Красноармейцы сделали подобие носилок и пошли в обратный путь, двигаясь осторожно, медленно.
Вышли на небольшой пригорок, остановились. Капитан осмотрел местность.
— Будем хоронить здесь. Просмотрел документы.
— Комиссару только тридцать исполнилось, — сказал он, взглянув на партийный билет, — а старший лейтенант и того моложе.
На пригорке остался невысокий холмик, на нем — подобие пирамидки. Один из бойцов химическим карандашом вывел на ней фамилии погибших.
Вечером капитан доложил генералу Фалалееву о выполнении задания и месте захоронения. Командующий внимательно просмотрел документы летчиков и произнес, ни к кому не обращаясь:
— Значит, вместе с Крючковым летел и комиссар полка Давыдова. Что же сталось с полком? Летчики, вероятно, перелетели, а где же технический состав и тыловая часть?
Ответить было некому. Фалалеев тяжело вздохнул, спрятал документы в планшет и направился к ожидавшей его машине.
Глава XII
Харьковское сражение для войск Юго-Западного фронта закончилось неудачно. Причины этого выясняли те, кому следовало, а соединения и части, потрепанные в боях, отводились в резерв или на пополнение.
Полк Давыдова такой возможности не имел. Он пополнялся самолетами в ходе боевых действий. За минувший месяц летчики сменили несколько аэродромов, маневрируя и по фронту, и в глубину.
Давыдов тяжело переживал сложившуюся обстановку. Полученная ям телеграмма от генерал-майора авиации Фалалеева с сообщением о гибели комиссара больно ранила сердце командира.
Привык Давыдов к комиссару. Не одну бессонную ночь они провели вместе, когда получили в командование полк. Было это в первый день войны. Комиссар стал для него и товарищем по работе, и другом. Да что и говорить, хороший летчик, принципиальный политработник, надежный человек — в сложных условиях войны командир не мог не ощутить особой цены этих качеств.
Командир полка несколько дней не знал, посылать ли официальное извещение семье комиссара или направить личное письмо, подготовить жену, детей, но времени на письмо все никак не мог выкроить. Вот и сейчас дежурный доложил, что его вызывает комдив.
Базирование полка на одном аэродроме со штабом дивизии во многом облегчало работу Давыдова, но порой и здорово осложняло. За неудачи в боях, а их случалось немало, комдив спрашивал строго. По телефону стерпеть упреки легче, даже можно сделать попытку оправдаться. Но когда разговор идет с глазу на глаз, прибегать к уловкам тяжело, впору хоть провалиться на месте.
Командир полка по дороге заглянул в свой импровизированный штаб, возглавляемый штурманом, захватил последние данные о ходе боевых действий, состоянии полка и, сев на полуторку, направился к комдиву.
Командир истребительной авиационной дивизии полковник Борис Петрович Семенов был Героем Советского Союза. Участник боев в Испании и на реке Халхин-Гол, он уже около года воевал с фашистами в составе войск Юго-Западного направления. Человек опытный, знающий военное дело по-настоящему, он был смел и решителен, никогда не падал духом, и если бывал озабочен, как сейчас, а это видно по его лицу и можно догадаться по репликам, которыми он обменивается с комиссаром дивизии, значит, дела плохи, решил Давыдов.
— Товарищи, мы оторвали вас от боевой работы, чтобы обсудить сложившуюся обстановку, возможные действия гитлеровских войск и поставить задачу на последующие дни, — начал разговор Семенов. — На сегодня, двадцать седьмое июня сорок второго года, линия фронта проходит вот здесь, — комдив подошел к разложенной на столе пятикилометровой карте. — Как видите, от Купянска линия фронта идет на юг, потом по левому берегу Северского Донца до Лисичанска, далее на Красный Луч и упирается западнее Ростова в Таганрогский лиман. По данным разведки, немецкие войска группы «Юг» закончили подготовку к наступлению. Вражеская авиация, — продолжал комдив, — за последние два дня — снизила активность. Это тоже существенное доказательство.
Итак, — сказал он в заключение, — враг может перейти в наступление в ближайшие дни. Вы знаете, что авиации у нас мало, у пехотинцев и танкистов тоже ряды поредели. Бои будут тяжелые, изнурительные. Может быть, придется отойти, но главное — держите людей в состоянии собранности. Говорите им правду, какой бы горькой она ни была, но, говоря правду, вселяйте уверенность в том, что мы все равно разобьем гитлеровскую армию! Для этого нужно, чтобы каждый воин возненавидел фашиста всем сердцем и делал все, чтобы остановить врага. Мужества нашим летчикам не занимать, а умения пока кое-кому не хватает, да и управлять людьми как следует мы тоже еще не научились. Авиацию используем, как бог на душу положит. Да, правильная есть пословица, что опыт приходит не сразу, но война не ждет. Людей теряем много. Очень важно, чтобы каждый командир полка быстрее набирался опыта руководства подразделениями в ходе ведения воздушных боев. Бои надо вести эффективно, наступательно…
После совещания у комдива Давыдов вместе с другими командирами подошел к начальнику штаба дивизии, нанес последнюю обстановку на свою карту, решил возникшие вопросы и, не задерживаясь, направился в полк. По дороге он прокручивал в уме совещание у Семенова. Командир дивизии назвал ориентировочно количество немецких дивизий, но о своих сказал лишь то, что «ряды поредели». Значит, нас мало, заключил Давыдов. Да и откуда быть, рассуждал он про себя. Сколько наших осталось в окружении! А враг, сосредоточивший войска, зря стоять в готовности не будет. Значит, смертельная схватка с ним может начаться в любой день, в любой час.
