– Ништяк, – говорит Франко, вставая. Он не особенно жаждет общения, да и вторая порция жареной курицы его не возбуждает, но сегодня он сжег кучу калорий, так что еще раз поесть не повредит.
Обстановка за столом напряженная. Франко смотрит на Элспет и понимает, что она ужралась. Бутылка белого вина уже почата. Грегу достанется максимум один бокальчик – и то, если повезет. Вдруг сестра распускает нюни, закрывая ладонью глаза.
– Божечки… – тихо говорит она.
– Милая… – Грег обнимает ее. – Все нормально?
– Нет! Не нормально! Больше нет моего племянничка, Шончика, – тяжело вздыхает Элспет, убитая горем. Потом поворачивается к Фрэнку и печально говорит: – Помню, еще молоденькой, я так радовалась и гордилась, когда вы с Джун принесли его из роддома.
Франко молчит. Он вспоминает то время – как раздражал кипиш, который подняли Элспет с его матерью. «Лялечка то, лялечка сё». Приходилось со злобой констатировать, что его жизнь теперь кончена и его заменит вот этот ребенок. Тогда-то он и врубился, что им манипулировали, что беременность и рождение малыша выражали (несбыточную) надежду Джун и его матери на то, что он изменится. Думая о Вэл Бегби, Франко жалеет, что не успел свозить ее в Санта-Барбару, познакомить с дочерьми. Не успел показать ей, что все наконец наладилось, как он обещал все эти годы, наполненные полуночными полицейскими облавами, звонками из камер, явками в суд и унылыми ритуальными хождениями на свиданки. Но Вэл тогда была уже на последней стадии рака: она успела лишь бегло познакомиться с Мел и увидела пару фоток новорожденной Грейс.
– Но тебе-то начхать! – орет на него Элспет. – Тебе всегда было начхать!
– Элспет, это уж точно ни к чему, – перебивает ее Грег.
– Я пытаюсь выяснить, что произошло, – говорит Франко. – Значит, мне не начхать.
– Угу, но тебе начхать на него, – буйствует Элспет. – Ты его не знал! Он был славным пареньком, Фрэнк, классным ребенком, пока не попробовал наркотики, – заявляет она, почти задыхаясь. – Всем улыбался и так здорово, громко смеялся. Как же его, блядь, жалко! А тебе, папане, сука, не жалко? – не унимается она. – Скажи мне! Скажи, что тебе жалко!
– Ты чё? Издеваешься? – Глаза Франко превращаются в морщинистые щелочки. – Мы не виделись пять лет, и ты хочешь, чтоб я тут сидел и распинался перед тобой, что я чувствую после убийства своего сына, когда завтра похороны? Та никогда такого не будет, – категорично заявляет он.
– Элспет, – умоляет Грег, – это же сын Фрэнка. Люди по-разному переживают скорбь. Прошу тебя, прояви чуточку уважения. Давайте просто поможем друг другу с этим справиться.
– Но он же никогда даже не пытался им помочь! Глянь на него! Просто сидит, как так и надо!
Франко откладывает нож и вилку.
– Слушай, я принял решение, что мне нечего им дать…
– Даже когда стал успешным художником!
– У меня своя семья… другая семья, моя новая семья.
– Но этим мальчишкам нужен был отец… и этому пареньку, Риверу…
– И отца им не досталось. Такая вот хуйня, но это случается. Со мной. С тобой. С кучей народу. Я их подставил, но не смог загладить вину, – твердо говорит Фрэнк, снова хватаясь за вилку. – Этот поезд давно ушел.
– Значит, ты просто умываешь руки, хотя сам же заварил эту кашу! – обрывает Элспет. – Этот Ривер – ты никогда даже не видел несчастного деточку, – с упреком рявкает она.
Грег кривится, но Франко спокоен.
– Единственное, что я могу для них сделать, – жить своей жизнью, как порядочный чел. Показать им другие возможные выходы. Показать, что, если вести себя как придурок, окажешься в бетонной коробке на двенадцать футов в Сохтоне, а это не есть хорошо. Но если раскрыться и найти то, что у тебя хорошо получается, и самовыражаться, будешь жить в доме у пляжа в Калифорнии, а это офигенно. Вот единственный урок, который я могу преподать. Я не собираюсь читать мораль. – Он кладет вилку и разводит руками. – Люди сами бы все увидели, если б только захотели разуть свои ебаные глаза.
Элспет коробит от его слов, но она не сводит глаз с брата.
– Все люди скорбят по-своему, – талдычит Грег, поглаживая жену по руке. – По-моему, Фрэнк очень хорошо держится. Нет никакого смысла истерить на этом этапе. – Он смотрит на Франко, наминающего картофельное пюре. – Ты же не знаешь, что у него в душе творится.
– Угу, никто не знает, но можно догадаться! Ни хрена! – заявляет Элспет. – Какой-то маньяк зарезал красивого молодого паренька, а всем насрать! Всем!
– Я правда думаю, что тебе пора подвязывать с бухлом. От этого никому никакой пользы, – говорит Франко и, отрезав кусок куриной грудки, принимается ее жевать.
Элспет смотрит сначала на него, потом на Грега и, вскочив, уносится в гостиную. Грег поворачивается к Франко и уже собирается пойти за ней.
