Учитывая, что осенью 1939 г. германский подводный флот состоял всего из 57 подлодок и что Германия вступила в войну только с 23 субмаринами, способными действовать в Атлантике, с чисто морской точки зрения надежды Дёница были, возможно, не столь уж абсурдными. Но они, однако, выдают отсутствие широты кругозора, как признался Дёниц в Нюрнберге. Там он заявил, что каждый держался за свое, и только один Гитлер видел общую перспективу.
Также следует добавить, что Дёниц давно был убежден — возможно, еще до того, как стал главнокомандующим кригсмарине, — что военным путем эту войну вряд ли можно выиграть. Даже после Французской кампании 1930 г. он чувствовал, что война будет затяжной и в лучшем случае закончится всеобщим истощением сил. По его мнению, победа будет зависеть от того, кто дольше продержится. Очевидно, Дёниц не мог озвучить это мнение. Он надеялся на то, что возобновление морской войны с новыми типами подводных лодок заставит британцев «созреть для переговоров».
В своей ссылке на «неожиданные политические события» Дёниц рассчитывал на раскол во вражеском альянсе. Однако всерьез рассчитывать на это он стал только после капитуляции. В оценках штаба кригсмарине от 20 мая и 20 августа 1943 г. делается упор на разногласия во вражеской коалиции, особенно между Великобританией и Соединенными Штатами. Боевой дневник штаба кригсмарине 13 апреля 1945 г. отмечает возможные далекоидущие последствия смерти Рузвельта. Однако как оценки, так и запись в боевом дневнике — это работа начальника штаба управления боевыми операциями адмирала Майзеля и его штаб-офицера капитана Пфайфера. Сам Дёниц в своем приказе 11 апреля 1945 г. предупреждал против такого принятия желаемого за действительное: «Капитуляция наверняка означает оккупацию всей Германии союзниками с соблюдением границ раздела, обсуждавшихся ими в Ялте. Поэтому это также означает и уступку России значительной части Германии к западу от реки Одер. Или все полагают, что на этом этапе англосаксы не будут придерживаться своих соглашений и воспрепятствуют дальнейшему продвижению русских орд в Германию с вооруженными силами и начнут войну с Россией ради нашего блага? Рассуждение типа „Давайте впустим англосаксов в страну, и этим, по крайней мере, не дадим войти русским“ является также ошибочным».
Этот аргумент он использовал просто для того, чтобы бороться с опасностью истощения войной.
В качестве дальнейшего объяснения своего поведения Дёниц приводит данные о количестве солдат, которые в случае капитуляции зимой 1944/45 г. попали бы в руки русских и, вероятно, были обречены на жалкую смерть от голода и холода. Это не выглядит аргументом, добавленным позже ради самооправдания. Дёниц, вероятно, использовал этот аргумент поздней осенью против любой идеи окончания войны; в то время также он говорил об огромных территориях, которые отойдут к России (под советский контроль. СССР получил от Германии не так уж и много — Калининградскую область. Остальное досталось Польше. — Ред.) в соответствии с планами союзников, известными германскому Верховному командованию. Тут, конечно, напрашивается вопрос, а разве не было бы больше жертв среди солдат и гражданского населения, если бы война продлилась еще несколько месяцев. Однако фактом является то, что в течение своего краткого периода пребывания на посту главы государства Дёницу удалось спасти многие тысячи людей от советского плена и неизвестной участи.
Все эти соображения, несомненно, сыграли какую-то роль в формировании его позиции. Однако решающим фактором было его почти беспредельное доверие Гитлеру. Дёниц никогда не скрывал своего восхищения диктатором. В уже цитировавшемся ранее своем секретном приказе 11 апреля 1945 г. Дёниц утверждает следующее: «Самое позднее в следующем году, а может быть, даже и в этом году Европа признает, что Адольф Гитлер — единственный значительный государственный деятель в Европе», и вновь: «В Гитлере я увидел могучую личность, обладающую необычайным интеллектом и энергией, а также практически универсальными знаниями, из которого как будто излучается энергия, и эта личность обладает замечательной мощью внушения». Поскольку Дёниц, вероятно, никогда не получал от Гитлера такого приказа, «который бы каким-то образом нарушал воинскую этику», он не видел «никаких причин вообще, чтобы порывать с фюрером». Эта ремарка, сделанная в Нюрнберге, не до конца правдива, потому что Гитлер приказал расстреливать людей на воде с тонущих кораблей (торпедированных или пораженных огнем артиллерии) и разорвать Женевскую конвенцию. Дёниц, всегда настаивавший на соблюдении справедливых методов ведения войны, отказался выполнить оба приказа. Кодекс чести, однако, запрещал Дёницу чернить человека, которому так долго служил, даже когда полностью распознал истинный характер Гитлера: «Конечно, сейчас мы все знаем лучше, но не можем отрицать, что тогда следовали за ним. Вот почему я не хотел бы нападать на Гитлера».