С этими мыслями он и прибыл в полк. Штурман полка, получив из штаба дивизии сигнал о выезде командира, своевременно построил летно-технический состав для встречи Давыдова.
Давыдов молча прошел вдоль строя. Остановившись, подумал недолго и сказал:
— Товарищи! Опасность велика! Силы немец на нашем фронте сосредоточил немалые. Придется вести воздушные бои с превосходящим противником. Что мы можем противопоставить фашистам? — спросил Давыдов и сам же ответил: Постоянную готовность к бою, мастерство, коллективизм, высокое напряжение в боевой работе. Шесть-восемь боевых вылетов в день должно стать нормой. Помните уроки прошлого! Чтобы немцы нас не застали врасплох, готовность номер один занять в три часа утра. Взлет по команде. Сигналы прежние. Штурману полка организовать надежное наблюдение за воздухом…
Утро двадцать восьмого июня началось ударами немецкой авиации и артиллерии по войскам Юго-Западного фронта. А потом пошли пехота и танки.
Полк Давыдова, получивший сигнал о вылете фашистской авиации, на рассвете стартовал с аэродрома и пошел на запад, навстречу немецким бомбардировщикам. Фашисты настолько были уверены во внезапности своего налета, что даже не выделили «мессеров» для прикрытия своих бомбардировщиков, ограничившись лишь высылкой их для блокирования аэродромов советских истребителей. Но ошибки первых дней войны многими нашими командирами уже были учтены, и почти вся истребительная авиация фронта благополучно взлетела до выхода на ее аэродромы немецких истребителей.
Давыдов вел шестерку ЛаГГов и тройку «ишачков». На фоне земли самолеты противника не были видны, но он чувствовал, что фашисты должны быть где-то близко. Стоило немного снизиться, он тут же увидел две девятки Ю-88. Он помахал ведомым крыльями — «внимание» и передал по радио: «Слева „бомберы“, за мной!»
Завязался воздушный бой. ЛаГГи и «ишачки» набросились на бомбардировщиков и с первой же атаки подожгли два «юнкерса». Успех воодушевил атакующих, а отсутствие немецких истребителей способствовало свободе маневра. Давыдовцы разогнали фашистские бомбардировщики, предотвратив тем самым удары, мог быть, по своему же аэродрому.
Через несколько минут появилась еще девятка «юнкерсов», теперь уже в сопровождении истребителей. Давыдов снова повел группу на врага. «Мессершмитты» пытались помешать нашим самолетам, но не тут-то было. Окрыленные первым успехом, советские истребители дерзко атаковали, умело увертываясь от нападения «мессершмиттов». Два горящих самолета — Ю-87 и Ме-109, рассыпаясь на куски, понеслись к земле. Два других «юнкерса», окутанные густым черным дымом, медленно развернулись и стали уходить на запад. Остальные бомбардировщики беспорядочно бросили бомбы и тоже повернули восвояси… «Мессеры» последовали за ними.
Итак, первый вылет прошел удачно. Четыре вражеских самолета сбито, два повреждены, потерь нет. К сожалению, последующие вылеты были менее успешными, тем не менее летчики хорошо справлялись с боевыми задачами, отделываясь пока лишь пробоинами в самолетах.
В последующие дни обстановка осложнилась, фашистские группировки прорвали нашу оборону и устремились вперед. Полк Давыдова снова перебазировался на другой аэродром, через день — на третий.
В течение двух декад июля, маневрируя по фронту и удаляясь все дальше на восток, полк оказался в шестидесяти километрах северо-западнее Калача. Несмотря на пополнение, у Давыдова оставалось только восемь самолетов и девять летчиков. О техническом составе полка и других летчиках не было ни слуху ни духу.
Более трех недель на попутных машинах, повозках и пешком Фадеев и Гончаров добирались до своего полка. Анатолий, как и в прошлый раз, едва ступил на аэродром, как радость возвращения затмила все тяжелые переживания предшествовавших дней. Ноги сами несли его к стоянкам самолетов.
Первым друзей заметил Базаров.
— Кого я вижу!
Анатолий не успел ответить Базарову, как оказался в объятиях Богданова. Комэск обнял сразу обоих сержантов и не отпускал до тех пор, пока вокруг не собралась целая толпа.
Фадеев коротко отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, всматривался в лица друзей, но не увидел среди них ни Овечкина, ни комиссара, и сразу грустно стало у него на душе — видно, неспроста комэск держит их так долго в объятиях, что-то случилось.