Фролов понял еще кое-что. Неведомое Существо в нем проснулось в момент свершения справедливости. Нечто подобное, но в более слабой форме, он испытал ранее – когда кромсал демонов кухонной лопаткой. Как это было не прискорбно, но открывать в себе другую Личность нужно было в самом опасном астральном месте – аду!
Андрей не знал – кем вернется оттуда, и вернется ли вообще, вспоминая демонов, ядовитый ветер и красных хомячков, но жажда познания себя, как и водится в астральном мире, захлестывала с непреодолимой силой.
Любовь Соколова не думала, как бы она отреагировала на смерть близкого человека каких-нибудь условных пять лет назад. Но мгновенная трагедия в метро, сделавшая ее инвалидом, превратила нервы девушки в стальные канаты, а борьбу за достойную полноценную и, главное, счастливую жизнь – в железобетонную ценность дальнейшего существования. Андрей Фролов был тем, кто заложил эту ценность в мировоззрение, был другом, локомотивом, но Соколова всегда знала, что наступит день, когда он уйдет из ее жизни. Этот день настал бы даже при самом счастливом исходе их трагичного знакомства. Ведь стоило Любе обрести возможность свободного передвижения в пространстве, как появились бы новые знакомые, друзья, молодой человек, наконец, и все эти люди имели бы возможность проводить с ней гораздо больше времени, нежели женатый и вечно занятой хирург. Сама жизнь бы отодвинула их отношения на второй план. Соколова так не хотела, чтобы эта ситуация произошла, что даже бестолково попыталась соблазнить Андрея, но он не поддался, тем самым подтвердив развитие прогнозируемого сценария. Судить Фролова девушка за это не могла, да и не имела право. Он и так слишком много сделал для нее. Его нужно было отпустить. И Соколова это сделала, когда решила, что трехдневное молчание Андрея – обида на ее отказ приехать к ней в его день рождение. Ей просто хотелось расстаться по-доброму, друзьями. Смерть Андрея была ударом, но то был даже не нокдаун, не говоря уже про нокаут.
Ведь что такое смерть? Если исключить социальные и материальные функции личности, это – навсегда лишиться возможности общения с человеком. Соколова потеряла Фролова в те три дня ожиданий его ответа. Остальное было пусть и значимым, пусть крайне жестоким и неприятным, но все-таки нюансом их расставания. Слезы, бессонная ночь, бутылка вермута… Этот сценарий смерть написала давным-давно. Решение, что жизнь дальше идет без спасителя из метро, было принято еще раньше.
Самуил Розенталь недоумевал, почему Любовь Соколова, всегда быстро и качественно делающая работу, затянула с выполнением задания на неделю. Это был не первый случай, когда Розенталь имел дела с людьми с ограниченными возможностями, поэтому он решил навестить Соколову лично, чтобы выяснить причины сбоя в работе.
Розенталю было сорок один год, природа не одарила его особенными внешними данными, но на протяжении всей жизни он вполне пользовался спросом у женщин, поскольку был умен, при деньгах и являлся неплохим психологом. В две тысячи седьмом он уехал в Израиль, но пару лет назад вернулся в Россию и занялся бизнесом в области информационных технологий. Несмотря на свой возраст, Розенталь никогда не был женат и не имел детей.
Соколова сидела грустная. В последнее время, в связи с поломкой бесплатных протезов, она передвигалась на инвалидной коляске. Увидев Самуила, слегка улыбнулась и сказала сухое: «Привет».
– Как дела, Люба? – так же не затейливо продолжил разговор Розенталь.
– Нормально.
– По-моему что-то случилось?
– Да, я знаю, я не выполнила в срок работу. Дай три дня, и все сделаю.
– Я пришел не из-за работы. Я знаю, что ты всегда все делаешь вовремя… Проволочки не случайны… У тебя глаза грустные…
– Ты же по-любому заметил, что в своих никах я постоянно использую слово Андромеда. Даже не буду задавать тебе этот глупый вопрос: «Знаешь кто это?»
– Дочь Кефея и Кассиопеи, – не задумываясь, продолжил Сэм.
Соколова лишь пожала плечами и продолжила:
– В общем погиб мой Персей[8]…
Настал неловкая пауза.
Розенталь нагнулся к Любе и обнял ее.
– Я все понял, – прошептал он ей на ушко. – Это невосполнимая потеря. Ты осталась совсем одна. Опять одна. Но я буду рядом. Ты можешь рассчитывать на меня в любое время дня и ночи…
– Спасибо, Сэм, – ответила Любовь, прижимая к себе худое мужское тело. – Мне правда сейчас очень плохо.
В тот день Соколова и Розенталь просто общались о жизни. О ее трудностях, несправедливости и надежде…
Андрей стоял перед тем самым подвалом, где бородач нашел его опустошенного и в беспамятстве. Где жили дружелюбные карлики-столяры и был захлопнут люк над потоками зверьков-убийц, светящихся красным цветом, словно раскаленные угли. Как это было ни странно, но страха не было. Только ощущение, что от Фролова скоро не останется не только живого тела, но и чувства осознания, что ты есть – Фролов. И это жуткий момент. Даже классическая медицинская смерть выглядела более гуманно – свет гаснет и все. Все! Ты никогда не поймешь, что не ты – это не только твое тело, но и твое сознание. Ведь понять, что ты – это не ты, можно только осмысляя это.