– Оставь ее, – советует Франко. – Наверно, я не прав, может, пара бокалов – как раз то, что ей нужно. Ты же сказал, что мы решаем проблемы по-разному, ну и у нее такой вот способ. Раньше я бы и сам составил ей компанию, нажрался и устроил сцену, но мне это больше не помогает. – Он пожимает плечами. – Меня вот что сейчас беспокоит…
– Что? – говорит Грег, понизив голос и подавшись к Франко.
– В этом соусе слышится слабая нотка кориандра? – Он прикрывает глаза, наслаждаясь вкусом. – Просто смак.
18Похороны
Джус Терри высаживает его, Грега и Элспет под моросящим дождем возле Уорристонского крематория, и Франко за пять минут успевает промокнуть. Холодная сырость проникает под воротник рубашки, как бы заполняя пространство между тканью и кожей. Труба из «Теско» загадочным образом разблокировалась, и Фрэнк умудряется отправить Мелани СМС, сильно сомневаясь, что оно дойдет. Собираются кучки народу, некоторые уныло на него поглядывают. Элспет, слава богу, с утра молчаливая (наверно, с бодуна, думает он), начинает обходить всех по кругу вместе с Грегом. Но Франко в лом с кем-то базарить, и он даже рад, что Терри отпугивает всех своим видом. Бегающий взгляд таксиста останавливается на девчонке с русыми волосами, в черной кофте на молнии и с электронной сигаретой.
– Пробовал пристроить эту на шоу Роя Хадда[10], – лыбится он. – Отъехавшая чувырла. Обрисовал суть и даже пробы устроил. Но она ж конченая алкашка, ну и мутит с этим Антоном Миллером. Твой старый корефан Ларри Уайли тоже там шарудел, ну и, по слухам, у него там типа адок на передок, – Терри презрительно закатывает глаза, стряхивая капли дождя с кудрей, – так что лучше обходь ее десятой дорогой.
При случайном упоминании Антона Миллера у Франко пробуждается интерес.
– А звать ее как?
– Фрэнсис Флэнаган.
Снова всплывают эти два новых имени. Франко наблюдает за Фрэнсис Флэнаган, которая переводит взгляд на кучку распальцованных малолеток. Интересно, они кентовались с Шоном? И есть ли среди них тот, чье имя он постоянно слышит: Антон Миллер?
– Доча Мо, – уточняет Терри. – Помнишь Мо Флэнагана?
Имя знакомое, и Франко кивает, припоминая шестерку из старой Литской бригады. В памяти сразу всплывает Саут-Слоун-стрит. Следующее воспоминание – о том, что Мо вовсю закладывал за воротник. Терри сообщает, что пару лет назад тот двинул кони.
– Доча в старика пошла. Жалко, потому как слаинькая вся такая, – жалуется он. – Но долго не протянет, это да.
Франко поглядывает на Фрэнсис Флэнаган, которая теперь разговаривает с двумя тетками постарше. Она и правда отличается хрупкой, порочной красотой: резкие скулы подчеркнуты зализанными назад волосами. Фрэнк ежится от холодного мелкого дождика, который просачивается все глубже под одежду. Вспоминает Калифорнию и бесстрастно думает о том, как же ненавидит эти места. Проверяет трубу из «Теско» – нет ли вестей от Мелани – и насилу набирает еще одно СМС, в котором пишет, что он сейчас на похоронах.
Собирается приличная толпа. Судя по тому, что он выяснил, Шон был мешком с наркотой, циклился на всяких мутных раскладах, но явно пользовался популярностью. Ну или, возможно, толпа привалила, потому что он был еще молодой. Можно быть полным уебищем, но если ты умер молодым, тебя типа прощают: у тебя еще была возможность измениться, пусть и несбыточная. Франко думает о самых первых своих похоронах – старый дедуля Джок Бегби: их бы можно было провести и в телефонной будке. За эти тридцать с лишним лет в крематории мало что изменилось. Те же функциональные здания и ландшафтные сады, заныканные в этот глухой, неприветливый уголок города. Нескончаемый дождь.
Потом он видит Джун, выряженную во все черное. Одежда смотрится недешево, как будто Джун и впрямь постаралась. Рядом ее сестра Оливия, которую можно узнать по фирменной задумчивой заточке. Он вспоминает, как один раз ее трахнул, когда она нянчила пацанов. Франко с Джун вернулись домой, и Джун, пьянючая, вырубилась прямо на диване. Франко взял ее и перенес на кровать, как мешок с углем. Потом вернулся в гостиную, кивнул на кушетку и сказал Оливии:
– Ну чё, поебемся?
Она ответила, что так нехорошо, но он возразил, что это ж просто ради кайфа. Оливия странно посмотрела на него, однако начала раздеваться. Он подошел к ней и подвел к кушетке, затем прыгнул сверху, молча, агрессивно повалил и отдрючил, грубо лапая за грудь. Все кончилось быстро. После этого она разревелась, а он пробурчал:
– Ебаный в рот, вы, телки, все мóзги мне проебали, – и ушел спать.
Оливия теперь располнела, но еще не дошла до такого нездорового ожирения, как Джун. Черные, безжизненные, как у насекомого, глаза на сальном осповатом лице таращатся на него с таким же выражением, какое было у нее тогда. По ее пухлому телу пробегает заметная дрожь. Пожалуй, это было не настолько противно, как тогда казалось, ведь молодость – это и есть буйно-заводное порево. Если о чем и стóит пожалеть, в этот список не входит то, как ты кому-то вдувал, тем более что эмоциональная связь в этом случае почти на нуле.