В принципе Дёниц был совершенно не политической личностью, признававшей примат политики, для него концепция обязанности солдата подчиняться приказам была абсолютом; соответственно Дёниц не сумел разглядеть различие между преданностью своему долгу и безусловной верностью начальству, между послушанием и патриотизмом, особенно при том, что он считал национал-социализм скорее программой возрождения Германии, а не какой-то партии, а Гитлера — личностью мифической величины.
«Я — твердый сторонник идеи идеологического воспитания. Для чего это надо в принципе? Выполнение своего долга — это нечто само собой разумеющееся для солдата. Но исполнение долга будет не таким, каким оно должно быть, если человек выполняет свою обязанность буквально, послушно и преданно. Вот почему для солдата необходимо исполнять свой долг со всей своей ментальной, всей своей духовной энергией; а для этого необходимы убеждения и идеология. Вот почему нужно обучать солдата единообразно и всесторонне, чтобы он мог быть идеологически адекватен нашей Германии».
Еще несколько фраз, и становится ясно: Дёниц уравнивает идеологию — то есть национал-социалистическую идеологию — с патриотизмом: «Солдат воплощает в себе государство, в котором он живет; он — представитель, выраженный образец своего государства. Поэтому он обязан всем своим весом поддерживать это государство». Поэтому для него понятия «Гитлер», «национал-социализм», «государство» и «Германия» являются одним и тем же понятием. И поэтому он может заявить: «С самого начала весь офицерский корпус должен быть настолько проникнут доктриной [национал-социализма], что обязан ощущать себя несущим совместную ответственность за это национал-социалистическое государство во всей его полноте. Офицер — это представитель государства. Пустая болтовня по поводу того, что офицер должен оставаться вне политики, — сплошная чушь».
По причине отождествления Гитлера с Германией и морского кодекса чести, предусматривающего безусловную верность власти предержащей (большую роль в этом играла также память о мятеже 1918 г. на военном флоте), Дёниц был категорически против немецкого Сопротивления, и прежде всего попытки переворота 20 июля 1944 г. Это событие он рассматривал просто как измену, и тем более серьезную, что она была совершена в разгар войны, которую он считал сражением за судьбу Германии. По этому случаю его воззвание гласило: «Моряки! Священный гнев и бесконечное возмущение наполняют наши сердца из-за этого преступного покушения, которое могло стоить жизни нашему обожаемому фюреру. Провидение решило по-иному, оно присматривало и уберегло нашего фюрера и не покинуло наше германское отечество в этой борьбе за его судьбу».
В мемуарах Дёниц излагает свое отношение к этой проблеме уже далеко не столь экстремистски. Политически он все еще считает путч 20 июля ошибкой, поскольку тот таил в себе слишком большую угрозу гражданской войны и мог привести к росту еще одной легенды «предательского удара в спину». Тем не менее Дёниц уважает моральные мотивы заговорщиков, потому что «они знали о массовых убийствах, которые совершались гитлеровским режимом».
Поэтому до конца апреля 1945 г. Дёниц и словом, и делом поддерживал тупое упрямство Гитлера, отказывавшегося признать факты военного и политического поражения. Более того, точное знание вражеских планов укрепляло фюрера в своем бескомпромиссном поведении. Во время наступления в Арденнах вермахт захватил копию плана «Операция Эклипс», выдававшую намерения союзников и подготовку к оккупации Германии. Сюда входило «уничтожение военной мощи рейха на все времена» и «полная ликвидация НСДАП»; о поведении союзных войск там говорится следующее: «С самого начала немцам должно быть ясно, что они — побежденная нация».
Когда Дёниц покинул Гитлера 21 апреля, он намеревался организовать оборону северной зоны страны до самой последней детали. Дёниц работал по принципу максимального упрощения и отказывался сотрудничать со слишком многими органами власти. Всеми гражданскими делами занимался Пауль Вегенер, гаулейтер Бремена; 23 апреля он был назначен Гитлером, по настоянию Дёница, верховным комиссаром обороны рейха и приступил к своим обязанностям 24 апреля. Его подчиненными были гаулейтеры, работавшие в самом тесном контакте с командующими группами армий и армиями в обход рейхсминистра. Некоторые из министров только уехали из Берлина в Ойтин (город севернее Любека и юго-восточнее Киля. — Ред.) в ночь с 20 на 21 апреля, и на совещании, созванном в местном муниципалитете Ойтина в 15:00 25 апреля они выразили протест против этих перемен, указывая Вегенеру, что «неограниченные полномочия, возложенные на гроссадмирала, несовместимы с прерогативами правительства рейха, поскольку его обязанности ограничиваются обороной и его районом в „Северной зоне“». В конце концов было достигнуто соглашение о том, что работа министерств будет продолжаться, а инструкции, касающиеся «Северной зоны», должны передаваться гаулейтеру Вегенеру через доктора Штукарта, государственного секретаря в министерстве внутренних дел. Несколькими часами спустя (17:00) министр финансов Шверин фон Крозиг (с 1 по 23 мая рейхсканцлер, а с 8 мая также и министр иностранных дел) информировал Дёница об этой договоренности, по случаю чего адмирал подчеркнул важность в интересах сохранения порядка, чтобы «все военные, государственные и партийные органы получали указания только из одного источника».