МИН снова замерцал, померк, опять ожил. Мы с трудом направились туда, куда дул воображаемый ветер. И чем дальше мы заходили, тем сильнее сгибались деревья; нижняя часть стволов становилась толще, широко раздаваясь по земле; растения укреплялись, сражаясь с силами, которые тянули одновременно во множестве направлений. Поляна прошла над каналом Хиггса, идущим между ядром с нашей сингулярностью и пастью, где появлялась червоточина. Между ними все векторы сходили с ума. Низ, например, вроде находился в стороне ядра, но и чуть впереди тоже; его вектор зависел от того, насколько быстро «Эри» падала сквозь космос в конкретный момент. Перекрученные деревья, да страдающие внутренние уши Кая – вот наша плата за инерционный двигатель.
Наконец МИН отключился и не ожил: пал жертвой уничтожающего любой сигнал камня и биоэлектрической статики, а еще проводки двигателя, в которой таилось столько энергии, что она явно сама чего-то излучала. Мертвый эфир был залогом нашей приватности. Пока мы слепы, мы одиноки.
– И какого черта ты натворила, Ли?
Поначалу она не ответила. Вообще не сказала ни слова.
Но потом:
– Ты же книги читаешь, да?
– Естественно. Иногда.
– Ты подключаешься. Путешествуешь. Смотришь проды.
– Ты к чему ведешь-то?
– Ты видела то, как жили люди. Дети играли с котиками, подростки взламывали учителей или летали на водных парашютах, празднуя дни рождения.
– И?
– Так вот, Сандей, ты не просто смотришь на это. Ты этим кормишься. На них ты строишь свою жизнь. Наши речевые особенности, словесные обороты – да, блядь, даже наши ругательства – все взято из культуры, которая исчезла несколько петасекунд назад. – Она перевела дух. – Мы слишком долго тут болтаемся…
Я закатила глаза:
– Слушай, ну завязывай ты уже с этой древней фишкой про бессмертие. Да, мы в полете уже шестьдесят миллионов лет…
– Шестьдесят пять.
– …но это не отменяет один простой факт: ты лично провела в сознании лет десять. Ну двадцать максимум.
– Я к тому, что мы живем жизнью мертвецов. У нас своей нет. Мы сами никогда не ходили в походы, не ныряли с аквалангом или…
– Конечно, и ходили, и ныряли. Мы все можем сделать. В любое время. Ты же сама недавно об этом говорила.
– Нас обманули. Мы просыпаемся, строим их ебаные врата, а потом перерабатываем их жизни, так как нам собственной не дали.
Мне бы пожалеть ее. А я к своему удивлению разозлилась.
– Слушай, ты хоть помнишь, в каком состоянии была Земля, когда мы отправились в путь? Я бы не променяла нашу жизнь на столетия в этой грязной помойной яме, даже если бы сам Господь Бог вышел из врат и предложил мне билет обратно. Мне моя жизнь нравится.
– Она тебе нравится, потому что тебя такой сделали. Потому что ни один нормальный человек никогда бы не подписался на путешествие в одну сторону до самого конца времен, еще и в мертвой скале, и потому они сделали специальную модель, такую маленькую, перекореженную – как растения, которые они выращивали. В Японии или где-то там еще. Они создали нечто настолько чахлое, что оно просто не может представить себе жизнь за пределами клетки.
«Бонсай» – я вспомнила нужное слово, но решила не подыгрывать Лиан.
– Тебе тут тоже нравилось, – вместо этого заметила я. «Пока ты не сломалась».
– Да, – она кивнула, и даже во мраке я почувствовала ее грустную улыбку. – Но я стала лучше.
– Лиан, что ты делала в служебном туннеле?
Она вздохнула:
– Приращивала шунт к одной из сенсорных магистралей Шимпа.
– Это я видела. Но зачем?
– Да ничего такого ужасного. Я просто хотела… вкинуть немного шума в канал.
– Шума.
– Статики. Чтобы снизить четкость сигнала.
Я раскинула руки: «И?»
– Я хотела, чтобы у нас появилось чуть больше контроля, понятно? Ради всех нас!
– Каким образом ты, поставив под угрозу Шимпа…
«Ооооооооо»
– Ты хотела повысить порог неопределенности, – пробормотала я.
– Именно.
«Эриофору» отправили в плавание с мясом на борту только из-за того, что иногда Шимп не мог провести сборку сам, иногда только интуиция органического человека могла провести его через неизвестные переменные и режимы ожидания. И чем ненадежнее были данные, тем больше Шимп сомневался, что вытянет все в одиночку. Лиан пыталась подкрутить алгоритмы в сторону человеческого участия.
В принципе, хак довольно умный. На практике же…
– Ли. Даже если бы ты нашла какой-то способ все скрыть, а Шимп не вытащил твои палки из колес, пока мы все в заморозке, ты вообще представляешь, сколько кабелей надо взломать, прежде чем твои манипуляции начнут хотя бы как-то влиять на дублирующие системы?
– Что-то около двух тысяч или двух тысяч семисот. – Затем Лиан добавила: – Не надо резать поток данных, надо лишь… слегка его затуманить. Расширить доверительные пределы.
– Круто. И сколько нервов ты уже взломала?
– Пять.
