вообразить врага?
Я вспоминаю, как называла его первое время. «Мясной пузырь». «Циста». Теперь кажется, что такие слова граничат с кощунством. Снова я их не произнесу.
Кроме того, есть и другое наименование – если Шимп поступит по-своему, то оно подойдет больше: труп на обочине. И чем дальше, тем сильнее во мне страх, что гадская машина права.
Если Остров и способен защищаться, то как именно – ни хрена непонятно.
– Знаешь, а ведь «Эриофоры» быть не может. Она нарушает законы физики.
Мы находимся в одной из ниш для экипажа, рядом с нижним хребтом корабля, – отдыхаем от копаний в библиотеке. Я решила начать с азов. Во взгляде Дикса ожидаемая смесь растерянности и недоверия: настолько идиотские утверждения и опровергать не нужно.
– Да-да, – заверяю я его. – Для ускорения корабля с такой массой требуется слишком много энергии, особенно на околосветовых скоростях. Это мощность целого солнца. Люди полагали, что если мы когда-нибудь и долетим до звезд, то разве что на корабликах размером с палец. А вместо экипажа – виртуальные личности, записанные на чипы.
Это чересчур абсурдно даже для Дикса.
– Ошибка. Без массы нет притяжения. Если бы «Эри» была такая маленькая, она бы просто не работала.
– Но что, если эту массу нельзя сместить? Не существует ни кротовин, ни каналов Хиггса – то есть перекинуть свое гравитационное поле по курсу следования никак не получится. Твой центр масс расположен точнехонько… ну, в твоем центре масс.
Фирменная судорога, она же качание головой.
– Но все это существует!
– Конечно. Только мы очень долго про такие вещи не знали.
Он взволнованно постукивает ногой по полу.
– В этом вся история нашего вида, – объясняю я. – Мы уверены, что во всем разобрались, разгадали все тайны, а потом кто-нибудь наталкивается на крохотный фактик, который не укладывается в парадигму. Когда мы пытаемся заделать трещину, она лишь растет, а там и оглянуться не успеваешь, как рушится вся картина мира. Так случалось не раз и не два. Сегодня масса ограничение, завтра уже необходимость. Вещи, которые нам вроде бы известны, – они меняются, Дикс. И мы должны меняться вместе с ними.
– Но…
– А Шимп не меняется. Принципам, которым он следует, десять миллиардов лет, и фантазии у него – нуль. На самом деле ничьей вины тут нет, просто люди не знали, как еще обеспечить стабильность миссии на такой долгий срок. Им требовалось, чтобы мы действовали согласно плану, так что они придумали штуку, не отступающую от планов; но они также знали, что все меняется, – и для того-то здесь мы, Дикс. Для решения проблем, с которыми Шимп не справляется.
– Ты про то существо, – говорит Дикс.
– Про него.
– Шимп прекрасно справился.
– Как? Решив его убить?
– Мы не виноваты, что оно у нас на пути. Угрозы оно не представляет…
– Да мне без разницы, представляет или нет! Оно живое, оно разумно, и убить его для того лишь, чтобы расширить какую-то там инопланетную империю…
– Человеческую империю. Нашу.
Внезапно руки Дикса перестают дергаться. Он становится неподвижен, как камень. Я хмыкаю.
– Да что ты знаешь о людях?
– Я сам человек.
– Трилобит ты ебаный. Ты хоть видел, что появляется из этих ворот после запуска?
– В основном ничего. – После паузы, поразмыслив: – Ну, один раз были… корабли, кажется.
– Ну а я видела гораздо больше твоего, и, поверь мне, если эти создания вообще когда-то были людьми, то та стадия давно позади.
– Но…
– Дикс… – Сделав глубокий вдох, я пытаюсь вернуться к теме. – Слушай, тут нет твоей вины. Все твои знания – от кретина, который катит по старой колее. Но мы это делаем не ради Человечества, не во имя Земли. Земли давно нет, разве ты не понимаешь? Солнце выжгло ее через миллиард лет после нашего отправления. На кого бы мы сейчас ни работали, они… они с нами даже не разговаривают.
– Да? Тогда зачем продолжать? Разве нельзя просто взять и… и прекратить?
Он и вправду не знает.
– Мы пытались, – говорю я.
– И?
– И твой Шимп обрубил нам все жизнеобеспечение.
В кои-то веки ему нечего сказать.
– Это машина, Дикс. Ну как ты не поймешь? Она запрограммирована. Измениться она не может.
– Мы тоже машины, только сделанные из других материалов. И все равно же меняемся.
– Неужели? А мне вот показалось, ты так присосался к этой своей титьке, что даже не посмел выключить мозговой линк.
– Так я получаю информацию. Причин что-либо менять нет.
– А как насчет того, чтоб хоть изредка вести себя как человек, черт бы тебя побрал? Чуточку сблизиться с людьми, которым, может, придется спасать твою убогую жизнь, когда ты в следующий раз высунешь нос из корабля? Хватит таких причин? Пока что, не стану скрывать, у меня к тебе доверия нуль. Я даже не точно знаю, с кем сейчас говорю.
