Эта позиция в точности соответствует месту, в котором мы через четыре месяца пробьем мембрану. Прищурившись, какой-нибудь бог разглядел бы, что по ту ее сторону в самом разгаре строительная суета, и огромный прерывчатый тор, Кольцо Хокинга, уже обретает форму.
Суть послания до того очевидна, что ее улавливает даже Дикс.
– Оно хочет, чтобы мы сдвинули врата… – Его голос выдает замешательство. – Но откуда ему известно, что мы вообще их строим?
– Фоны по пути прошли через него, – замечает Шимп. – Оно наверняка это почувствовало. У него есть фотопигменты. Возможно, оно способно видеть.
– И скорее всего, получше нашего, – добавляю я. Даже с простейшими точечными камерами можно быстро добиться высокого разрешения, если рассеять горстку на площади тридцать миллионов квадратных километров.
Однако Дикс морщится, он все еще в сомнениях.
– Значит, оно видит снующих рядом фонов. Отдельные блоки – там и не собрали-то ничего толком. Откуда ему знать, что мы строим что-то опасное?
Да оттуда, болван малолетний, что оно очень, очень умное. Неужто так трудно поверить, что этот, этот… – кажется, слово «организм» здесь слишком слабое, – попросту сообразил, какой цели служат эти недостроенные блоки, взглянул на наши прутики с камешками и точно угадал, к чему идет дело?
– Может, оно видит врата не в первый раз, – говорит Дикс. – А вдруг там есть еще одни?
Я качаю головой.
– Тогда бы мы уже заметили линзовые артефакты.
– Вы когда-нибудь встречали других прокладчиков?
– Нет.
Все эти эпохи мы были одни. Мы только и делали, что убегали.
В том числе от собственных детей.
Я провожу кое-какие расчеты.
– До осеменения сто восемьдесят два дня. Если сместиться сейчас, то для подгонки под новые координаты достаточно подкорректировать курс на несколько микроградусов. Целиком в пределах допустимого. Конечно, чем дольше мы тянем, тем рискованней угол.
– Исключено, – вставляет Шимп. – Мы уйдем от ворот на два миллиона километров.
– Сдвинь ворота. Сдвинь к херам, весь комплекс сдвинь. Очистительные установки, фабрики, астероиды эти долбаные. Если послать команду немедленно, то сотни-другой метров в секунду хватит с головой. Даже сборку останавливать не придется, будем строить на лету.
– С каждым таким сдвигом доверительный интервал по сборке будет увеличиваться. Вероятность ошибки превысит допустимые значения, а мы ничего не выиграем.
– А как насчет того факта, что у нас на пути разумное существо?
– Я уже сделал поправку на возможное присутствие разумных инопланетных форм жизни.
– Так, во-первых, тут никаких «возможно». Оно там и вправду есть, мать твою. И с нашим нынешним курсом мы его сшибем.
– Мы не заходим в зоны обитаемости никаких планетарных тел. Ни одного свидетельства наличия космических технологий не обнаружено. Текущее положение точки сборки отвечает всем консервационным критериям.
– Это потому, что люди, которые разрабатывали эти твои критерии, и помыслить не могли о живой сфере Дайсона!
Но я впустую сотрясаю воздух и понимаю это. Шимп может прорешать свои уравнения хоть миллион раз, но если в них не предусмотрено место для новой переменной, что ему делать?
Давным-давно, когда до разборок еще не дошло, у нас был допуск к изменению таких параметров. Когда мы еще не выяснили, что бунт организаторы тоже предусмотрели.
Я пробую другой подход.
– Оценить потенциальную угрозу.
– Никаких данных в пользу этого.
– Да ты посмотри, сколько синапсов! У этого существа вычислительная мощность на несколько порядков больше, чем у всей цивилизации, которая нас сюда заслала! Неужели ты думаешь, что с таким умом можно прожить так долго и не научиться себя защищать? Мы принимаем за данность, что оно просит нас сдвинуть ворота. А что, если это не просьба? Что, если нам всего лишь дают шанс одуматься, пока оно не взяло дело в свои руки?
– У него же нет рук, – доносится с другой стороны оперконтура. И ведь Дикс даже не издевается, просто он до того тупой, что мне хочется проломить ему башку.
Я стараюсь не повышать голоса.
– Может, они ему и не нужны.
– Ну и что оно сделает, заморгает нас до смерти? Оружия у него нет. Оно и мембрану контролирует не полностью. Сигнал распространяется слишком медленно.
– Наверняка мы не знаем. О чем я и говорю. Даже и не пытались выяснять. Черт, да ведь мы же обслуживающий персонал, а на месте сборки у нас только и есть, что кучка строительных фонов, насильно переделанных под научные цели. Мы можем просчитать кое-какие элементарные физические параметры, но нам неизвестно, как именно мыслит это создание, какие у него могут быть естественные средства защиты…
– Что тебе требуется выяснить? – спрашивает Шимп, само спокойствие и рассудочность.
