59. Лишь после принесения этих даров становится возможным практиковать соитие с женщиной как с трупом.
60. Только такое соитие предполагает неспровоцированную эрекцию фаллоса.
61. Неспровоцированная эрекция фаллоса не имеет завершения в оргазме;
62. ибо переживание оргазма противоречит практике блистательного наслаждения.
63. Феномен оргазма лежит в основе всякого помилования;
64. в то время как блистательное наслаждение предполагает абсолютную жестокость.
65. Достижение оргазма подразумевает наличие некой цели внутри игры;
66. в то время как блистательное наслаждение есть опрокидывающийся в себя фонтан.
67. Блистательное наслаждение есть упражнение души перед смертельным опытом экстаза.
68. Чистый экстаз — это полностью осуществленная связь со своим скрытым центром совершенной пассивности.
69. Иными словами, чистый экстаз есть не что иное, как соитие со своим внутренним мертвецом.
70. Оживление своего внутреннего мертвеца силой чистого экстаза осуществляет абсолютное исчезновение пассивности внутри себя.
71. Таким образом, скрытый центр совершенной пассивности трансформируется в средоточие парадоксальной жизни.
72. В этой трансформации реализуется благодатное одиночество любви, как уникального пути мужчины.
СЕВЕР
1. Север — это полюс несуществования.
2. Север — это точка, в которой кончается космос.
3. Этот полюс не является глобальным итогом реальности.
4. Он не является выводом из всех возможных ориентаций.
5. Север представляет собой разрыв внутри сплошного бытия.
6. Перед этим полюсом бытие останавливается и поворачивает вспять.
7. Ни одна ориентация внутри космоса не ведет туда.
8. Идея севера противоположна идее центра.
9. Центр — это средоточие всех возможностей.
10. Он есть универсальный узел бытия.
11. Север это полюс невозможного.
12. Все узлы бытия развязаны на севере.
13. В нем реализуется принцип сгущения.
14. Он является основой всякого проявления.
15. На севере реализуется принцип растворения.
16. Всякое исчезновение осуществляется через север.
17. С точки зрения центра север есть абсолютная периферия.
18. Ее абсолютность дана в совершенной независимости от центра.
19. Бытийные проблемы, возникающие в центре, лишены смысла на севере;
20. ибо север сам есть уникальная проблема, не признающая никаких других.
21. Эта проблема ставится противоположностью севера всякому возможному опыту;
22. ибо наличие севера в принципе не является объективным.
23. Отношение к нему рождается из поворота субъективной воли в себя.
24. Поэтому север не является иллюзией.
25. Пребывая вне опыта, север не имеет общей меры с бытием.
26. Поэтому он укоренен в абсурде.
27. Точка севера совпадает с последним рубежом реальности.
28. Через нее проходит субстанция ПОМИМОБЫТИЯ.
29. Север есть единственная перспектива, стоящая вне связи с жизнью.
30. Жизненный мираж вампиричен.
31. Он нуждается в постоянном притоке внешнего тепла.
32. Источником этого тепла является гибель, как альтернатива жизни.
33. Таким образом, жизнь постоянно питается собственной ущербностью.
34. Север находится вне диалога жизни и гибели.
35. В нем отсутствует энергетическая перспектива..
36. Поэтому с точки зрения жизни это абсолютный холод.
37. На севере замерзает и останавливается вселенский жизненный ток.
38. Это замерзание жизни есть единственная бытийная кристаллизация, осуществляющаяся на севере.
39. Она возможна только потому, что негативна.
40. В объективной реальности ничто не указывает на север.
41. На пути к северу поиски ориентиров бесполезны.
42. Наука навигации исключает саму идею севера.
43. Поэтому отказ от навигации есть поворот на север.
44. Наука навигации рождается из жажды спасения;
45. ибо подоплека всякого личностного опыта есть опыт потерянности.
46. Жизненный путь в принципе есть попытка преодолеть потерянность.
47. В этой попытке содержится апелляция к двум противоположным перспективам.
48. Это всегда апелляция к тому, что предшествует.
49. Это обязательно апелляция к тому, что будет.
50. Во взгляде назад всегда учитывается верх и низ.
51. Ориентация вверх есть обращение к принципу отцовства.
52. Это поиск покровительства от того, что не участвует в бытийной драме..
53. Ориентация вниз есть обращение к принципу материнства.
54. Это поиск опоры в том, что порождает бытийную драму.
55. Во взгляде вперед всегда учитывается внутри и снаружи.
56. Ориентация внутрь есть обращение к принципу совершенного Я.
57. Это стремление к реализации всех возможностей, заложенных в бытийной драме.
58. Ориентация наружу есть обращение к принципу проводника.
