ть подлинную фамилию.
«Правда», ставшая газетой ежедневной, потребовала от сотрудников редакции более высоких нагрузок, и одним из первых почувствовал это Раскольников — ему предложили стать ее секретарем. Появились новые обязанности — надо было принимать посетителей, отвечать на многочисленные письма и конечно же самому писать статьи. Но секретарем довелось пробыть недолго — ровно через месяц после выхода первого номера газеты его арестовали. Дело пошло по наезженной колее судопроизводства и окончилось приговором о ссылке на три года. Но в феврале 1913 года Раскольникова, ввиду трехсотлетия дома Романовых, амнистировали, и он вновь вернулся в редакцию.
Все больше втягиваясь в редакционную работу, он уже не мыслил свое существование вне газеты, хотя институт был закончен и представлялась возможность идти по инженерной стезе. Для дальнейшего обогащения знаниями записался было в состав слушателей Археологического института, но на деле все больше отдавал себя газетной работе. Нет сомнения в том, что в этот период на него оказали огромное влияние работавшие в «Правде» К. С. Еремеев (Раскольников называл его «крестным отцом» в партийно-литературной деятельности), прекрасный публицист М. С. Ольминский, М. И. Ульянова, М. А. Савельев, И. И. Скворцов-Степанов и другие партийные литераторы. «Мое участие в газете, — вспоминал Раскольников, — усилилось весной 1914 года, со времени приезда из-за границы Л. Б. Каменева. К этому времени стали появляться мои большие статьи, написанные по заказу редакции и обычно пускавшиеся фельетонами в подвальном этаже газеты».
Теперь Раскольников в «Правде» бывает почти ежедневно, несколько реже посещает журнал «Просвещение», где также печатаются его статьи. Казалось бы, жизненная линия вполне четко определилась и теперь, пройдя столь основательную партийную и политическую школу, можно будет полностью отдать себя литературной работе. И наверное, так оно и было бы, если бы не война… Она вновь круто переломила судьбу Раскольникова.
Россия выполняла программу воссоздания сильного флота, намеченную еще в канун войны, уже в ходе военных действий. Для вступающих в строй кораблей нужны были офицерские кадры в таком количестве, которое никак не мог обеспечить привилегированный Морской корпус, куда по традиции принимались лишь представители дворянского сословия. Спешным образом были созданы Отдельные гардемаринские классы. В них зачислялись подлежащие призыву выпускники гимназий, реальных училищ, а также студенты. Раскольников имел высшее политехническое образование, но, поскольку он продолжал курс обучения в Археологическом институте, его причислили к студентам и определили в Отдельные гардемаринские классы. Учившиеся в них в отличие от Морского корпуса носили не белые, а черные погоны, за что их в морской офицерской среде называли «черными гардемаринами», не без намека на «черную кость». Однако курс обучения в классах был хотя и сокращенным по времени, но куда более глубоким, а главное, здесь отводилось больше времени учебным плаваниям, и не в тесных рамках Финского залива, а на Тихом океане. Раскольников дважды был в таких плаваниях — на крейсере «Орел» он прошел тысячи миль от Камчатки до берегов Индии, побывал в Японии и Корее.
Годы обучения сделали из него военного человека, и это на длительный период определило жизненный путь Раскольникова. Но и в Отдельных гардемаринских классах он сохранил связь с революционным подпольем — в зимние месяцы, когда шли занятия в учебных аудиториях, во время увольнений и отпусков встречался с партийными работниками, выполнял задания Петербургского комитета РСДРП. К этому времени относится начало его дружбы с членом комитета недавним студентом Семеном Рошалем — человеком горячим, импульсивным, глубоко преданным делу революции. Рядом с ним Раскольников казался особенно сдержанным, спокойным, рассудительным. Впрочем, разница в характерах нисколько не мешала их дружеским отношениям, тем более что в идеалах и принципах они ни в чем не расходились. В конце декабря 1916 года охранка арестовала Рошаля вместе с несколькими другими руководителями большевистской организации, но «черный гардемарин» в этот раз не попал в поле зрения жандармов.
Выпускные экзамены в гардемаринских классах совпали по времени с победой Февральской революции. Среди выпускников — полный разброд: занятия больше не проводятся, приказов от начальника никаких не поступает, об увольнениях даже спрашивать не надо. Раскольников не задумывается о том, что ему делать. «С радостным чувством покидал я затхлые казармы, чтобы присоединиться к восставшему народу», — писал он позже в книге воспоминаний. Не без труда гардемарин разыскал вышедший из подполья Петербургский комитет своей партии, первые заседания которого проходили тогда в помещении Биржи труда на Кронверкском проспекте. И сразу включился в работу. Участвовал в заседаниях, устанавливал по заданию ПК связи с воинскими частями.
Уже первые встречи с солдатами показали ему, что там, в казармах, готовы слушать оратора любой партии, лишь бы он говорил о революции и свободе. И уже тогда понял, что для политического пробуждения многотысячного гарнизона потребуется длительная и нелегкая работа, а для проведения ее необходимо создать специальную военную большевистскую организацию. Позднее, когда она была создана, сначала как орган ПК, а затем и ЦК РСДРП(б), в ее деятельности активно участвовали и сам Раскольников, и его младший брат Александр Ильин-Женевский, ставший к тому времени прапорщиком.
