Я удивленно моргнул:
– Адриан Анаксандр Марло, сын Алистера и Лилианы…
– Нет, – ткнул он меня латунным кончиком трости в голую грудь. – Им ты родился. Кто ты?
– Адр, – ответил вместо меня чужой, хриплый, болезненный и испуганный голос и добавил уже тверже: – Мирмидонец Адр с Тевкра.
– Нет.
– Адриан Гибсон, – произнес голос, похожий на предыдущий, но более низкий, натянутый.
– Мальчик. – Насмешливый голос моего отца.
– Ты мой сын. – Мать в студии на Аспиде.
– Парень. – Одновременно ухмыляющийся и заботливый Паллино.
– Твое величество! – Гхен.
– Твое величество!
– Адриан!
– Варвар! – Валка.
– Mia qal! – Мой капитан, моя Джинан, привычно запыхавшаяся. – Mia qal! Адриан!
– Адриан! Адриан!
– Нет, – махнул рукой Гибсон, отогнав эти голоса, как дымку.
– Кто тогда? – спросил я, подходя к нему, пока он наматывал вокруг меня круги на невидимой арене. – Кто я?
– Ты – то, что останется, когда все это, – он указал через плечо, как будто все мои имена и люди, произносившие их, в самом деле были дымкой, – уйдет. Ты – та часть себя, что переживет эти перемены. Та единственная деталь корабля, которую не мог заменить древний Тесей.
– Сам Тесей.
– Вот именно, – сказал Гибсон, кладя руку мне на плечо. – Теперь понимаешь?
Я решил, что понимаю.
– Забыть о побеге. Забыть о Красном отряде. Отпустить Хлыста и Джинан.
Он один раз качнул головой. Отрицание? Или удивление?
– У тебя есть долг и цель. Так двигайся к ней.
– Я не знаю как, – сказал я и опустился на край кровати.
– Только вперед, – ответил Гибсон, покручивая в руках трость. – Главное – не выпускать нить.
– Как Тесей? – спросил я, представляя, как древний грек крадется по лабиринту ужасного Минотавра, разматывая нить.
– Точно. Все прочие заботы, – махнул он рукой, – лишь отвлекают тебя от цели. Человек может удержать воду в горсти, но только несколько капель. – Он иллюстративно сложил руку лодочкой. – Ты на верном пути, главное – не сбиться с него.
Мои пальцы сжали простыню.
– Это непросто. Нить запуталась.
– Ты сам все усложняешь. Завязываешь узлы. – Гибсон повернулся ко мне спиной, держа трость, как профессор на лекции, впрочем, таковым он и был. – Древний фригийский царь Мидас привязал повозку своего отца Гордия к столбу таким тугим и сложным узлом, что никто не мог его распутать. Говорили, что распутавший его будет однажды править всей Азией. Пятьсот лет люди пытались это сделать – погонщики скота, земледельцы, воины, сыновья и внуки Мидаса. Ни у кого не вышло.
Я знал эту легенду, но знакомые интонации Гибсона даже во сне действовали на меня успокаивающе. Я мысленно представил эту пыльную повозку, привязанную к белокаменной колонне.
– Пока не пришел Александр, – прошептал я в один голос с Гибсоном.
– Пока не пришел Александр, желавший завоевать Персию и лежащие за ней земли. Он слышал пророчество и – иначе бы он не был Александром – знал, что там говорится о нем. Зная это, он всерьез разгневался, когда не смог распутать узел, который оказался точь-в-точь как в легенде и никак не хотел развязываться. Александр долго возился с узлом, не сомневаясь, что повелевать миром было его предназначением. Он надеялся, что судьба подаст ему знак, подтвердит его веру. Он знал, что ему предстоит править, и потому видел узел преградой на своем пути. И тогда он взял меч…
– …и разрубил узел, – закончил я в подушку.
Не знаю, был это сон или пророчество вроде того, что подвигло Мидаса привязать отцовскую повозку к столбу. Я знал лишь, что, проснувшись, остался один. Гибсона не было. Однако…
Гибсона не было рядом уже давно. Я жил без его наставлений почти столь же долго, как и с ними, и теперь, когда я пишу эти строки, те короткие годы, что мы провели вместе, кажутся ничем в сравнении с прожитыми мной веками. Но Гибсон остается со мной, даже в уединении моей кельи. Я одинок, но он рядом, он – часть меня, как и все те, кто дорог нам в нашей жизни.
Человек – сумма своих воспоминаний, а также сумма всех тех, кого он встретил, и того, чему у них научился. Это весьма воодушевляет, ведь знания и воспоминания переживают внутри нас любую бурю, каждую маленькую смерть.
Глава 60Павильон
Наша колонна маршировала по широкому коридору, где хватало места для десяти человек в ряд. Так мы и выстроились. Рыцарь-трибун отдала приказ о мобилизации первой и второй центурии, и теперь они шагали за ней и старшими офицерами: Кроссфлейном, Лином, Гринло и другими, незнакомыми мне. Джинан с лейтенантом Ханасом тоже были здесь. Был и корницен с хрустальным горном, и солифер с имперским красно-белым штандартом. Имагинифер нес на шесте голографический портрет его величества, а сигнифер – знамя Четыреста тридцать седьмого легиона с меднокрылым орлом и скрещенными мечами. Следом за ними шагали хилиарх и первый центурион с опционом, затем – десять декад первой центурии: декурионы, триастры, легионеры. Настоящее красно-белое море.