59. Это стремление избежать опасности, присущей бытийной драме.
60. Поворот на север есть отказ от идеи спасения.
61. Таким образом, это есть отказ от взгляда назад и от взгляда вперед.
62. Путь на север есть путь с закрытыми глазами.
63. Это возврат к опыту потерянности, как к единственному ориентиру.
64. Потерянность есть универсальная ситуация субъективного духа.
65. В этой ситуации выражен непроходимый провал, разделяющий волю и рок.
66. Восстановление изначального опыта потерянности — это отказ от мифа неизбежности.
67. Такой отказ не предполагает поворота назад.
68. Поэтому растворение на этом пути не уравновешено никаким сгущением.
69. Движение на север есть отказ как от опоры, так и от покровительства.
70. Поэтому такое движение есть растворение обеими руками.
71. Идущий на север не боится ночи.
72. Потому что в небе севера отсутствует свет.
За пределами постмодернизма
Недоверие как способ метадиалога
Мыслящая часть западного человечества привязана к одной упорной иллюзии: она верит в необратимое развитие человеческой цивилизации из точки «А» в точку «Б». Никакой скепсис последних ста лет, никакая критика провиденциализма и «больших повествований» не смогли расшатать эту инстинктивную привязанность к эволюционной идее. В свое время Конт уверял, будто человеческое сознание уходит от мифологии через метафизику в философию, чтобы устремиться дальше к горизонтам позитивной науки. Сегодня мы знаем, что наше сознание ориентировано на мифы в не меньшей степени, чем 3000 лет назад; метафизика вновь стала базой некоторых инновационных дискурсов, а научный метод в кое-каких аспектах поставлен под серьезное сомнение. Однако миф о поступательном движении не сдается. Сегодняшний интеллектуал нуждается в ощущении центральности и неповторимости того, что он называет «современность», даже если она диктует постмодернистское отрицание самой идеи центра и последовательности. Таков один из парадоксов менталитета нашего переломного времени.
Постмодернистский менталитет позиционирован так, чтобы не допустить прорыва за свои пределы. Его нарочитый А-центризм предполагает тотальность периферии, реверсию паскалевских слов, в результате которой «центр нигде, а периферия везде». Это последний уровень развития аристотелевских схолий (через декартовский дуализм) о противостоянии точки-сущности (она же «я») и протяженности-субстанции (объективный мир). Современное «я» не существует именно потому, что мыслит. Это парадигма классического женского сознания, которое на первых порах, в силу своей «новизны» на рынке идей, кажется ослепительной мудростью.
Первыми, кто заподозрил, что мысль имеет гендерную природу, оказались «ранние ласточки» модернизма в XIX веке — романтики и Бахофен. Разумеется, полный расцвет теория гендерного дуализма в духовной сфере пережила у Ницше. Именно он указал, во-первых, на то, что мысль определяется ценностным ориентиром, а во-вторых, что ценности бывают мужские и женские. Это видение на самом деле в XX веке постарались максимально забыть. При всей легитимации «безумного философа» акцент на гендерный аспект в его послании был наиболее неудобным: он мешал гипнотизировать философствующую публику.
В сущности, здесь нет ничего странного. Мы инстинктивно знаем, что есть два типа рассказчика: мужчина и женщина. Именно тем, кто рассказывает — он или она — и определяется характер метанарратива. Повествование имеет гендерную природу, потому что в основе его лежит ценностный концепт, «мысль-ценность». Осознав это, мы можем надеяться на независимость в суждениях об интеллектуальной эволюции, потому что тогда нам становится ясен внутренний механизм противостояния различных дискурсов. Он основан на недоверии полов друг к другу.
«Горючим», которым питается интеллектуальное движение от одной концептуальной фазы к другой, оказывается именно скепсис и критика. Модернизм возникает на основе скептического дистанцирования от «безличной объективной истины», составляющей пафос классической традиции. Постмодернизм рождается из недоверия к модернистским проектам. В действительности эта динамика раскрывается через гендерную оппозицию: мужчина не верит в «большие повествования» женщин, женщины скептичны по отношению к метанарративу мужчин.
Гендерная диалектика «женского» рока и «мужской» воли
Модернизм представляет собой органичный мужской дискурс. Он рождается в тот момент, когда европейский мужчина организует интеллектуальное восстание против Универсального, понятого как аморфная, кастрирующая, растворяющая стихия. Универсальное в качестве традиционной мудрости внезапно воспринимается как «повествование Великой Матери», и в этом смысле известное самоопределение христианской церкви как «духовной Матери» предопределяет фаустовский антитрадиционализм мужчины-первооткрывателя, организатора проекта, будь то в сфере абстрактного умо