Фрэнк Бегби молчит. «Раз… два… три…» Он следит за дыхательным ритмом Тайрона. Многое можно рассказать о человеке по тому, как он дышит. Пауэр равномерно вдыхает через нос, но потом вдруг заглатывает полный рот воздуха, словно акула, вынырнувшая на поверхность за добычей. Кто-то может увидеть в этом лишь агрессию и силу, но Фрэнк Бегби отмечает слабость. Возможно, признак тревоги. Ну или просто через этот шнобель прошло до хренища много кокса.
Франко смотрит на извивающийся шнур, присоединенный к прикуривателю. Пульс учащается. «Не может быть».
– Эта зарядка, – начинает он, доставая свою мобилу, – она подойдет к моему айфону?
– Почему нет… – Тайрон смотрит на разъем. – Угу, втыкай.
– Зыко, – говорит Фрэнк, тут же понимая, что уже сто лет не употреблял это слово, и с приятным щелчком вставляет вилку в гнездо телефона; устройство вибрирует, и с краю индикатора заряда вскоре появляется красная полоска.
– Значит, художник, Фрэнк? – Тайрон поворачивается к нему, насмешливо подмигивая. – Не буду пиздеть за всю эту байду – типа я всегда знал, что в тебе это есть. Ничего такого я и близко не видел.
Фрэнк Бегби отвечает сдержанной улыбкой:
– Я тоже удивился.
– Слыхал, живешь с какой-то американской цыпой. Арт-терапевтом, – прощупывает его Тайрон.
У Франко напрягается спина. Он равномерно, медленно втягивает воздух. «Вечная история с этими говнюками. Вынюхивают слабые места». Он вспоминает, как расслаблялся живот, когда он прижимался к голой спине Мелани. «Раз… два… три…»
– А ты там же?
– Не-а, новая хата, на Грандже, – говорит Тайрон и материт медлительного водилу «мини» прямо перед собой.
Туда-то, в Грандж, они и держат путь. Тайрон сердито и нетерпеливо лавирует между машинами по дороге на юг – в зеленый район, где за громадными каменными стенами посыпанные гравием подъездные дорожки ведут к барским виллам. Останавливается он у громадного, пышущего достатком дома из песчаника. Возле гаража припарковано несколько машин, некоторые покрыты именными чехлами. Тайрон всегда фанател от тачек, вспоминает Фрэнк Бегби.
Пауэр вырубает двигатель и выдергивает разъем из телефона Франко, остановившегося на 21 % заряда, – индикатор едва добрался до зеленой зоны. Включились обои с фотографией улыбающейся Мелани – таких красивых белых зубов в Шотландии почти не увидишь.
– Симпотная, – улыбается Тайрон, отдавая телефон Франко. – Супружница?
– Угу.
– Что, так и работает арт-терапевтом?
Мелани сейчас устроилась на полставки в универ, но в основном трудится над собственными арт-проектами. Хотя это не Тайрона собачье дело.
– Угу, – говорит Фрэнк, шагая вслед за Тайроном по барской, шикарно обставленной прихожей, стены сплошь завешаны картинами. Работ Франко не узнаёт, но, судя по роскошным рамам, то, что в них вставлено, представляет немалую ценность.
– Ты должен оценить, ты ж у нас художник, Фрэнк, – говорит Тайрон с наслаждением самозваного знатока, проводя его в большую гостиную с обеденной зоной в глубине и двумя вычурными люстрами колоссальных размеров под потолком; ну и конечно, снова картины. – Одна из крупнейших частных коллекций шотландского искусства, испытавшего влияние перерафаэлитов. Вот это вот – Дэвид Скотт, а эти две – Уильям Дайс. А еще у меня вот есть два оригинала Мёрдо Мэтисона Тейта[6]. – Он широким жестом обводит целую вереницу полотен с фигурами и пейзажами на стене. – Нехило для парня с Ниддри-Мейнс!
– Я не особо врубаюсь в искусство, – пренебрежительно говорит Франко.
– Так ты ж у нас художник, чувак! Ты ж зарабатываешь на жизнь…
– Слышал «Китайскую демократию» «Ганз н’ Роузиз»?
– Чё-чё?
– Много народу гонит, что это типа перепродюсирование. Что это нельзя поставить в один ряд с «Жаждой разрушения»[7]. Но по мне, так это все пиздеж. – Фрэнк Бегби с вызовом смотрит на своего бывшего босса. – Надо использовать звуковые мощностя, доступные в данный момент.
– Не в курсах, – раздраженно говорит Тайрон.
– Зацени, – улыбается Франко. – Настоятельно рекомендую. – И, подойдя к обеденному столу, гладит ладонью полированную глянцевую поверхность. – Крутяк. Красное дерево?
– Угу. – Тайрон кивает, жестом приглашая Франко сесть, и тот плюхается на очень мягкую кушетку. А Тайрон с поразительным изяществом опускает свою тушу в кресло напротив.
Фрэнк Бегби озирается – нет ли признаков других жильцов. Тайрон был женат, у него взрослые дети, но в этой пафосной комнате никаких следов сожительницы.
– Ну так как дела? Ты еще с этой, как ее? – закидывает он удочку.
Лицо напротив почти ничего не выражает: ни малейших признаков того, что слова Франко услышаны и тем более – что тема запретная. Затем Тайрон вдруг прищуривается.
– А ты знаешь, что твой пацан… Шо-он, – говорит он, растягивая слово так, что оно рифмуется с ООН, – путался с тем мелким говнюком Антоном Миллером?