– Я не виноват. – Впервые на его лице отражается что-то вне привычной гаммы из страха, замешательства и сосредоточенности математика-дурачка. – Это из-за вас, все из-за вас. Вы говорите… криво. И думаете криво. Вы все так делаете, и мне от этого больно. – В его чертах проступает жесткость. – Мне даже и не нужно было вас поднимать, – рычит он. – Я вас не хотел. Я и сам бы провел сборку, я же сказал Шимпу, что могу…
– Только Шимп рассудил, что меня все равно надо будить, а ты ведь всегда под него прогибаешься, правда? Потому что сраному Шимпу лучше знать, он твой босс, он твой бог. И из-за этого мне приходится вставать и нянчиться с безмозглым савантом, который не способен даже распознать приветствие, пока не ткнешь носом куда надо. – На задворках сознания что-то предостерегающе щелкает, но меня уже понесло. – Хочешь настоящий образец для подражания? Нужно кем-то восторгаться? Так забудь про Шимпа. Забудь про миссию. Посмотри вперед, а? Посмотри, какое существо твой драгоценный Шимп задумал уничтожить – просто из-за того, что оно оказалось у нас на пути. Да оно лучше нас всех. Умнее. Оно миролюбивое и не желает нам зла, совсем не…
– Откуда вы можете это знать? Этого знать нельзя!
– Нет, просто ты не знаешь, потому что ты гребаный заморыш. Любой нормальный троглодит понял бы все в ту же секунду, но ты…
– Бред! – шипит на меня Дикс. – Вы психопатка. Вы плохая.
– Это я-то плохая?!
Какой-то частью разума я улавливаю в своем голосе нездоровый визг, от которого шаг до истерики.
– Для миссии.
Дикс разворачивается и уходит.
В руках появляется боль. Удивленно опускаю глаза: я так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Снова разжать их удается с большим усилием.
Я почти вспоминаю это чувство. Когда-то оно было со мной все время. Давным-давно, когда все имело значение, когда азарт еще не выродился в ритуал, а ярость не остыла, чтобы стать презрением. Когда Сандей Азмундин, вечная воительница, не довольствовалась оскорблениями в адрес недоразвитых детей.
Тогда мы были раскалены добела. Некоторые участки корабля до сих пор выжжены и непригодны для жизни. Я помню это чувство.
Чувство, что ты по-настоящему проснулась.
Япроснулась, я одна, а дебилов больше, и это меня уже достало. Существуют правила, есть факторы риска, и будить мертвых без весомой причины не положено, ну да и хрен с ним. Я вызываю подкрепление.
У Дикса должны быть и другие родители, как минимум, отец – не от меня же он получил Y-хромосому. Подавляя в себе тревогу, сверяюсь с судовой декларацией, запрашиваю последовательности генов, нахожу соответствия.
Хм. Из других родителей – один лишь Кай. Интересно, это просто совпадение, или Шимп сделал слишком прямолинейные выводы из нашего бурного секс-марафона в районе Большого Провала, у созвездия Лебедя? Да какая разница. Он твой в той же мере, что и мой. Кай, пора взять на себя ответственность…
О нет. Вот дерьмо. Нет, только не это.
(Существуют правила. И факторы риска.)
Три сборки назад, гласит запись. Кай и Конни. Оба сразу. Один из воздушных шлюзов заклинило, до следующего оказалось слишком далеко. Между ними отыскался запасной аварийный ход. Оба все-таки сумели вернуться, но к тому времени жесткое фоновое излучение изжарило их прямо в скафандрах. После этого несколько часов они дышали, говорили, двигались и плакали, как будто по-прежнему были живы, но их внутренности в это время разрушались и кровоточили.
В ту смену бодрствовали еще двое, которым и пришлось разгребать бардак. Измаил и…
– Э-э-э, но вы же говорили…
– Тварь!
Я вскакиваю и с размаху бью его по лицу. Десять секунд горя – и яростное отрицание, которого хватило бы на десять миллионов лет. Я чувствую, как подаются его зубы. Он падает на спину, глаза – большие, как линзы телескопа, губы уже заливает кровь.
– Вы говорили, я могу вернуться!.. – визжит он, отползая от меня подальше.
– Урод, он же был твоим отцом! Ты знал, ты был там! Он умер у тебя на глазах, а ты мне даже не сказал!
– Я… я…
– Почему ты не сказал мне, придурок? Это Шимп тебе велел солгать, да? Ты…
– Я думал, вы знаете! – кричит он. – Как вы могли не знать?!
Все бешенство вытекает из меня, как воздух через пробоину. Я бессильно опускаюсь на адаптокресло и прячу лицо в ладонях.
– Это же есть в журнале, – хнычет он. – Там все есть. Никто ничего не скрывал. Как вы могли не знать?
– Я знала, – вяло отзываюсь я. – Точнее, я… я…
Точнее, я не знала, но ничего такого уж неожиданного тут нет, на самом-то деле. Просто спустя какое-то время… перестаешь интересоваться.
Существуют правила.
– Вы даже не спрашивали, – тихонько произносит мой сын. – Как они там.
Я поднимаю голову. Дикс широко раскрытыми глазами пялится на меня с противоположного конца каюты, прислонившись к стене; он слишком напуган, чтобы прошмыгнуть мимо меня к двери.