Ленинский наказ был выполнен — несмотря на бешеную травлю со стороны буржуазных газет, на угрозы Временного правительства и руководства Петросовета, кронштадтцы выстояли. Руководители всех фракций местного Совета дружно объясняли всем, кто их спрашивал и допрашивал, что они вовсе не ставят себе целью отделение от России. Что же касается резолюции, то отменять ее не будут.
Вскоре после этого инцидента Раскольников, с согласия Ленина, возглавил делегацию кронштадтцев, которая побывала в Выборге, Гельсингфорсе, Або и Ревеле. Выступая на городских площадях, на заседаниях Советов, на кораблях и в казармах, рассказывал правду о Кронштадте, призывая к защите революционных завоеваний. Эта поездка сыграла немалую роль в большевизации Балтфлота и ближайших к Петрограду гарнизонов.
Надвигались новые события, и 3 июля Раскольникову пришлось держать один из самых серьезнейших экзаменов в своей жизни. Тот день с утра не предвещал ничего необычного. Но после полудня в Кронштадт приехали представители 1-го пулеметного полка и, собрав на Якорной площади митинг, сообщили ошеломительную весть: их полк при поддержке других частей гарнизона вышел с оружием на питерские улицы и там уже льется кровь. А кронштадтцы в это время отсиживаются у себя на острове… От таких речей Якорная площадь в буквальном смысле слова вскипела. Криками одобрения встретили прозвучавшее с трибуны предложение: разбирать оружие и двигаться на пароходах в Питер.
Раскольников, успевший позвонить в ЦК РСДРП(б), узнал, что пулеметчики выступили самостийно, несмотря на возражение Военной организации большевиков. Ему и его товарищам по партии, знавшим обстановку в стране, было ясно, что момент для восстания еще не настал, что ни армия, ни провинция не поддержат сейчас прозвучавших на петроградских улицах призывов к свержению Временного правительства и немедленному установлению власти Советов. В этих условиях стихийное, неорганизованное выступление неизбежно потопят в крови, и сама судьба революции будет поставлена на карту. Но наэлектризованная Якорная площадь не желала слушать никаких доводов. Даже любимого своего оратора Семена Рошаля матросы и солдаты согнали с трибуны криками: «Долой!» Впервые со времени Февральской революции кронштадтцы не захотели слушать большевиков, волна эмоций напрочь отметала доводы разума.
Спас положение Федор Раскольников, которому все же удалось переломить настроение толпы. Он не стал, как предыдущий оратор, возражать против отправки кронштадтцев в Питер, а перевел разговор в другую плоскость: как лучше эту отправку осуществить. До того как принимать столь ответственное решение, говорил он, надо связаться по прямому проводу со столицей и получить подробные исчерпывающие сведения о том, что там происходит. И если выяснится, что участие кронштадтцев в питерских событиях необходимо, то следует внести в это дело строжайшую организованность, подготовить плавучие средства, произвести учет и распределение оружия.
Предложения митинг принял, и многотысячная толпа разошлась по казармам и кораблям до утра. А ночью Раскольников снова связался по телефону с ЦК, сообщил, что выступление удалось лишь оттянуть, но назавтра его уже предотвратить не удастся. В Центральном Комитете знали, что на фабриках и заводах, в казармах Петрограда царит единое настроение: завтра выходить на улицы. В ту ночь было принято постановление о том, чтобы принять участие в выступлении, но превратить его в мирную, организованную вооруженную демонстрацию.
Об июльской демонстрации разговор особый. А что касается Раскольникова, то именно ему 4 июля было доверено идти во главе многотысячной колонны кронштадтцев. Девять дней спустя Временное правительство бросило его в тюрьму, предъявив обвинение в организации вооруженного восстания. Но следует отметить, что этот арест еще выше поднял его популярность среди рабочих, солдат и матросов.
Кронштадтский период в его жизни сыграл особую роль — здесь он стал признанным трибуном, вырос в крупного политического организатора, которому верили массы, за которым шли. И это сыграло огромную роль в последующей его судьбе.
На свободу он вышел 13 октября, а всего за три дня до этого Центральный Комитет партии большевиков принял решение о вооруженном восстании. Последующие дни были насыщены до предела. Раскольникова избрали председателем бюро Советов Северной области, он активно включился в работу «военки», вошел в состав Военно-революционного комитета при Петроградском Совете, выехал по заданию ЦК в Новгород и Лугу. Случилось, однако, так, что ни в вооруженном восстании, к которому он готовил людей и готовился сам, ни в штурме Зимнего, ни в исторических заседаниях II Всероссийского съезда Советов участвовать ему не довелось — еще 20 октября сильнейшая простуда с высокой температурой уложила его в постель и о свержении Временного правительства он узнал дома, от навестившего его товарища. Несмотря на то что его шатало от слабости, он приехал в Смольный для получения нового задания.