– Нет.
– И с этой пташкой, Фрэнсис, Фрэнсис Флэнаган. Говорят, она была с ним в ту ночь, когда его убили.
А вот это новость. Два новых имени. Антон Миллер. Фрэнсис Флэнаган. Полиция не подтвердила, что с Шоном кто-то был, но это же вполне логично: ведь кто-то вызвал «скорую», хоть и было уже поздно. Возможно, там была девчонка, она впустила убийцу, не зная, что он собирается сделать, а потом запаниковала, когда тот завалил Шона, и, скажем, убежала и позвонила в полицию. Или, может, сама его подставила. Или даже пырнула. Но Фрэнк Бегби что-то сомневается. Он слышал такие терки и раньше, да и не такая у Дейви Пауэра натура, чтоб оказывать добрые услуги.
– А зачем ты мне про это говоришь?
– Не тока по старой памяти. – Тайрон медленно качает головой, а потом улыбается с нескрываемой радостью. – Не хочу тебя обижать и гнать фуфло. Понимаешь, за этим мелким говнюком Миллером должки водятся. Вообще-то, я просто хочу, чтоб на него вылилось море дерьма. Ты очень пиздато справляешься с такой херней, Фрэнк, – говорит Тайрон, пытаясь угадать реакцию Фрэнка Бегби. – Он блядский малой гондон. Перестрелки, хуё-моё. Причем ссыкливо, из машины на улице. Не по понятиям, – говорит он, снова качая головой. – Ну и он замешан в убийстве твоего мальца, это ясно как божий день. Шон подгонял ему наркоту. Так что у нас тут взаимный интерес, – заявляет он, вставая и направляясь к богатому мраморному коктейль-бару, встроенному в углу гостиной.
– Если б какой-то мелкий пиздюк так уж сильно тебя напрягал, – говорит Франко, наблюдая, как Тайрон берет с полки за стойкой рифленую бутылку виски, – ты бы уже давно его прихлопнул. Все эти отморозки, что приваливали с районов все эти годы, с Пилтона, Сайтхилла, Ниддри, Гилмертона… ты ж их всех урыл, – говорит он, вспоминая своего старого кореша Донни Лейнга, который открыто бросил вызов Тайрону, а потом куда-то исчез. – А этот-то пацик чем лучше?
– Миллер – образец хитрожопости. – Бритый кумпол Тайрона покачивается. – Совершенно новая ушлая порода, настоящий бандюган, а не безмозглый отморозок. – Он на секунду задерживает взгляд на Франко. – У него есть мозги, и он умеет вести политические игры и заключать альянсы. Он объединил всю братву северного Эдинбурга: Драйло, Мьюрхаус, Пилтон, Ройстон, Грантон и даже район литских новостроек, где Ньюхейвен, – объясняет Тайрон, опуская бутылку виски на стойку с мраморной столешницей.
Бегби кивает. Лит всегда стоял наособицу. Мысль о том, что теперь этот выселок – территория, которой владеет какой-то малой гопник с района, расстраивает его гораздо больше, чем следует.
– У него и его братвы есть амбиции и определенная предпринимательская жилка. Миллер требует от них полной преданности. Если я наеду на них, все они наедут на меня. Начнется война, а это хреново для бизнеса, да и для города хреново, – задвигает Тайрон, и Фрэнк Бегби понимающе кивает. Тайрон всегда пестовал извращенное чувство гражданской ответственности. Старые эдинбургские бандиты добились в прошлом таких успехов, потому что сумели перерасти свой статус, влившись в респектабельное деловое сообщество и сведя до минимума показное насилие. В целом они избегали перестрелок и борьбы за сферы влияния из биографий «Настоящее преступление» с их исповедями, взаимными обвинениями и последующей сериализацией в «Дейли рекорд» – все это отличало их соседей из Глазго. Местные были надежными, благоразумными и авторитетными. Они вербовали яркие таланты с районов, но пресекали появление любых настоящих банд с этих окраин, давили всякого, кто мог позариться на городские рынки.
Франко понимает, что новая контора, не игравшая по старым правилам, стала бы для них большой головной болью.
Тайрона прессуют и на другом фронте.
– Этой новой «Полицией Шотландии» заправляют глазговские, по сути это старая стратклайдовская полисыя, но они прут на нас жестче, чем перли лотианские легаши, царствие им небесное, – объясняет он, а потом заговорщицки смотрит на Франко. – Но человек со стороны… как ты щас… ну, в общем, ты не пожалеешь. Поквитаешься за сына, выручишь меня, заработаешь бабла и очистишь родной город от очень вредной заразы. Ты ж разобрался с Крейгом Лидделом… с Охотником… – поправляет себя Тайрон и улыбается. – Значит, и Антона укатаешь.
– И еще я отмотал за это нехилый срок. Я завязал с этой хуйней.
– Та полиции поебать, если кто ни то завалит Антона, – презрительно фыркает Тайрон, поднимая бутылку виски.
– Я встал на путь исправления, – говорит Франко с каменным лицом.
Тайрон будто снова его не слышит.
– Двадцатидвухлетний односолодовый, – объясняет он, щедро разливая виски по толстым бокалам эдинбургского хрусталя. Миниатюрной гильотиной на стойке обрезает пару гаванских сигар, а затем их подкуривает. Протягивает бокал и курево Франко, и тот смотрит на них, потом на Тайрона. – У тебя все равно осталась склонность к насилию, видно по глазам. Пей до дна, – приказывает Тайрон, чокаясь.