Настал черед второй центурии. Мы шли мимо выстроившихся по обе стороны СОПов Кхарна Сагары, глядевших на нас безжизненными глазами. Под кожей их осунувшихся лиц тускло сиял призрачный свет. На некоторых была знакомая мне форма цвета хаки, другие были голыми. Среди красной, горячечной плоти мерцали индикаторы, тут и там виднелся матовый черный металл имплантатов. Они стояли молча, лишь взглядами сопровождая наш путь к нависающей арке.
Мы тоже соблюдали тишину, пока массивные двери не поднялись перед нами, подобно вратам средневекового замка. Протрубил горн, и солдаты Соларианской империи хором крикнули, взывая к богине-матери:
– Земля! Земля!
– Земля! – крикнул с ними и я, хотя не молился и не верил.
Сыны человеческие прибыли.
Но куда? Когда ворота открылись, изнутри полился золотисто-белый свет. Наши тени упали на темные стены «Демиурга». Я ожидал, что мы вернемся в зал голубых свечей или похожее место, мрачное и жуткое. Я решил, что схожу с ума. Каким-то непостижимым образом мы были в саду.
По крайней мере, так мне показалось. Там виднелись речка и окруженные лесами холмы под крышей из натурального камня, росло даже одинокое дерево, под которым я впервые заметил маленького Рена и нашел еще теплый чайник. Я готов побиться об заклад, поклясться перед имперским трибуналом, что и висящие на ветвях молитвенные дощечки были теми же самыми.
Но это было невозможно.
Не могло быть.
Я убеждал себя, что Кхарн попросту настолько любил свой сад на Воргоссосе, что воссоздал его и здесь, в необъятном чреве корабля. Ведь в крыше над нами открывалось огромное алюмостеклянное окно, сквозь которое светили звезды, и… – неужели то был ледяной замок сьельсинов? Я сбился с шага, с прищуром присматриваясь к этой далекой глыбе, искрящейся в звездном свете, одновременно прекрасной и ужасной, как буря. Шедший сзади солдат подтолкнул меня, и я продолжил шаг.
Впереди, под ветвями этого могучего дерева, возвышающегося над морем травы, воздвигли черный павильон, украшенный золотыми парчовыми лентами. Сьельсины уже были на месте, я видел две сотни их штурмовиков в черно-синих робах. Мне показалось занятным, что их цвета были полной противоположностью нашим. Красный и белый против синего и черного. Огонь и вода. Земля и воздух.
На месте под золотым навесом восседал и Кхарн Сагара, весь разодетый в золото. Рядом возвышался голиафоподобный князь Араната, а из-под навеса выглядывало с десяток ярких синих глаз.
– Достаточно! – прогремел отовсюду голос Сагары. – Ваши солдаты должны остаться у границы деревьев.
Смайт утихомирила принявшегося возражать Бассандера и передала приказ. Даже лейтенантам было велено остаться, и мы полезли на холм с павильоном вшестером. Смайт, Кроссфлейн, Бассандер, Джинан, Тор Варро и я.
Мы расселись за столом напротив князя Аранаты, его сына Нобуты и герольда Оаликомна. Сбоку стояла обнаженная рабыня, прикованная цепью к воткнутому в глину церемониальному посоху ксенобитов. Танаран тоже было здесь. Договорились, что баэтан будет присутствовать на переговорах, а затем вернется под наше попечительство. Посередине сидел Кхарн Сагара. Не на троне, а спиной к дереву, как Сид Артур. Рядом с ним были его дети, Рен и Сузуха, не понимающие толком, зачем они здесь, но не имеющие права уйти.
После долгого молчания Сагара заговорил. Его губы не двигались, человеческие глаза уставились в точку на роскошном ковре между двумя столами.
– Сейчас вершится то, чего я не видел за пятнадцать тысяч лет жизни. Со времен древних машин человек не встречал подобного врага! – Его взгляд переместился на сьельсинов. – А с тех пор, как люди искали мира с врагом, не похожим на себя, минуло еще больше. Даже я не каждый день становлюсь свидетелем исторических событий. – Он посмотрел на людей.
Рабыня переводила его слова, резко и отрывисто произнося слоги, как будто рубила их старым тупым ножом.
Повисла пауза. Райне Смайт поднялась и обратилась к своему сьельсинскому визави:
– Князь Араната, благодарю вас, что прибыли. Надеюсь, наша встреча позволит нашим народам лучше понять друг друга, положит конец войне и предотвратит будущие конфликты.
Сейчас, опираясь кулаками на столешницу, она казалась выше, чем обычно.
Сочтя ее позу людской традицией, вождь Араната также встал, положив руки на стол. Даже сутулясь, ксенобит был настолько высок, что корона его рогов цеплялась за золотой полог.
– Ваши люди, – начал он низким, ледяным голосом, – истребили шесть и пятьдесят наших кланов за последние девять сотен лет.
Я не сразу понял, что он имеет в виду их годы, а не наши, потому что по нашему летоисчислению прошло вдвое меньше. Варро также обратил на это внимание, прошептав на ухо Смайт.
– Но вы вдруг заговорили о подчинении. Об окончании войны. Что изменилось? – спросил Араната.
Его огромные глаза, прикрытые, как я догадался, от яркого света линзами, осматривали каждого из нас по очереди.