Может, она поймет, насколько ее идея безумна, теперь, когда произнесла это вслух. Но нет, ничего в голосе Лиан не выдавало сомнения.
– Да зачем тебе это вообще надо? Шимп вроде бы еще ни на одной сборке не проебался, даже если мы за ним не присматривали.
– Да причем тут сборки, Сандей! Дело в нас, в возможности снова стать человеком. Получить хотя бы немного автономности.
– И что ты будешь делать со своей автономностью, когда ее получишь? Перестанешь строить врата?
– По крайней мере тогда мы не будем беспокоиться о том, что по нам палят гремлины.
– Что, подыщем себе милую планетку, похожую на Землю? Напечатаем парочку шаттлов, осядем, проведем остаток жизни в хижинах с соломенной крышей? Или вернемся к последней сборке и подождем там, пока какой-нибудь волшебный серебряный корабль не выплывет из врат и нам не вручат билеты первого класса прямо в пенсионный рай, причем сделанный по нашему выбору?
Кстати, последнее было в схеме полета, давно правда, еще до того, как открылись первые врата и выплюнули наружу какую-то автоматику и древний двоичный код. Еще до того, как следующие оказались просто пустыми. До того, как появились первые гремлины. Наверное, тридцать миллионов лет прошло с тех пор, как я в последний раз слышала разговоры об отставке. О ней упоминали только как о скверном анекдоте.
Тема и сейчас не имела успеха.
– Во-первых, нам надо завоевать свободу, – сказала Лиан. – Потом у нас будет куча времени, чтобы понять, как поступить дальше.
– Ладно, ты заставишь Шимпа пробуждать нас почаще, и он просто со всем согласится и все тебе даст. Так, что ли? Ли, ты вообще о чем думаешь?
Что-то изменилось в ее позе.
– Полагаю, я думаю о том, что в жизни есть нечто большее, а мы, как троглодиты, прозябаем в пещере по несколько дней каждую пару тысяч лет, и я знаю, что никогда не увижу настоящий лес, который не будет походить на, на… – она оглянулась, – кошмар, высранный кем-то на психотерапии.
– Слушай, честно, я тебя не понимаю. Если ты захочешь посмотреть на… зеленый лес, то просто подключись. Хочешь пройтись по пустыне, нырнуть в Энцелад или полететь к закату, просто подключись. Ты можешь испытать такое, чего никто на Земле никогда не видел, причем когда захочешь.
– Это не реальность.
– Но ты же не можешь увидеть разницы.
– Я знаю о ней, – Лиан снова посмотрела на меня, и ее лицо было окутано серо-голубыми тенями. – И тебя я тоже не понимаю, ясно? Я думала, мы одинаковые, я думала, что просто иду по твоим следам…
Наступила тишина.
– И с чего ты так решила? – наконец спросила я.
– Потому что ты сражалась, разве не так? Еще до начала полета. Ты всегда сопротивлялась, ты всегда ставила под вопрос все, что касается миссии. Всех и каждого. Тебе было, не помню, лет шесть, когда ты реально наехала на Маморо Саваду. В это никто даже поверить не мог. В смысле, мы же все были запрограммированы на миссию еще до рождения, в нас все загрузили изначально, внедрили на биологическом уровне, а ты… ты все каким-то образом отбросила. Воспротивилась. Насколько я слышала, тебе пару раз чуть не выкинули из программы.
– И где же ты это слышала?
Я была совершенно точно уверена, что во время тренировок Лиан Вей и я не подходили друг к другу и за десять тысяч километров.
– Мне Кай рассказал.
Теперь понятно.
– Кай слишком много болтает.
– Что с тобой случилось, Сандей? Как ты из главной скандалистки стала подпевалой Шимпа?
– Пошла на хуй, Лиан. Ты обо мне вообще ничего не знаешь.
– Я тебя знаю куда лучше, чем ты думаешь.
– Ни черта ты не знаешь. Тот факт, что ты на одну корсекунду[3] решила, что я хотя бы отдаленно похожу на тебя, это только доказывает.
Она покачала головой:
– Ты иногда такая сволочь.
– Это я сволочь? А давай сейчас поднимут руки, – я подняла руку, – все те, кто сегодня не бил человека ножом в лицо? – Лиан отвернулась. – Ой, как же так? Неужели это только я?
– Хороший пример, – прошептала она.
Я ничего не ответила. Сидела в полутьме и сглатывала, старалась не обращать внимания на тошноту из-за внутреннего уха, пока оно пыталось справиться с гравитационными векторами, к которым эволюция его не готовила.
Лиан прервала молчание:
– Хорошо, тебе не нравится мой план. Ладно. И действительно, со стороны он явно кажется безумным. Но тогда не выступай против меня. Если наша… дружба хоть что-то значит, не сдавай меня.
– А что сказать, когда Шимп спросит, зачем ты копалась в его центральной нервной системе?
– Ну, что… меня сорвало. Как на последней сборке, помнишь? Тогда, на мостике, ну и у меня был срыв, ты так сказала. И все прошло. Скажи ему, что у меня была паническая атака. Он купится.
– Ты так думаешь?
– Он купится, если ты так скажешь. Ты никогда ему не лгала.
– Да зачем кому-то ему лгать?
– Ты… защищаешь Шимпа. Прямо как сейчас. И тебя вызывают на палубу больше, чем всех остальных.
– Я… что?