В этот момент на станции появился астральный поезд. Внешне особо не отличающийся от неастрального. Если только в деталях. Но в них разбираться было некогда. Фролов схватил за руку мальчишку и, отыскав взглядом Фриду, поспешил в вагон. Монстры поездом не интересовались. Хотя, как заметил Андрей, в вагоны зашло еще несколько человек. От всего происшедшего спасенный парень прибывал в шоке. Он безучастно рухнул на лавочку. Фролов и его новая знакомая остались стоять.
– Я провожу тебя до нужной станции, – начала разговор Фрида. – Я так понимаю, ты хочешь домой?
– Да.
– Это нормально. Знаешь, как держать связь в этом мире?
– Нет. Телефоны, похоже, здесь не работают.
– Тебе нужно иметь с собой что-то человека, которого хочешь найти. Какой-то предмет, вещь, что угодно, лишь бы только чувствовалась энергетика этого человека. Когда нужно выйти на связь, то берешь этот предмет в руку и начинаешь понимать, где находится нужный тебе человек.
– Понимать? Каким образом?
– Это ощущения. Ты сам поймешь, если попробуешь. Ощущения же нельзя объяснить, пока сам не испытал нечто подобное, верно?
– Ну да, – с этим Фролов не мог ни согласиться.
Фрида подняла руку и вытащила с головы светлый волос.
– На возьми, так ты точно меня найдешь, даже если не знаешь, как это делается. Волос очень мощный источник сигнала. Как здесь, так и там, в физическом мире.
В жизни все это выглядело бы очень странным. И даже чуточку отвратительным. Вместо набора цифр номера мобильного телефона, тебе дают волос…
Андрей осторожно протянул руку. Волос брать почему-то не хотелось. Новые ощущения. Они напоминали мозаику калейдоскопа, рассыпалось одно, тут же собралось другое. Возможно, так было и раньше, но в этом мире масштабы эмоций мешали адекватности. В конце концов, мысли о том, что сейчас Фрида единственная, кто объясняет местные нравы и законы, возобладали над желанием отказаться, и светлый волос упал в руку Фролова. Он спрятал его во внутренний карман.
– Почему ты хочешь, чтобы я тебя нашел? – сомнения продолжали терзать бывшего хирурга.
– А разве ты этого не хочешь?
«Нет!» – чуть было не вырвалось у Андрея. Его пока не отпустило нежелание брать волос. Но похоже: в астральном мире врать было вполне приемлемо.
– Хочу. Мне сейчас многое нужно понять, разобраться… А ты мне помогаешь…
– Видишь местную аудиторию? – спросила блондинка. – Любой нормальный человек здесь в радость. Ему хочется помочь, хочется с ним общаться. Я как жительница глухой деревни, которая рада любым гостям. Поэтому решай свои проблемы, увидь близких, пойми, что уже никогда не сможешь с ними быть, даже поговорить. И найди меня, я всегда буду рада тебе помочь.
В момент, когда прозвучали слова: «Видишь местную аудиторию?» – Андрей огляделся и заметил одну интересную вещь. В целом вагоны выглядели обычно. Изношенные, местами поломанные, вагоны а-ля девяностые, но одной примеченной детали, ранее в метро Фролов не видел никогда. Прямоугольные металлические таблички небольшого размера, меньше тетрадного листа, прикрученные четырьмя шурупами на внутренние стенки вагона с интервалом метра в два. Где-то они напоминали вывески возле кабинетов, только имели форму близкую к квадрату. На каждой из табличек имелась надпись. Одно слово. Либо «мать», либо «отец». И таблички со словами чередовались. Если прикинуть: в вагоне имелось одинаковое количество обеих видов вывесок. Но даже на этом странность не заканчивалась. Таблички были варварски искорежены. Некоторые из них – вообще оторваны, и только след на стенке и четыре отверстия от шурупов говорили о том, что они когда-то там были. Другие оторваны частично, погнуты или хотя бы исцарапаны. Как будто их пытался демонтировать без нужного на то инструмента, пришедший в бешенство психопат.
Андрей растеряно смотрел на таблички, а потом, указав на диковинный элемент дизайна астрального поезда, задал логичный вопрос:
– Что это?
– Если бы не эти таблички, та самая местная аудитория просто бы разнесла все вагоны, – ответила Фрида.
– Но почему на них написано «мать» или «отец»?
– Все эти уродцы, которых ты мог наблюдать, на самом деле когда-то были людьми. Возможно не слишком хорошими людьми, но речь не об этом. Теперь в них ничего не осталось кроме ненависти, злобы и агрессии. Которые накапливаются в них как продукты жизнедеятельности и требуют выхода наружу. Они могут ненавидеть что угодно, но всех объединяет одно – они ненавидят своих родителей. Эти таблички как громоотводы. Слова напоминают местным о матери или отце, и к кому они пытают больше ненависти, на ту табличку и кидаются. У них нет инструментов, все, что сделано с металлом, это сделано голыми руками или зубами.
Фролов снова взглянул на вывески. Металл довольно толстый. Не тонкая жесть.
– После того как выплеснут агрессию, на скамейки и двери уже не остается сил, – закончила спутница Андрея, пока тот от услышанного впал в небольшой ступор, с ужасом осознавая: «Так я сейчас в самом настоящем аду!»
