Однажды Вика подкараулила Фадеева на выходе из летной столовой.
— Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться? — начала она серьезно, потом рассмеялась: — По личному вопросу.
— Вика, когда ты перестанешь заниматься этими шуточками?
Они отошли в сторону и медленно направились к жилгородку командного состава, где было не так многолюдно и можно было поговорить по душам. Вика, будто прочитав мысли Анатолия, сказала доверительно:
— Толя, к сожалению, Есин стал совсем не таким, каким был раньше. Он ведет себя как-то странно: с байскими замашками, права предъявляет…
— Что это значит: замашки, права? Нельзя ли точнее?
— Чего же точнее. Ведет себя так, будто я ему чем-то обязана. Сам проторчал в тылу, когда другие воевали. Наслушался, видно, рассказов пошляков о девушках-фронтовичках и ведет себя соответственно. Говорит: «Вика, хоть день — да наш!» А разве я за этим на фронт рвалась?! Мы под Сталинградом, несмотря на штурмовки и бомбежки, готовили самолеты днем и ночью. Вы спали по ночам, мы охраняли вас или самолеты.
— Вика, право, не знаю, при чем здесь я? — сказал Фадеев. — За поступки Сергея ты выговариваешь мне. Не лучше ли с ним самим объясниться?
— С ним у меня разговор короткий — съездила по физиономии, и все!
— Ты молодчина, — засмеялся Фадеев, — надо от тебя держаться подальше! А если серьезно, я вас с Сергеем не очень понимаю. То у вас любовь, то…
— Какая любовь?! Он за целый год ни одного письма не прислал! А как увидел — сразу за коленки хватает. Это разве любовь?
— Вика, — Фадеев старался быть беспристрастным, — ведь Сергей все-таки твой друг. Почему с этим разговором ты пришла ко мне?
— Ах, Толя, Толя! К кому же я еще пойду за советом, кто другой меня поймет так, как ты?!
«Ну и хам Сергей, наплевал девчонке в душу», — думал в это время Фадеев. Ему стало очень жаль Вику, но как ей помочь, он не знал. Который уже раз Анатолий ощутил свою беспомощность в подобных делах.
— Хорошо, Вика, я подумаю.
— Давно пора! — еле сдерживая себя, с сердцем произнесла Вика. — А то ходишь весь в заботах, новая должность всего захватила, ничего вокруг не видишь! Верно говорят девчонки: «Вика, твой ростовчанин совершенно слепой, ему надо как-нибудь подсказать, что в полку есть не только самолеты и летчики, но и девушки!» Некоторое время они молчали.
— Ты хочешь после войны в монахи пойти? — вдруг задиристо спросила Вика. И тут же спохватилась: — Извини, я много всего наговорила. Но больше не буду тебя беспокоить. У меня это наболело и сегодня вырвалось наружу. — И снова, словно какой-то дьяволенок сидел в ней, она сказала подчеркнуто смиренным тоном: — Я лучше буду поступать так, как поступают другие.
— Ты с ума сошла? — рассердился Фадеев.
— До свидания, товарищ младший лейтенант! И считайте, что этого разговора между нами не было.
— Я тебя совершенно не понимаю, — слегка опешил Анатолий.
— Очень жаль, а я так надеялась!
— Я, наверное, многое делаю не так, как нужно, — сказал серьезно и твердо Фадеев, — но запомни: несмотря на то, что ты такая шальная, я к тебе относился и буду относиться с уважением, и ты не наговаривай лишнего на себя! Ведь ты же чистая, хорошая!
Вика отвернулась. Всхлипывая, прошептала:
— Разве я этого хотела? Это же случайно, это вопреки моей воле. И какой ты все-таки сухарь!
Она уткнулась в грудь Анатолию, обняв его за плечи, и затихла.
«Что ни час, то сложнее, — подумал он, — нужно как-то разобраться с этим». Он погладил ее выбившиеся из-под шапки кудряшки и сказал, как маленькому ребенку:
— Пожалуйста, будь умницей, будь той Викой, которую я знал и которую всегда уважал и уважаю сейчас. Я, наверное, чего-то не понимаю, но со временем разберусь…
Вика отстранилась от него и, не простившись, зашагала прочь. Анатолий немного постоял в раздумье, медленно пошел к штабу.
Вика хорошо продержалась всю дорогу, но, придя в общежитие, громко разрыдалась. Девушки, окружившие ее, сразу все поняли. Саша обняла Вику, села рядом на кровать, положила ее голову на колени, обняла и поглаживая Викины густые волосы, сказала:
— Поплачь, поплачь, Виктория, это иногда помогает. А вы, девушки, идите по своим делам. Когда запоем на другой мотив, тогда вас позовем.
— Вика, перестань хныкать, — подошла к ним Корнеева — Все пройдет!
— Не слушай ее, — тихо на ухо сказала Саша, — твоя любовь — твое счастье, поплачь о нем…
Эх вы, пичужки, из-за чего слезы льете?! — продолжала Корнеева. Подумаешь, взглянул на нее парень, сказал теплое словечко — она уже и влюбляется, отвернулся — плачет…
— А как же быть?! — подскочила к Ане Корнеевой Галя Пушкова.
— Успокойся, Пушок. Если любишь человека и хочешь быть с ним, надо верить… — вздохнула о чем-то своем Корнеева.
