержали верх и еще долго торжествовали. Отныне было принято считать, что живые организмы не способны приспосабливаться к новой среде.
Каммерер покинул аудиторию под свист и шиканье. В отчаянии он укрылся в лесу и пустил себе пулю в рот, оставив короткую записку, где еще раз подтверждал, что опыты его подлинные, и объявлял, что «почитает за лучшее умереть в лесной глуши, нежели среди людей». Самоубийство дискредитировало его окончательно.
Можно подумать, что это была самая ничтожная научная фальсификация. Однако, занимаясь поисками материалов к своей книге «Объятия жабы», Кестлер встречался с бывшим помощником Каммерера. И тот поведал ему, что беда случилась по его вине. Это он по наущению ученых-дарвинистов устроил пожар в лаборатории и подменил последнюю жабу-мутанта на другую, впрыснув ей тушь под кожу на большом пальце.
Максимилиан просидел весь день без дела. Только выскреб ключом грязь из-под ногтя на одном пальце.
Ждать было уже невыносимо.
– Есть что-нибудь новенькое?
– Ничего, шеф!
Самым удручающим в тактике осады было то, что все томились от скуки. Поражение – это хоть какое-то движение…
Чтобы как-то отвлечься, Максимилиан с удовольствием вернулся бы в лес и взорвал таинственную пирамиду, но префект однозначно приказал ему заниматься только лицейским делом.
Комиссар вернулся домой в подавленном настроении.
Он заперся у себя в кабинете, сел перед монитором. И снова запустил «Эволюцию». Он уже изрядно поднаторел и довольно быстро управлялся с виртуальными цивилизациями. Так, меньше чем за тысячу лет он умудрился довести китайскую цивилизацию до такого уровня развития, что у нее появились автомобили и самолеты. И поскольку у его китайской цивилизации все ладилось, он ее бросил.
– Макъявел, прием!
На экране компьютера высветился глаз, и встроенный голосовой синтезатор изрек через динамики:
– Слышу тебя отлично.
– Опять у меня не ладится с этим лицеем, – начал полицейский.
Он поведал компьютеру о последних событиях, связанных с этим учебным заведением, однако на сей раз Макъявел не стал пичкать его историями осад прошлых времен. Он посоветовал ему наглухо изолировать лицей.
– Отключи им воду, электричество и телефон. Лиши их комфорта – они очень скоро начнут умирать с тоски и будут помышлять лишь о том, как бы улизнуть из этой ловушки.
Черт побери, как же он сам до этого не додумался? Отключить воду, телефон и электричество – это не преступление и даже не проступок. В конце концов, не кто иной, как система народного образования, не мятежники, платит по счетам за пользование информационной сетью, светом в спальных помещениях, кухонными электроплитами и телевизорами, которые у них там работают беспрестанно. Максимилиан лишний раз признал, что сметки Макъявелу не занимать.
– Да у тебя, старина, и впрямь светлая голова.
Объектив встроенной в компьютер цифровой камеры сфокусировался.
– Можешь показать, как выглядит их главарь?
Удивленный такой просьбой, Максимилиан, однако же, показал ему фотографию Жюли Пенсон, опубликованную в местной газете. Макъявел запомнил ее и сравнил с фотографиями в своем архиве.
– Это особа женского пола, верно? Она красивая?
– Это вопрос или утверждение? – изумился полицейский.
– Вопрос.
Максимилиан взглянул на фото и сказал:
– Да, красивая.
Компьютер, похоже, обрабатывал изображение, пытаясь сделать его более четким.
– Значит, вот она какая, красота.
Полицейский заподозрил неладное. В механическом голосе Макъявела не чувствовалось интонаций, и тем не менее Максимилиан уловил в нем легкое беспокойство.
И понял. Компьютер не способен определить понятие красоты. У него несколько неопределенные представления о юморе, он почти ничего не смыслит в механизмах парадоксов и не имеет ни малейшего понятия о том, что такое красота.
– Я не могу оценить это понятие, – признался Макъявел.
– Я тоже, – признался Максимилиан. – Порой люди, которых мы когда-то считали красивыми, через некоторое время кажутся нам невзрачными.
Глаз компьютера моргнул.
– Красота субъективна. Поэтому, несомненно, я ее и не воспринимаю. Для меня это либо нуль, либо единица. Но нуль не может быть сначала нулем, а потом единицей. Мне это непонятно.
Максимилиан удивился такому замечанию, исполненному скорее сожаления. Ему казалось, что компьютеры последнего поколения становятся полноценными помощниками человека. Неужели компьютер и в самом деле высшее достижение человечества?
Деисты?
Королева мертва. Ко входу в камеру робко приближается группа белоканцев. Стало быть, кто-то все же выжил. От них отделяется какой-то муравей и, выставив вперед усики, приближается к разведчикам. 103-я принцесса узнает его. Это 23-й.
Значит, 23-й тоже уцелел после первого крестового похода против Пальцев. 23-й. Вскоре этот воин ударился в деизм. Прежде они не больно жаловали друг друга, но сейчас, оказавшись здесь, в родном городе, оба муравья, переживших множество приключений, внезапно почувствовали тягу друг к другу.
23-й мгновенно чувствует, что 103-й обратился в половую особь, и поздравляет его с таким превращением. 23-й тоже в прекрасной форме. На челюстях у него виднеются следы прозрачной крови, но он испускает приветственные феромоны в сторону разведчиков.
103-я принцесса держится начеку, но 23-й заверяет ее, что теперь все спокойно.
Муравьи начинают кормить друг друга.
23-й рассказывает свою историю. Побывав в мире богов, 23-й возвратился в Бел-о-Кан, чтобы распространять благую весть. 103-я принцесса замечает, что 23-й старается не поминать Пальцев и называет их «боги».
Он сообщает, что поначалу город, обрадовавшись, что из первого крестового похода вернулся хотя бы один уцелевший, устроил ему добрый прием, и 23-й стал постепенно открывать им тайну богов. Он возглавил целое религиозное направление – деизм. И потребовал, чтобы мертвецов больше не выбрасывали на свалку, а хоронили на кладбищах – в погребальных камерах.
Подобное нововведение не понравилось новоиспеченной королеве Бело-киу-киуни, и она запретила заниматься деизмом в городе.
Тогда 23-й забился в самый дальний угол столицы и оттуда через малочисленную группу сподвижников продолжал распространять благую весть дальше. Последователи деизма избрали своим символом круг. Ибо так муравьи представляли себе Пальцев, которые собирались их уничтожить.
103-я принцесса качает головой.
Так вот что означают все эти знаки в проходах.
В сторонке жмущиеся друг к дружке муравьи затягивают псалом: