Не в силах более наблюдать за пьющей успокоительное матерью, Фролов отправился домой. Вера где-то разъезжала по ритуальным делам, квартира была пустая. Тихо и спокойно. Знакомая обстановка умиротворяла, охватывая иллюзией, что прежняя жизнь все еще продолжается. К тому же, в астральном теле можно было сидеть в самых неожиданных местах: на холодильнике, полках, комоде, столах, подоконниках, слишком узких для физических людей.
Вера пришла около девяти вечера. Она сняла туфли, бросила сумку, прошла в комнату и прямо в пальто рухнула спиной на кровать. Андрей попытался связаться с ней мысленно, как сегодня со следователем, но жена была слишком погружена в свои заботы, чтобы дать шанс умершему мужу. Полежав так несколько минут, Вера сняла верхнюю одежду, включила телевизор, отправилась на кухню, чтобы что-нибудь съесть. Андрей с удивлением узнал, что она постоянно думает о его изменах, и в этих мыслях фигурировала только одна любовница мужа Веры Фроловой – Любовь Соколова. Нет, Андрей подозревал, даже знал, что жена ревнует к Любе, что не одобряет его дружбу, считает излишней всю эту заботу об обычной пациентке, но то, что Вера была на сто процентов уверена в изменах и интимных связях с Соколовой, это стала для Фролова откровением. Ведь она даже не пыталась серьезно поговорить с ним на эту тему. Как-то обидно. Еще обиднее стало, когда в голове новоиспеченной вдовы проскользнула мысль, что она все равно бы потеряла мужа: не убили, так ушел бы к инвалидке-любовнице, что Вера воспринимала бы как позор.
Но Андрей понимал, что на самом деле сам давал повод жене. А последние его терзания по поводу Соколовой? Ведь были же мысли действительно уйти к ней! Фролов уже корил себя, что вообще связался после выписки из больницы с Любой, как заметил, что с его бывшей женой что-то не так. Она сидела за кухонным столом, достав бутылку с остатками коньяка, и беззвучно плакала, а ее руки нервно тряслись. Затем она схватила телефон и кого-то набрала, как оказалось, это был Ломидзе.
– Женя, ты можешь ко мне приехать? Мне очень плохо, – начала разговор Вера.
– Прямо сейчас? – переспросил Евгений.
– Да.
– Хорошо, сейчас соберусь.
– И привези что-нибудь выпить, у нас почти ничего нет… Привези коньяка, – подумав, добавила Фролова.
Пока Ломидзе ехал, Вера допила оставшуюся с какого-то застолья бутылку, причем без какой-либо закуски. Приятное опьянение начало расползаться по ее телу. В этот момент запиликал домофон.
– Как ты? – спросил Ломидзе, выкладывая из пакета на кухонный стол бутылку коньяка и набор скудной закуски.
– Сижу вот, думаю, как теперь ипотеку платить, – ответила Вера.
– Родители не помогут? – продолжал разговор друг семьи, открыв кухонный гарнитур в поисках второго коньячного бокала.
– Не знаю… Я думала – ты поможешь, все равно в съемной квартире живешь.
Андрея, который довольно флегматично наблюдал за сценой моральной поддержки вдовы своим другом, не находя в происходящем ничего такого, и даже напротив, одобрял Евгения за его внимательность, просто передернуло. Мгновенно Фролов осознал, что чего-то не знает, ведь фраза жены показалась весьма странной…
– Ты нашла тоже время обсуждать, – спокойно ответил Ломидзе, похоже, он вполне понимал, о чем идет речь.
– А что такого в том, что я хочу определиться со своим будущим? Тем более ты сам постоянно страдал насчет Андрея. А теперь его нет, и у тебя все карты на руках.
– А где же траур, оплакивающая вдова?
– К чему все это? Да, в этот раз он был не у Соколовой. И что с того? Разве это отменяет все его измены? И знаешь, что самое ужасное? Он не скрывал, что общается с ней, ходит к ней… Это совершеннейший цинизм!
Ломидзе что-то хотел сказать, но замялся. Но Андрей знал что. Его друг вспомнил вчерашний разговор о том, что никакого секса с Соколовой у мужа Веры никогда не было.
– Я все же за Андрея хочу выпить, – перевел тему Ломидзе, – не чокаясь.
Вера выпила все до дна в три глотка.
– Я устала от его вранья. Да, он был хорошим хирургом, наверное, неплохим человеком. Много чего для дома делал. Считал, что все делает правильно. В его понимании даже секс с Соколовой, наверное, как исполнение клятвы Гиппократа выглядело. Скажи, Женя, что он в ней нашел? У нее же ног не было! Мой муж, что, извращенцем был? – Фролова выглядела подвыпившей.
– Слушай, Вера, ты же знаешь: о мертвых либо хорошо, либо ничего.
Вера взяла Ломидзе за руку и проронила:
– Хорошо.
Одинокое слово звучало двусмысленно и глючно. Друг семьи тупо смотрел в стол.
– Я знаю, ты всегда напрягался. Ждал, что он появится в самый неподходящий момент. Все, Женя, он уже не придет. Никогда.
С этими словами Вера встала со своего стула и села на колени к Ломидзе. Он обнял ее, их глаза встретились, а затем они стали целоваться. Жадно и долго. Ночная рубашка Фроловой полетела на пол. Она томно дышала, пока ее любовник создавал слюной узор страсти на ее грудях и разогревал женское тело, сжимая руками бархатистую кожу.