– А что здесь делаешь ты? – этот вопрос умершего хирурга был вполне логичен, его проводник совсем не походил на монстра, чтобы «гореть в аду».
Фрида задумалась, как будто не могла однозначно ответить на этот вопрос или ее охватили какие-то воспоминания, а потом резко подняла взгляд, заглянула прямо в глаза и с едва заметной ухмылкой ответила:
– Я ученый. Я их изучаю!
Тем временем поезд подъезжал к нужной станции. Андрей взглянул на парнишку, вырванного из лап монстров. Тот сидел, молчал, смотрел на своих старших товарищей и, похоже, абсолютно не знал, что делать дальше.
– Ты со мной? – времени рассусоливать у Фролова не было.
– Я позабочусь о нем, – вмешалась в разговор Фрида. – Решай свои дела без лишних проблем и посторонних глаз. Тебе нужно сейчас разобраться в себе, а не быть кому-то нянькой.
«Слишком пафосные слова для ада», – почему-то подумал Андрей и вышел в открывшиеся двери.
На самом деле Фролов все еще надеялся, что происходящее с ним просто кома. Оттого панику и отчаяние как-то удавалось сдерживать. И было непонятно, каким же должен быть этот момент, чтобы возникло полное ощущение, что ты умер? И какие неоспоримые доказательств должны быть представлены для этого?
В идеале ученого-атеиста – умерший человек вообще не смог бы осознать свою смерть. А любая ясная мысль указывала бы на признаки жизни. Но это была теория, такая же, как любая другая, говорящая про жизнь после смерти. В конце концов, может быть так оно все и выглядит: твое сознание живет вечно и просто переходит из одного мира в другой? А жутких фактов, доказывающих, что этот мир нечто совершенно иное, пусть и похожий на предыдущий, уже хватало. Особенно шокировала история про таблички в метро, на которых уродливые полулюди вымещают свою ненависть к родителям! Андрею казалось, что даже в самых темных своих глубинах, его сознание не способно породить такую извращенную фантазию, как эта. И все же, Фролову хотелось получить какое-то неопровержимое доказательство своей смерти, чтобы наконец-то все «разложить по полочкам» и попробовать составить план дальнейших действий. Возможно, эти доказательства ждали его дома.
Тем временем в темноте показался дом Фролова. Свет горел только в одном окне, длинная ночь всё ещё не кончалась. Окна родной квартиры выходили во двор, и сразу было неясно: горит ли в них свет. Андрею хотелось, чтобы горел. Чтобы жена Вера ждала его дома, переживала. А может она откроет дверь, и он сможет войти, обнять ее как прежде, и кошмарный сон закончится? Андрей откроет глаза, увидит палату, на белоснежном фоне которой вырисуется милое лицо…
Свет на кухне действительно горел. Начало нарастать волнение. Но знакомого учащения сердцебиения не последовало. Вместо него опять появилось желание. Желание поскорее попасть в дом. Оно просто взорвало разум. В неуловимый миг Фролов преодолел несколько десятков метров и уперся в дверь подъезда. Как это произошло было непонятно, но думать об этом не хотелось. Дверь подъезда, разумеется, заперта, и он вцепился в нее, затем стал колотить, царапать ногтями. И только когда стал кусать ручку – Фролов опомнился. Желание слишком захватило, он практически вел себя как монстр в метро. Нужно было снова взять себя в руки. Наконец-то поток эмоций отхлынул, наступили жуткая слабость и опустошение. Андрей сел на бетон, оперившись спиной о дверь.
Началась новая волна желаний. Теперь хотелось покурить. Так и не начатая пачка сигарет лежала в сумке. «Домофон! – осенила Фролова мысль. – Почему я не позвонил в домофон?» В буре разыгравшихся эмоций разум просто отключился. Надо контролировать каждый порыв эмоций, чтобы подобное больше не повторялось. Но пока этим навыком новичок мира желаний еще не овладел. И вот теперь начался новый приступ – безудержная лень. Казалось, что домофон был не над головой, а в километре отсюда. Продолжая сидеть, Фролов достал сигарету и зажигалку. Несмотря на лень, желание покурить некуда не делось. Андрей положил в рот сигарету и попытался прикурить. Но зажигалка не работала, как будто в ней не было газа, хотя воспользоваться ей удалось всего один раз – при проверке в магазине. «О, Боже! – подумал Фролов. – Это действительно ад!» Рука с зажигалкой обреченно рухнула на бетон. Глаза закрылись. Лень и неудовлетворенное желание получить никотин смешались и уже шли новым цунами в виде приступа отчаяния.
Андрей уже видел, как никчемная обида из детства на родителей превращается в извергающийся вулкан ненависти, как он кидается в астральном вагоне метро на таблички с надписями «мать» и «отец», а его тело с каждым новым приступом ярости приобретает омерзительные уродства. Нужно было срочно искать рычаги управления всеми этими желаниями и страстями. Обрести их – также необходимо, как задыхающемуся в дыму пожара человеку нужен глоток воздуха…
«Астральное тело? Копия физического? Принцип матрешки? – рассуждал Фролов с закрытыми глазами. – Но душа, сознание, – разве они копия физического тела? Там внутри должно быть еще что-то, такое же сейчас неведомое и неосязаемое, как астральное тело во время моей физической жизни…»