На революцию надвигалась первая серьезная угроза — наступление на Петроград войск Керенского — Краснова. Вместе с В. Володарским Раскольников поднял егерский полк против мятежников, а вскоре и сам отправился на фронт под Царское Село. А в ночь на 28 октября Ленин, приехавший в штаб Петроградского военного округа, вызвал мичмана Раскольникова, чтобы посоветоваться с ним, какие суда Балтийского флота с их артиллерией можно использовать для обороны Петрограда. Почему по такому серьезному вопросу пришлось советоваться с мичманом? Да потому, что революция всего три дня назад свершилась, аппарат управления (в том числе и военный) еще не создан, что невозможно обратиться к адмиралам или офицерам морского ведомства, которые явно враждебно относятся к провозглашенной власти Советов. А здесь — единственный, безусловно заслуживающий доверия морской офицер-большевик. Раскольников готов к вопросам Ленина, отвечает собранно, со знанием дела. И тут же получает поручение: немедля ехать в Кронштадт и срочно сформировать сильный отряд с пулеметами и артиллерией.
Это было первое воинское формирование, которое ему довелось возглавить и повести в бой на Пулковских высотах, где были остановлены, а затем и отброшены красновские казаки. А два дня спустя, снова по предложению Ленина, ему поручено возглавить новый отряд моряков (на этот раз в основном из Гельсингфорса), направляемый на помощь рабочим и солдатам Москвы.
Конец 1917-го и начало следующего года были периодом приобщения Раскольникова к государственной деятельности. Комиссар Морского генерального штаба, член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, заместитель народного комиссара по морским делам. Время неустоявшееся, зыбкое, полное неожиданных перемен и тревожных событий. Идет слом старого государственного аппарата, а создающийся новый пока еще действует во многом ощупью. Раскольников в этот период занят преобразованием Морского генерального штаба, который пришлось очищать от контрреволюционного офицерства, активно участвует в реорганизации всего морского ведомства, ликвидирует обветшавший Адмиралтейств-совет. Разворачивается демобилизация старого флота, и одновременно идет усиленная работа по созданию флота молодой Советской Республики.
18 февраля 1918 года немецкие и австрийские войска, нарушив заключенное в Бресте перемирие, начали наступление по всему русско-германскому фронту. И почти сразу же оказался под ударом Ревель, в порту которого зимовала значительная часть Балтфлота. С помощью ледоколов боевые корабли удалось вывести сквозь льды в Гельсингфорс. Но и над главной базой флота вскоре нависла угроза — на побережье Финляндии началась высадка частей германского экспедиционного корпуса. Вместе с другими членами коллегии Народного комиссариата по морским делам Раскольников участвует в разработке операции, не имеющей прецедента: по проводу боевых кораблей через ледяные поля, протянувшиеся на сотни километров, в Кронштадт и Петроград. И она блестяще была осуществлена — удалось спасти для Советской Республики 236 боевых, вспомогательных, транспортных судов. 13 апреля, когда беспримерный Ледовый поход уже был близок к завершению, на заседании Совнаркома Раскольников доложил правительству об основных этапах осуществления этой операции.
Но весною 1918 года создалась угроза захвата Черноморского флота — германо-австрийские войска приближались к его главной базе — Севастополю. По настоянию морской коллегии Высший военный совет направил шифрованную телеграмму о немедленной эвакуации кораблей в Новороссийск. На флоте начался разлад. Основная его часть все же выполнила приказ, а те корабли, что остались в Севастополе, были интернированы немцами. Наступление германских войск продолжалось и после занятия Крыма — высадившийся на Тамани десант теперь уже угрожал Новороссийску. 9 июня был получен германский ультиматум с требованием, чтобы к 19 июня флот вернулся в Севастополь для интернирования. Неподчинение ультиматуму грозило разрывом Брестского мира и наступлением немецкой армии на Советскую Россию. Ситуация казалась безысходной.
И тогда из Москвы были посланы в Новороссийск две радиограммы. В той, что была передана открытым текстом, говорилось о необходимости подчиниться ультиматуму, но во второй, зашифрованной, представителю морской коллегии И. И. Вахрамееву, незадолго до того командированному на Черноморский флот, содержалось предписание: корабли затопить. Однако ни ему, ни главному комиссару флота Н. П. Авилову-Глебову не удалось обеспечить выполнение этого приказа — они встретили сильнейшее сопротивление контрреволюционного офицерства, украинских буржуазных националистов, эсеров, анархистов, агитировавших против уничтожения кораблей. Кроме того, прибывший из Екатеринодара представитель Кубано-Черноморской республики заявил на митинге: «Если флот утопит свои суда, то солдаты фронта поднимут на штыки матросов».
Обстановка стала предельно угрожающей — неумолимо приближался крайний срок немецкого ультиматума, со дня на день германский десант мог двинуться от Тамани. Тогда Совнарком поручил привести в исполнение приказ об уничтожении флота находившемуся в Царицыне И. В. Сталину. Но тот в телеграмме, отправленной В. И. Ленину 15 июня, ответил, что ввиду тяжелого положения в городе он «не счел целесообразным выехать в Новороссийск, послал туда вместо себя Шляпникова, снабдив его всеми документами». Фактически Сталин уклонился от выполнения трудного и уже ставшего опасным поручения Совнаркома. Вот при таких обстоятельствах и получил Раскольников ленинское распоряжение — немедленно, экстренным поездом отправиться в Новороссийск. Вручая мандат, Ленин пожелал ему успеха.