лезть в ее жизнь, чтобы потом заниматься с ней сексом! Гребанный фетишист! Любитель несчастных инвалидов. Он же все знал! Кто есть он. Кто есть Фролов. И, наверное, кто…»
– Тебе не кажется, – Азейрас вновь вырвал сознание Андрея из глубокой рефлексии, – что Ишас всегда завидовал тебе?
– Я не думаю, что это зависть… Хотя… По-моему, тебе пора покурить, а то неожиданно превратишься в Артемьева, чего я совсем не хочу. Смотри, какой пушистый снег повалил за окном. В самый раз для прогулки по палубе…
Андрей встретился с Соколовой тем же вечером. Затем во вторник. Но удачного момента для беседы о ее будущем он так и не нашел. На него вообще напала ностальгия. Ностальгия о том, чего еще не случилось, как бы абсурдно это не выглядело. Под впечатлением от недавнего приступа своего мужчины, когда казалось, что он умрет прямо на улице, Люба проявляла к нему повышенную заботу, что не могло не понравится Андрею. Он опять вспоминал Фролова, который, пожалуй, был бы просто счастлив, если бы у Любови вдруг появились ноги, и она стала уделять ему столько внимания. Еще всплывал в голове мерзкий Розенталь, который как трусливый шакал, дожидался своего часа, а до этого прикидывался добрым работодателем. Если бы можно было снова стать Фроловым… Впрочем, до этого оставалось немного. Но затягивать с самым важным разговором в жизни девушки тоже нельзя. Было решено, независимо не от чего, просто провести его в четверг.
Андрей написал Любе сообщение, что после учебы ждет ее у себя дома. Ему казалось, что лучше всего провести беседу именно здесь. Около трех часов дня Соколова звонила в дверь. Когда же зашла в квартиру, то показалось, что ее молодой человек слишком напряжен и чем-то озабочен. Он предложил присесть за кухонный стол. Налил чаю. Люба подумала, что здесь как всегда в плане съестного «шаром покати», но тут появилось печенье, которое она сама же покупала на прошлой неделе. Было странным, что его до сих пор не съели.
Длинные темно-русые волосы спускались на хрупкие плечи девушки. Ее взгляд был светел и чист, как безоблачное небо. Любовь была прекрасна просто как явление, даже без сексуальных мотивов, которые не возникали в Андрее ввиду отсутствия в нем гормонов. Хирург Фролов никогда не видел ее такой. Обычно перед ним представала совершенно другая Соколова: измученная жизнью, с немытыми волосами и тяжелым потухшим взглядом. Уже через год их знакомства мышцы на ее руках и плечах сильно подросли, предав спортивности, но убавив тонкую женственность. А потом появились и очки, из-за испорченного за компьютером зрения. Не говоря уже о самом главном – у нее не было ступней ног. Нет, ситуацию нужно было переламывать. Причем здесь и сейчас!
– У тебя что-то случилось? – спросила девушка, уж слишком долго и задумчиво смотрели на нее.
– Мне надо с тобой серьезно поговорить. Я хочу предотвратить трагедию, которая может случиться в твоей жизни. Наверное, даже пару трагедий.
– Почему ты решил, что со мной случится что-то плохое?
– Можешь, конечно, не верить, но я обладаю экстрасенсорными способностями. У меня были видения.
– Что? – на лице Любы появилась улыбка, пока еще добрая.
– Я серьезно…
– И что за трагедии со мной должны случиться? – улыбка девушки постепенно начала превращаться в ухмылку.
– Пятого апреля две тысячи одиннадцатого года ты, как обычно, поедешь в метро на учебу. Когда выйдешь на своей остановке, тебе станет плохо. Ты потеряешь сознание, а затем упадешь между вагонов. Дальше два варианта: любо ты погибнешь, либо тебя спасут. Но в момент спасения ты потеряешь ноги. Их отрежет тронувшийся поезд, – Андрей только сейчас осознал, казалось бы, очевидную вещь: если Фролов не женится на Вере Зиминой, то, скорее всего, он не окажется в это время в этом месте, чтобы спасти Любу, что означает ее неминуемую смерть. – Лучше вообще в этот день остаться дома и никуда не ехать, чтобы не рисковать.
Соколова пристально смотрела на предсказателя несколько секунд. В ее взгляде было намешано столько всего, что трудно определить, что сейчас твориться в ее голове. В нем было и удивление, и досада, и растерянность…
– Но это не все, – Андрей не стал дожидаться, когда паузу прервет девушка. – Если вдруг все обойдется, например, потому что ты послушаешь мой совет, то есть другая опасность. Как раз в это время – весной одиннадцатого – ты начнешь встречаться с парнем. Он будет работать в милиции. Я не знаю, что именно произойдет, но тебя кто-то или что-то сильно обидит. Чтобы вылить все свою боль, ты украдешь у своего парня пистолет и расстреляешь в университете двух одногруппниц…
Чем дальше шло пророчество, тем шире от удивления становились глаза Любы. Андрей уже не знал, продолжать или нет, видно сейчас в голове девушки даже близко не было желания кого-то убить, что не удивительно, ведь до расстрела оставалось три с половиной года.
– Так вот, значит, как ты ко мне относишься? Вот, какое будущее ты мне предрекаешь? Кто я в твоих глазах? Маньячка и психопатка, которая просто так расстреляет людей? И что тоже удивительно: весной одиннадцатого года я буду встречаться с ментом, – Соколова растеряно развела руками. – А я думала, что с тобой…
На глазах девушки начали набухать слезы. Она, боясь, что разреветься прямо здесь, встала и чуть ли не побежала к выходу. Если бы не сапоги, которые невозможно было надеть за считанные секунды, то уже выскочила бы в подъезд.