«Да ничего тут не выяснишь! – хочу заорать я. – О чем знаем, с тем и работаем! К тому времени, когда фоны начнут исполнять наши команды, дороги назад уже не будет! Сраная ты железяка, мы же вот-вот убьем существо, которое умнее, чем все жившие на свете люди, вместе взятые, а тебе лень даже перекинуть нашу автостраду на соседний пустырь?»
Только если сорваться вот так, то шансы Острова на выживание, конечно же, упадут от низких до нулевых. Так что я хватаюсь за единственную оставшуюся соломинку: вдруг имеющихся данных все-таки хватит. Раз уж о сборе новых речи не идет, придется обойтись анализом.
– Мне нужно время, – говорю я.
– Не вопрос, – откликается Шимп. – Можешь не торопиться.
Шимпу мало убить это создание. Еще и плюнуть на труп хочет.
Под видом помощи в анализе он пытается деконструировать Остров, разъять его на части и втиснуть в примитивные земные стандарты. Рассказывает мне о бактериях, которые жили припеваючи, поглощая излучение в миллионы радов, и плевать хотели на глубокий вакуум. Показывает снимки неубиваемых малюток-тихоходок, имевших свойство сворачиваться калачиком и дремать при температурах, близких к абсолютному нулю; они чувствовали себя как дома и в глубочайших морских впадинах, и в открытом космосе. Будь у этих беспозвоночных милашек время и условия, окажись они вне Земли – и кто знает, как далеко бы зашло их развитие? Ведь могли же они пережить гибель родной планеты, прицепиться друг к другу, образовать подобие колонии?
Какая феерическая чушь.
Пытаюсь узнать что могу. Изучаю алхимию фотосинтеза, преображающего свет, газ и электроны в живую ткань. Постигаю физику солнечного ветра, который туго натягивает пузырь вокруг 428-й, высчитываю минимальные метаболические характеристики жизненной формы, способной отфильтровывать органику прямо из эфира. Поражаюсь скорости мышления этого существа – почти той же, с какой летит «Эри», на несколько порядков быстрее, чем у любых млекопитающих с их нервными импульсами. Возможно, тут нечто вроде органического сверхпроводника: материя, по которой замороженные электроны в холодной пустоте распространяются почти без сопротивления.
Я знакомлюсь с фенотипической изменчивостью и приспособляемостью, этим небрежным эволюционным механизмом без четкого фокуса, основанным на случайностях и позволяющим видам существовать в инородных средах обитания и обзаводиться новыми чертами, которые им прежде были не нужны. Возможно, именно так у жизненной формы без всяких естественных врагов появились зубы, когти и готовность их использовать. Выживание Острова зависит от того, способен ли он убить нас; я обязана найти факты, которые превратят его в угрозу.
Но в итоге во мне лишь растет уверенность, что я обречена на провал, – как выясняется, насилие по своей природе планетарное явление.
Планеты жестоки к своим детям – эволюционным процессам. Сама их поверхность располагает к войне: ресурсы плотно сосредотачиваются на участках, которые можно защищать и отнимать. Из-за силы тяжести приходится растрачивать энергию на скелет и сосудистую систему, вечно быть настороже, ведь идет нескончаемая садистская кампания, цель которой – расплющить вас в лепешку. Чересчур высокий насест, один неверный шажок – и вся ваша драгоценная архитектура разбивается вдребезги. И даже если вы, избежав всех бед, смастерили себе какой-нибудь громыхающий бронированный каркас и под его защитой потихоньку выползли на сушу – так ли далек тот день, когда вселенной вздумается сбросить с небес астероид или комету и обнулить ваш таймер? Стоит ли удивляться, что мы растем с убеждением, будто жизнь – борьба, игры с нулевой суммой – Божий закон, а будущее всегда за теми, кто давит конкурентов?
Здесь же действуют совсем другие правила. В космосе по большей части мирно: ни суточных, ни сезонных циклов, никаких ледниковых периодов и глобальных потеплений, там нет диких колебаний между жаром и холодом, покоем и бурей. Повсюду вещества, предшествующие жизни: они есть на кометах, липнут к астероидам, рассеяны по туманностям шириной в сотни световых лет. Молекулярные облака лучатся органической химией и жизнетворной радиацией. Их необъятные пыльные крылья напитываются теплом из инфракрасной части спектра, отсеивают все самое опасное и порождают межзвездные питомники, в которых может углядеть что-то гибельное лишь какой-нибудь недоразвитый беженец с самого дна гравитационного колодца.
Дарвин здесь превращается в абстракцию, бестолковую диковину. Этот Остров доказывает, насколько лживо все, что нам твердили об устройстве жизни. Живущий энергией солнца, идеально приспособленный, бессмертный, он не побеждал в борьбе за существование: где же все хищники, соперники, паразиты? Вся жизнь, окружающая 428-ю, образует один огромный континуум, грандиозный пример симбиоза. Природа здесь – не окровавленные клыки и когти. Здесь она протягивает руку помощи.
Не имея способностей к насилию, Остров пережил целые миры. Не обременяя себя технологиями, превосходит интеллектом цивилизации. Он неизмеримо умнее нас и…
И он безобиден. Почти наверняка. С каждым часом я все больше уверяюсь в этом. Да способен ли он хотя бы