Бывший хирург прыгнул вниз. Именно здесь хомячки производили свои экзекуции над мужчиной в кожаной куртке. Следов не осталось. Не удивляло, но было странным. До этого Фролов не замечал, чтобы астральный мир самоочищался. Прошел в квартиру, где его угощали чаем. В одной из комнат увидел, как накрытая тряпкой стоит в углу банка со светлячком. Живший в ней эльф еле шевелился. Андрей подошел к окну без стекол и открыл банку. Странное существо не реагировало. Пришлось просунуть руку и достать его. На ощупь оно оказалось довольно мерзким, но Фролов не испытывал ничего подобного. Человек-насекомое высотой с обычный граненый стакан, если не считать размах, похожих на стрекозьи, крыльев. Немного рассмотрев его, Андрей подбросил светлячка вверх, чтобы тот смог очнуться и улететь. Это сработало. Казалось, что эльф вот-вот упадет в темную бездну, но затем он снова засветился и взмыл вверх, исчезнув вскоре в гуще тяжелого черного занавеса.
Фролов сел на грязный пол темной комнаты и, прислонившись спиной к холодной стене, закрыл глаза. Ведь это все уже было. Пустой постапокалиптический город. Чувство опасности. Обреченность. Эта боль. Люди не придумали ничего нового. Ничего нового не было в аду. Все это было. Ни здесь. И не сейчас…
…Свет звезды еле пробивался сквозь серо-сиреневую завесу, расплывшуюся от горизонта до горизонта. Когда-то на звезду было невозможно смотреть, она сияло ярко, очень ярко – белой, с голубым отливом. Теперь это – лиловый диск, дающий с каждым оборотом планеты все меньше тепла и света. И дело не в том, что звезда остывала, дело – в плотной завесе. И она уплотнялась. Это не сулило ничего хорошего. Если свет звезды захлебнется в тумане навсегда, то наступит окончательный конец!
Аю-са и Эд-фо знали об этом лучше всех. Поэтому они с тревогой смотрели на лиловый диск и, чтобы хоть как-то поддержать друг друга, девушка и молодой человек держались за руки. Им было неведомо, какие точно метаморфозы произвела магия с другими жителями их планеты, но две вещи очевидны – жители превратились в монстров и стали бояться света звезды. Пара и так с кошмарами переживала каждую местную ночь, если тьма стала бы вечной, кошмары слились бы в бесконечный ад, в котором бы властвовали ужасные существа. Хотя молодые люди и так знали, что обречены. Деградировавшие в омерзительных уродов жители во главе с Великим Дуг-па слишком давно правили. А ведь были времена, когда все было по-другому!
Когда «ментальный конденсат» выпал на планету в виде астрала, ее начали заселять первые души, облаченные в легкие астральные оболочки. Поначалу их астральные тела не имели особой формы, но души уже не могли создавать мыслительные миры, и чтобы творить из астрала нужны были, как бы банально это не звучало, руки и ноги. Несмотря на то, что планета находилась в миллионах световых лет от крошечного твердеющего шарика, вращающегося вокруг Желтого Карлика, астральные тела приняли форму, удивительно похожую на нынешних физических людей, населяющих Землю. Оттого этих существ вполне можно было назвать людьми.
Планета называлась Мриа-фа, на ней не было ночи – с разных сторон ее освещали голубая и красные звезды. Астральные люди начали возводить свою причудливую цивилизацию. Поскольку они могли легко передвигаться во все стороны трехмерного пространства (по сути «летать»), их мир возвел причудливые строения. Высоченные сооружения, напоминающие воткнутые в землю карандаши, имели множества перемычек и балконов, словно гнезда ласточек. В мире, где можно было проходить сквозь стены, не было дверей, окна (зачастую имевшие круглую форму) служили для проникновения играющего света: яркого-бело-голубого днем, тусклого красного ночью; когда недолго оба светила были на небосклоне, свет действительно играл самыми разнообразными оттенками – от желтого до красно-оранжевого. Поскольку мрианцы были астралами, надобности в пище не имели. Им оставалось только творить. Свободная и радостная раса.
Но отсутствие запоров и дверей начали порождать первые конфликты. Астрал, пока еще девственный и неискушенный желаниями, оставался астралом. Мрианцы легко впадали в искушение попасть туда, где их не ждали, вмешаться туда, куда не стоило вмешиваться. Это проявляли первые зачатки жажды власти. И те, кто хотели оградить себя от познавших подобную жажду, стали искать возможности построения своих крепостей.
Вот тут и появился Дуг-па. Он предложил людям свободу уединения, путем воздействия на астрал определенных информационных кодов, либо попросту магии. Именно поэтому тогда за ним многие пошли. Одни хотели засовов, другие эти засовы ломать. Но они не заметили, как попали под влияние Дуг-па. Магия получила мощнейший рывок развития. Дуг-па быстро возглавил всю планету. Он был коварен и хитер. Предлагая людям новые сверхвозможности, забирал у них души. Но самое страшное началось, когда маг понял истинные слабости астральных тел – ощущения. Посредством информационных кодов, мрианцы могли вп