— Я-то верю, я к нему всей душой, по-настоящему, но и он должен…
— А должен ли? — спросила Корнеева то ли Галю, то ли кого другого. И ответила тут же: — Никто в любви никому не должен… Тут уж как сложится…
— Как же быть? — Галя вложила в этот вопрос столько отчаяния, так ждали ответа ее доверчивые, голубые глаза!
— Выходи на вечернюю прогулку! — послышалась команда, все стали быстро собираться и выходить из казармы.
— Не волнуйся, Пушок, — положила руку на плечо Аня, — жизнь даст ответ…
Закончив подготовку к полетам, Фадеев направился в казарму, где на двухъярусных койках размещались летчики. Не успел он переступить порог, как послышались голоса полковых зубоскалов.
— Артисты приехали! Во бабы! — подняв большой палец правой руки, говорил известный в полку сердцеед младший лейтенант Наймушин.
С появлением Фадеева гомон спал. Летчики привыкли к тому, что Богданов и Фадеев — одержимые люди и каждый вечер допоздна «мутузят» своих летчиков, заставляют с помощью всяких формул рассчитывать варианты и рисовать схемы воздушных боев. Поэтому были убеждены, что приезд артистов Анатолия не заинтересует. Они не ошиблись. Все ушли на концерт, а Фадеев и Завражный продолжили ломать головы над решением задач, поставленных Богдановым.
Но едва Фадеев закончил очередной вариант, открылась дверь, и вихрем влетел Сергей. Загадочно улыбаясь, он оказал:
— Грызешь науку, Толя? А мы на концерте знаешь, кого встретили?
Фадеев вопросительно взглянул на Есина. — Пойдем на улицу, пойдем! — тянул его Сергей.
Анатолий как был в одной гимнастерке, с открытой головой вышел из казармы. В полутьме он увидел Вику и какую-то девушку. Ему показалось что-то знакомое в ее внешности, когда-то прежде им виденное…
Девушка сделала несколько шагов к Фадееву, попала в круг тусклого света, излучаемого затемненной лампочкой, но и этого было достаточно, чтобы Фадеев по своеобразной походке и улыбке сразу узнал Светочку Воронину:
— Толя! Света! — воскликнули они одновременно и бросились друг к другу. Фадеев обеими руками схватил тонкую руку Светы, крепко сжал ее, и, как всегда, смутился.
Воронина, очевидно, уловив причину неловкости Анатолия, мило улыбнулась и ласково произнесла:
— Здравствуйте, Толя. Я очень рада видеть вас. Вика и Сережа мне многое о вас рассказали. Мы сейчас уезжаем в другое место, но я попросила наших друзей помочь встретиться с вами. Ведь вы несколько раз видели Алешу…
Фадеев обрадовался возможности переменить тему разговора.
— Я сейчас, подождите минутку, — попросил он, — я сейчас, только наброшу куртку, и мы сможем поговорить…
— Не будем мешать вам, — сказал Сергей, когда Фадеев вновь выбежал из казармы, — мы с Викой пойдем познакомимся с другими артистами. — Сергей взял Вику под руку, и они удалились туда, откуда доносились музыка и смех.
А Фадеев и Света остались в полутьме позднего вечера, и эта обстановка помогла Анатолию сказать те слова, которые были у него в сердце и которые, он это очень ясно видел, с величайшей радостью слушала Светочка. Он рассказывал ей о Высочине.
Фадеев видел в полутьме блестящие, влажные глаза девушки, понимал, что она плачет тихо и счастливо, и подумал может быть, ей нужно говорить о каких-то других достоинствах любимого?
— Он такой же аккуратный, каким был до войны…. И такой же красивый. Только, может, постарел немного. Да нет, не постарел, — поправился Фадеев. Я не так сказал, Света, он не то чтобы постарел он просто возмужал… Ведь он командир артиллерийского дивизиона.
— Света! В конце концов, это почти безобразие! Мы вас везде ищем, а вы здесь с молодым человеком! Задерживаете наш отъезд — возмущенно заговорила нарядно одетая дама-певица, подходя к казарме в сопровождении Богданова.
Ничего не ответив ей, Света обняла Фадеева, прижалась лицом к его лицу и тихо прошептала сквозь слезы:
— Толя, если еще встретишь Алешу, скажи ему… — она, не смогла закончить фразу и не хотела показывать людям свои слезы. Поэтому молча откачнулась от Фадеева и пошла впереди дамы-певицы и того же провожатого, Богданова.
Фадеев вернулся к себе. Заниматься он уже не мог. Лег на койку, притворился спящим. А перед мысленным о взором все были Светочкины влажные глаза и ее взгляд — счастливый и горький…
А какие глаза у Нины, когда она вспоминает о нем, Анатолии, или слушает чей-то рассказ о нем? Хотя там, где она сейчас, кто может говорить ей о Фадееве?
Глава XVI
Нина была уже готова к выполнению задания, но что-то там, на той стороне фронта, перестраивалось, поэтому, вылет Марты Фогель в тыл гитлеровских войск откладывался. В один из октябрьских дней Нину вызвали к генералу.
— Нина-Марта, я очень внимательно наблюдал за тобой после нашей первой встречи, следил за твоей подготовкой, — сказал он. — Пришло время внедрить тебя в немецкое учреждение, где работает наш человек. Сейчас занимаемся этим вопросом. Есть несколько вариантов с учетом перспективы, то есть отхода немцев на запад. Может быть, тебе придется поехать в Берлин…
У Нины от этих слов загорелись глаза.