Когда с 5 марта 1917 года начала выходить возрожденная «Правда», Раскольников поспешил в редакцию, где встретил его старый наставник К. С. Еремеев, тут же рассказавший, какие материалы нужны сейчас. Снова на страницах газеты стали появляться одна за другой статьи Раскольникова. Он уже подумывал о том, чтобы переключиться целиком на работу в Центральном партийном органе. Но вскоре получил партийное поручение: ехать в Кронштадт и возглавить там большевистскую газету «Голос правды».
Дело для него было знакомым, и он с удовольствием отдался ему, в короткий срок создав чрезвычайно популярное издание, пользовавшееся неизменным спросом не только в Кронштадте, но и Петрограде, Гельсингфорсе, Выборге, Ревеле и других городах. Многие материалы в газете написаны его рукой — и передовые, и фельетоны, и исторические статьи, и заметки из местной жизни. Матросы и солдаты с удовольствием читали их, пересказывали, рекомендовали другим. Казалось, судьба и в новых обстоятельствах предопределила ему быть профессионалом-газетчиком. Но случилось так, что как раз в Кронштадте появилось и быстро развилось то качество натуры, о котором, возможно, он и сам раньше не подозревал, — оказалось, что Раскольников умеет находить и налаживать самые тесные контакты с массами на митингах и собраниях, проходивших в ту пору чуть ли не ежедневно, умеет убедить солдат и матросов в правоте своих слов и повести их за собой. Словом, у него проявилось незаурядное ораторское дарование, а это имело в тех условиях огромное значение: кто только не пытался завладеть вниманием кронштадтцев, увлечь их своими лозунгами и призывами. Лучшие ораторы от различных партий приезжали сюда, пытаясь обратить кронштадтцев в свою «веру». Не получалось. Не помогали ни увещевания, ни угрозы. Кронштадт, вырвавшийся в дни Февральской революции из оков палочной дисциплины, унизительной муштры и изощренной системы наказаний, переживал период «митинговой демократии», и часто стихия выплескивалась через край, не считаясь с доводами разума. В этих условиях особенно нужны были люди, чье слово воспринималось с доверием.
Любимцем кронштадтских матросов, солдат и рабочих был Семен Рошаль. Темпераментный, порывистый, в чем-то даже экзальтированный, он легко улавливал эмоции митинговой толпы, и ему не раз удавалось повернуть ее настроение. Но и Раскольникова — оратора совсем иного склада, склонного к рассудительности, — любили слушать, ценя простоту, доходчивость, правдивость его слов. Они, как бы дополняя друг друга, действовали сообща, и с каждым днем крепло их товарищество, возникшее еще в предреволюционную пору.
Раскольников был не только редактором газеты и агитатором — его ввели в состав Кронштадтского комитета большевиков, а в Совете избрали товарищем (заместителем) председателя. В Кронштадте сложилась сильная группа партийных работников, присланных сюда из Петрограда. Это были люди, прошедшие тюрьмы, ссылку, каторгу, суровую школу нелегальной работы, подлинные организаторы рабочих масс. У них Раскольников многому научился. Но далеко не всегда им ни всем сообща, ни порознь удавалось сдержать стихийные революционные порывы.
16 мая случилось непредвиденное — Кронштадтский Совет по предложению фракции беспартийных вынес резолюцию о том, что должность назначенного Временным правительством комиссара упраздняется и Совет берет в свои руки всю полноту власти. Большевистская фракция (правда, в отсутствие Раскольникова и Рошаля) тоже голосовала за это предложение, вызвавшее бурное ликование кронштадтцев. Но совсем иную реакцию это постановление вызвало в правительственных кругах, у руководителей соглашательских партий. Буквально на следующий день на страницах буржуазных и эсеро-меньшевистских газет появились сенсационные сообщения об «отделении Кронштадта от России», о «воцарившейся там анархии».
Ленин был чрезвычайно встревожен сложившейся ситуацией. И объяснять ему, как могла появиться подобная резолюция, пришлось руководителю большевистской фракции Кронштадтского Совета Федору Раскольникову. С Владимиром Ильичем он познакомился еще в день его приезда в Петроград, не раз слышал его выступления, но разговаривать с глазу на глаз не доводилось. Теперь при встрече постарался как можно более четко обрисовать положение, сложившееся в Кронштадте, рассказал, что и до принятия резолюции комиссар Временного правительства Пепеляев практически не играл никакой роли, а всей полнотой власти обладал местный Совет. Но Раскольников вынужден был согласиться с замечанием Ленина о том, что декларирование Советской власти в одном Кронштадте, сепаратно от всей остальной России, — утопия, явный абсурд, что большевистская фракция просто обязана была не допустить принятия подобного постановления. Временное правительство, воспользовавшись ситуацией, постарается поставить кронштадтцев на колени. А этого допускать нельзя. В заключение разговора Ленин обязал Раскольникова каждый день звонить ему по телефону из Кронштадта и докладывать важнейшие факты кронштадтской политической жизни.