.
Вообще, состав и структура этих частей, их вооружение постоянно менялось и, поэтому я подробности пропущу…
…После образования кадрового «костяка» из опытных офицеров и унтеров, в специальных учебных лагерях стали тренироваться так же — тщательно отобранные добровольцы из числа рядовых, но уже повоевавших солдат.
Затем, стали принимать добровольцев из числа молодёжи до двадцати пяти лет — ещё не нюхавших пороха. Также — после очень тщательной, долгой проверки и «испытательного» срока прозванного «адской неделей» — когда, салаг-кандидатов гоняли просто безбожно.
Но, большинство этих «салаг» было из Нижегородской Губернии из школ «ДОСАФ», или просто — из моих, корпоративных школ и, они выдерживали все проверки!
Тренировки проводились пять дней в неделю, в любую погоду, с самого раннего утра до позднего вечера, с тремя двухчасовыми перерывами для приёма пищи и отдыха.
Обучение будущих бойцов-штурмовиков, делилось на теоретический и практический курсы. На теоретическом курсе изучались способы боевых действий: как в обороне — так и в наступлении, исходя из новейшего боевого опыта.
В обороне упор делался на создании отдельных, редкостоящих меж собой «опорных пунктов», связанных перекрёстным — фланговым для противника огнём, в наступлении — на тактику «просачивания» небольших мобильных подразделений… И, то и другое должно было быть неожиданным для противника: оборона в неожиданном месте, наступление — там, где неприятель его не ждёт.
Каждый боец, не говоря уже про унтера или офицера, должен был в совершенстве владеть любым своим или трофейным оружием — индивидуальным или коллективным своего подразделения, хорошо знать основы медицины переднего края, связи, взаимодействия подразделений и родов войск…
В подкорку вбивались навыки владения любым штатным или импровизированным холодным оружием, приёмы рукопашного боя — особенно, в тесноте окопов или помещений.
Каждый офицер или старший унтер-офицер ударно-штурмовой бригады, должен был уметь корректировать огонь артиллерии и детализировать свою карту по результатам аэрофотосъёмки — предполагалось тесное взаимодействие ударно-штурмовых подразделений с полевыми авиадивизиями и авиабригадами.
Для практического обучения бойцов-штурмовиков, заранее построили несколько специальных учебно-тренировочных городков — имитировавших различные рельефы местности и всевозможные боевые ситуации на них, спланированные по последнему фронтовому фортификационному опыту.
В таких «городках», курсантов натаскивали ведению ближнего боя в окопах и блиндажах, практическому метанию отечественных и вражеских гранат, преодолению всевозможных препятствий и проволочных заграждений с помощью штатных и подручных технических средств, участию в комбинированных маневрах с применением артиллерии и огнемётов…
Четверть занятий проводилась ночью.
При прохождении «практического курса», внедрялась жесточайшая дисциплина на всех уровнях, закаливались методом труднейших тренировок дух и тело, на уровне подсознания вбивалась уверенность и непоколебимая настойчивость, прививались навыки ведения современного боя.
После индивидуального обучения, происходило групповое обучение бойцов, затем — всего подразделения.
Сама учебная ситуация на полигонах максимально приближалась к боевой — применялся огонь и дым, имитировался свист пуль и грохот взрывов, внезапно появляющиеся цели в натуральную величину и, прочее…
При обучении очень широко использовались боевые боеприпасы, взрывчатка, даже — отравляющие газы, что довольно часто приводило к несчастным случаям.
В таких условиях, многократные упражнения по штурму траншей доводили каждое движение бойцов-штурмовиков до автоматизма!
При боевой подготовке подразделения отрабатывались следующие задачи: взятие и «экстренный» допрос пленного, разведка огневых точек противника боем, атака вражеских траншей, «зачистка» узлов сопротивления, захват глубокоэшелонированных позиций противника, отбитие контратак врага… Штурмовые роты и батальоны, многократно обкатывали всё это на учебных линиях обороны, полностью имитировавшие реальные цели.
Очень большое внимание уделялось психологической и идеологической подготовке, для ведения которой, в подразделениях ударно-штурмовых бригадах — на соответствующих должностях имелись специалисты из «ведомства» Мозгаклюя.
Даже, по уставу нового рода войск, сама служба в ударно-штурмовых подразделениях была объявлена высшим отличием для гражданина России!
Всеми силами, в ударно-штурмовые подразделения вбивался «корпоративный» дух: здесь не было обращений как в «старой» русской армии — никаких «ваших благородий», «их сиятельств» и, прочей средневековой тряхомундии — только «бойцы» и «командиры»… После обряда «посвящения» в «штурмовики», офицеры и солдаты обращались друг к другу с приставкой «товарищ» — «товарищ боец», «товарищ командир».
До «обряда» — с приставкой «господин».