Мир стал сужаться для Андрея Фролова. По краям обзора все темнело и растекалось, как на старой черно-белой фотографии. Наконец картинка стала походить на туннель, в конце которого его бывшая жена лежала обнаженная на столе и методично вздрагивая, повторяла: «Еще, еще!» Андрею казалось, что он сошел с ума.
Бородач в сером свитере снова помолодел. Но теперь, казалось, что он еще и перенес пластическую операцию. Но изменился ровно настолько, чтобы можно было безошибочно узнать. В свете тусклой желтой лампы его лицо было даже приятно видеть. Потому что оно не ассоциировалось с жизнью ничтожного человека Андрея Фролова, астрал которого валялся в каком-то подвале рядом с трубами и грязными кирпичными стенами.
– Сегодня похороны Андрея Фролова, – начал разговор бородач. – Заметь, я не говорю, «твои похороны». – Я что здесь три дня провел? – Ты хоть помнишь, что с тобой было? – Смутно. Это и был «бытовой шок»? – Тебе хочется посмотреть на погребение? – Чего я там не видел? – Твой ответ говорит о том, что шок заканчивается. Ты потерял интерес к своей прежней жизни. Это радует. Обычно он длится у умерших неделями, месяцами, а в особо тяжелых случаях – годами.
– После того, что я узнал: было бы странно сожалеть о потерянной жизни… Как мои родители? А можешь не рассказывать, и так понятно, что плохо.
– У Фролова будут шикарные поминки в ресторане. Слишком много людей его любили и уважали. Салимов и Лаврентьева очень переживают. Надежда, чтобы помочь в ритуальных делах даже золотое кольцо в ломбард сдала. Но все же, основной спонсор мероприятия друг Фролова – Евгений Ломидзе! Он никогда не был бедным человеком, ты же знаешь. А тут друг Андрей завещал ему и жену, и квартиру, с почти выплаченной ипотекой. Надо проводить с почестями!
– Проверяешь, буду ли я злиться или нет? – все-таки астральное тело выглядело точь-в-точь как некогда живой Андрей Владимирович Фролов. – Мне вообще пофиг и на Ломидзе, и на Зимину.
Андрей стал подниматься.
– Мне надо посетить только одного человека, – продолжил бывший хирург. – Одного из самых дорогих мне людей. Жаль, что я это понял только теперь.
– Соколову?
– Зачем ты спрашиваешь, ты же знаешь ответ.
– Ну что ж, действительно пора. Как-то ты забыл про бедную Любу. А она провела, между прочим, три ужасных дня. Сначала не могла дозвониться до Фролова, потому что его телефон отключен, затем его включил следователь, и Люба тут же набрала Андрея, но трубку никто не брал. Затем телефон опять отключили. По электронной почте и в социальных сетях ей тоже не ответили. Она уже поплакала, о том, что Фролов ее бросил. Думает, обиделся, что не приняла его в день рождения, и решил вычеркнуть ее из жизни.
– Может быть, это не такой уж и плохой вариант. Уж лучше, чем оплакивать покойника, – Андрей направлялся по ступенькам вверх, где за железной дверью ожидали солнце и свежесть, бородач следовал за ним.
– Но так ли она дорога тебе? Ведь ее вина в смерти Фролова тоже есть. Скажи она тогда ему: «приезжай», и все! Был бы до сих пор хирургом…
– Она сделала правильно. Если бы я тогда к ней приехал, мог бы с ней переспать и, получилось бы, что Зимина и Ломидзе правы… Я реально тогда этого захотел. Но в одном Зимина ошиблась, я бы не стал играть в благоверного мужа и врать ей, я бы с ней развелся!
– Вот видишь, превознесенная тобой Люба, по сути дела, лишила тебя, на тот момент – Фролова, не только жизни, но и возможности ее изменить. Ты уже сам выстроил цепочку событий в случае другого продолжения вечера… Того, которого ты хотел, – проходить сквозь двери, похоже умели все участники разговора.
– Она все сделала правильно – отправила женатого мужика к жене. Да, меня убили, а сама она, вполне возможно, лишила себя счастья, зато у нас с ней чистая совесть, а как обеспечить мучения этой парочке Ломидзе-Зимина я уже знаю. Ломидзе мучается, ему некуда отступать, и я заставлю его рассказать Вере один маленький нюанс, – свет и свежесть осеннего городского утра слишком разнились с затхлым унынием подвала, и поток восторженных переживаний тут же охватил чувствительные к эмоциям астральные тела собеседников.
– Неужели ты не понимаешь, что смерть Фролова была неизбежностью, – продолжил разговор собеседник Андрея, – потому что он оказался никому не нужным, никто не захотел спасти его, даже он сам. Если бы его смерть хотя бы избавила какую-нибудь приличную девушку от изнасилования, но даже этого не произошло. Он спасал обычную забухавшую с бичами шалаву, пока ее муж был на вахте. Не было ни одного мотива умирать в тот день. Кроме желания самого Фролова, потому что единственный человек, который его мог спасти – Любовь Соколова, его бросила. Хотя он столько лет возвращал ее к жизни ценой собственной семьи.
– Соколова ничем мне не обязана! – с расстановкой произнес бывший хирург. – Она сделала все, чего я ждал от нее в тот день – поздравила меня с днем рождения. Я не собирался к ней в гости, и она пригласила другого человека. Все, тема закрыта, – Фролов направлялся в сторону дома Любови.