– Люба, – Андрей подошел и оперся рукой на дверь, тем самым давая понять, что не даст девушки так просто сбежать, – пойми, я не считаю тебя такой… Я вообще не могу контролировать эти видения. Меня самого это очень волнует.
Соколова застегивала сапоги. Когда она разогнулась, то по ее лицу уже текли слезы. На этот раз в ее глазах была боль и обида.
– Андрей, я не могу все это больше выносить. Ты очень странный. То ты намекаешь, что был на войне, то у тебя какие-то видения… А еще я совсем не интересую тебя как женщина. Может, ты чем-то болен и это связано. Не знаю. После того приступа, который ты пытаешься выдать за астму, уже ничему не удивлюсь. Нам лучше расстаться. Выпусти меня, пожалуйста.
Андрей убрал руку с двери.
– Люба, я прошу тебя только об одном: пятого апреля одиннадцатого года останься дома.
Соколова с грустью взглянула на своего уже бывшего мужчину.
– А я думала: ты попросишь остаться с тобой…
Любовь, уже накинувшая пуховик, открыла дверь и вышла. Это выглядело как-то обыденно, не так, как бывает после ссоры или прощания. Как будто она должна была сюда вернуться еще ни один раз. Не хватало только банального «пока».
Вот так все и закончилось. Можно было, конечно, надеяться, что Фролов, с которым предстояла встреча, проникнется идеей отношений с этой девушкой и не даст ей совершить глупости, но эта была лишь надежда. На самом деле, если отбросить ненужные сейчас сантименты, то расставание по инициативе Соколовой было к лучшему. Оно все равно должно было произойти, и Андрей переживал, что Люба разрыв с его стороны перенесет плохо. И, возможно, сегодняшняя сцена настолько впечатается в ее воспоминания, что она не поедет никуда пятого апреля и никогда не станет встречаться с милиционером, тем самым исключив возможность обзавестись оружием, не говоря уже о самом желании кого-то убить. В общем, как бы печально не выглядело сегодняшнее расставание, все было к лучшему. Иногда следует чуть-чуть пострадать прямо здесь и сейчас, чем мучиться потом всю жизнь.
Да и нужно было, наконец-то, признаться самому себе, именно признаться, потому что Зеттатеррон это знал всегда, что Любовь Соколова, любящая Туманность Андромеды, это и есть Он (Она), некогда Сознание целой галактики, вынужденное из-за потери структуры эмонировать в конкретную личность, имеющую женское начало. Это про нее Атум говорил карающему ангелу при их первой встречи: «В очереди стоит ментал. Его дела очень плохи. Это ментал – бывший Бог Андромеды. Вернее, Богиня. Если не будешь вмешиваться, она родиться хоть завтра». И, наконец, нельзя было не вспомнить разговор на палубе парохода, состоявшийся при последней встречи с медиумом, когда собеседники вышли под хлопья снега, падающего стеной с давящего неба, чтобы Артемьев смог покурить трубку и дальше оставаться Азейрасом.
– Тебе не обидно, что Ишас, будь он на твоем месте, выиграл бы спор у Сатаны, поскольку сам, будучи в физическом теле вспомнил все? – спросил Зеттатеррона его ментальный друг и наставник. – Значит, это было возможно? Значит, это не разводка Сатаны и все было по-честному?
Зеттатеррон смотрел в черную воду и молчал. Азейрас был тысячу раз прав.
– А знаешь: почему это произошло?
Снег облеплял открытую голову и лицо Андрея, но он даже не морщился, что выглядело немного неестественно.
– Ты все знаешь… Знаешь, знаешь. Любовь Соколова. Все семь жизней, которые тебе отвели здесь, ты непременно тратил на то, чтобы спасти ее. Неважно как ее звали и кем она была. Ты женился на Зиминой, чтобы в нужном месте, в нужное время вытащить девчушку из-под поезда. Тебе не хватило считанных секунд, чтобы справиться с этой задачей на отлично. Но ты не бросил спасение и потом, поставив под угрозу собственную семейную жизнь, и, кстати, разрушив ее этим. Потому что эти Зимины, Ломидзе, это все было неважно, лишь путь к достижению цели. А цель-то была другая – выиграть спор у падшего ангела, чтобы поменять устройство физического мира на планете Земля. Сделка была честной. Но Атум и Сатана развели тебя на другом. Они каждый раз подкидывали тебе одну и ту же душу, к которой ты, по известным тебе причинам, давно питаешь необоснованные любовь и трепет. Из жизни в жизнь эта душа рождалась где-то рядом с какими-то жуткими проблемами, и ты, бросая все, начинал ее спасать, вместо того, чтобы заняться духовным саморазвитием и попытаться вспомнить Себя!
Зеттатеррон понимал, что Азейрас указал на самую суть его провалов. Отступать было некуда. Не будет уже восьмой жизни. Теперь он в прошлом, в каком-то странном режиме бога, все дошло до абсурда и запутанной сумятицы. Поэтому, сделав для Соколовой все что можно, Андрей решил забыть про девушку и сосредоточиться на миссии. В конце концов, бывшая Богиня Андромеды должна сама пройти свой путь Великой космической инволюции.