Среди других частей русской армии, ударно-штурмовые бригады ставились особняком: они освобождались от постоянного пребывания в окопах, их несравнимо лучше вооружали, одевали в особую форму — «от меня», со своими знаками отличия и различия, кормили по усиленной норме… В «состоянии покоя» штурмовые части должны были находиться в ближайшем тылу, выделяя специальные команды для изучения переднего края, террора противника действиями снайперов и диверсантов.
В обязанности каждого бойца или командира, этих элитных подразделений вменялась постоянная учёба! Как боевая, так и общеобразовательная. Нелюбопытный к новшествам, нестарательный в учёбе боец или командир, немедленно отчислялся…
Любой тактический как успех (так же — как и, неудача), как свой — так и, других подразделений на фронте, немедленно фиксировался, анализировался и, его итоги, сообщались для ознакомления остальным штурмовым частям.
Учились не только сами — по уставу, должна быть налажена помощь инструкторами в обучении ближайшей российской воинской части…
При создании, обучении и боевом функционировании ударно-штурмовых бригад — как и, впрочем, всех остальных военных и военизированных структур, к которым «Корпорация USSR» приложила свою «руку» — мне и, нашему «военному сектору», наконец-то удалось осуществить то, о чём Геншей давно мечталось! Инженеры, аналитики, учёные и прочие специалисты из «ДОСАФа», получили доступ буквально ко всему — начиная от солдатского сортира, кончая оперативными картами и, к их мнению и выводам, стали прислушиваться.
Опять же — по уставу и, изданному по всей Действующей армии, приказу Верховного Главнокомандующего — самого царя, то бишь, командир ударно-штурмовой бригады обладал очень большой самостоятельностью. Приданный для произведения прорыва обычному стрелковому корпусу или армии, например, он сам мог выбирать место, условия и время прорыва. Мог требовать от командования частей и соединений — к которым был придан, любую посильную для них поддержку и оно обязано было её предоставить. Сам мог прекратить атаку — если посчитал, что она не имеет перспектив и может привести к большим потерям.
И, кто был командиром Первой Ударно-Штурмовой Бригады, как вы думаете?
Правильно — Яков Александрович Слащёв!
Молодцы, хорошо историю знаете… Года три или четыре наш «военный сектор» его обхаживал — Спец и Генша, ещё задолго до войны со Слащёвым лично познакомились. Спец, тот вообще — подружился с Яковом Александровичем, когда тот ещё в Павловском военном училище учился и просто околдовал того своими рассказами об участии в Англо-Бурской Войне. А, Генша — «подкатил» к будущему командующему Красной Гвардией, когда тот учился в Николаевской Академии…
Да, да!
На данный момент, когда мой племянник Данила принял от меня бразды правления «Корпорацией USSR», Яков Александрович Слащёв был назначен Командующим Красной Гвардией Вооружённых Сил РСФСР!
Вот такие делишки, детишки…
Глава 9. Прорывы и «нарывы»…
«Лучше атаковать и застать врасплох: атакуя, внушаешь страх… Наступление! Ярость! Ужас!!!»
…Я уже рассказывал — в высшем руководстве Русской Императорской Армии царил откровенный БАРДАК!!!
Ну, тогда немного сэкономлю вам время…
Поэтому то, в шестнадцатом году — в год знаменитого Брусиловского прорыва, не все ожидания сбылись. Первым «обломом» и крупным разочарованием, была операция на озере Нарочь в марте шестнадцатого года: союзники — начав бои под Верденом, требовали чтоб русские отвлекли от него как можно больше немецких резервов.
Тогда ещё полковник, Слащёв, выехав на передовую и, ознакомившись с условиями проведения наступления, наотрез участвовать в нём отказался.
— В такой грязи и на такой местности наступать нельзя! — сказал он тогда, — если вы, конечно, не хотите угробить свою собственную армию.
Его поддержали командиры трёх авиабригад, чьи «Алёши» не могли взлетать с раскисших аэродромов и воевать с ограниченным снабжением — из-за таких же дорог.
Естественно, под давление англо-французов, Верховный Главнокомандующий, он же — царь-батюшка, отменить наступление не мог. Командующие Северного и Западного фронтов, тоже не возражали и, начатое практически без подготовки, без поддержки артиллерии и авиации, без подкреплений и снабжения по непроходимой грязи весенних фронтовых дорог, наступление захлебнулось в русской крови[29]!
Вот, именно для таких то случаев, наш «военный сектор» — предвидя подобные «щекотливые» ситуации и, требовал от меня самую «непротекающую крышу»! Ибо, на Слащёва и на его Первую Ударно-Штурмовую Бригаду, пытались переложить ответственность за провал всей операции и даже, обвинить в измене и предательстве…
Однако, Младший отбился! Навряд ли, кто-нибудь другой смог бы это.
Лето шестнадцатого года произвело двойственное впечатление…
Во-первых: нашему «военному сектору», даже имея такую «протекцию», не удалось собрать «три столба под одну крышу» — объединить под одним оперативном подчинением ударно-штурмовую и бронекавалерийскую бригады, с уже созданной