Дёниц и его помощник вернулись на командный пункт в Плёне к концу дня 30 апреля. Адмирал Куммерц, командующий Балтийским флотом, дожидался их с докладом о ситуации в его районе и текущих передвижениях по морю. Также дожидался Дёница и Шпеер, которого Дёниц считал своим другом и который имел к нему доступ в любое время. В 18:35 поступило первое радиосообщение от Бормана, известившее Дёница о том, что он стал преемником Гитлера.
Глава 2Личный кабинет и Альберт Шпеер
Первоначальной реакцией Дёница было удивление. Хотя другие, вероятно, предвидели такую возможность, для него это назначение было совершенно неожиданным. Природной средой Дёница была военная; амбиции ограничивались единственно его родом войск. Ради кригсмарине он шел до конца, а когда все его усилия оказались безуспешными, пришел к выводу, что единственным логическим действием должна стать капитуляция, включая ВМС, а затем надежда умереть в сражении. Теперь перед Дёницем стояла задача, к которой он не был готов и которая была чужда его натуре. Естественно, его мысли сразу же обратились к военным последствиям. Дёниц уже решил сдаться со своими кригсмарине. Соответственно он воспринял решение Гитлера о преемственности как указание, что весь вермахт должен теперь капитулировать. «Его смерть стала последней службой его народу. Он понял, что не существует военного способа, чтобы изменить исход войны. Поэтому он пожертвовал собой, чтобы освободить путь для кого-то другого с целью окончания войны. И именно это было предназначено совершить гроссадмиралу». Только по этой причине, думал Дёниц, фюрер выбрал его, единственного действующего главнокомандующего родом войск, после того как Гитлером был разжалован Геринг. Полный текст завещания Гитлера ему довелось увидеть лишь тогда, когда пришло время Нюрнбергского процесса.
Позднее, этим же вечером, к Дёницу прибыл его старый друг адмирал Годт, с которым он служил на субмаринах с 1938 г. Дёниц рассказал ему, что намеревается закончить дело — время для героизма прошло. Борьбу на Востоке, однако, нельзя было заканчивать немедленно; вначале нужно было переместить беженцев из Мекленбурга, а это поначалу означало продолжение борьбы и на Эльбе. Люди наподобие фельдмаршала Шернера так легко от борьбы не откажутся. И очень мало солдат было готово сдаться русским.
Годту Дёниц показался другим, переменившимся человеком. Он ничего не знал о намерении сдать ВМС и думал, что Дёниц прикажет ему сражаться до конца. Была ли эта неожиданная перемена, которую даже самые близкие к нему люди находили потрясающей, результатом какого-то внутреннего процесса, который давно назревал, а сейчас вышел на поверхность в виде реакции освобождения и облегчения? Или Дёниц надеялся, что смерть Гитлера позволит совершить переход в новую фазу, в которой, продолжая использовать некоторые силы на Западе, борьба на Востоке может быть продолжена и, возможно, даже с помощью Запада?
В своем разговоре с Бернадотом 24 апреля Гиммлер точно так же заявил, что сопротивление на Восточном фронте следует в течение какого-то времени продолжать. И Гиммлер, и Дёниц были согласны с тем, что главное соображение — это избежать хаоса. Поэтому было очень важно дать возможность беженцам и войскам отойти в районы, которые будут заняты войсками западных держав. Ужас и страх перед русскими были слишком велики. В действительности поведение советских войск было не «естественной страстью к жестокостям со стороны азиатских орд, а ответом за годы нечеловеческого обращения немцев с русскими»; тем не менее это не меняет факта, что во всех своих планах Дёницу приходилось учитывать этот психоз страха — и он знал, что страх этот оправдан.
Как преемник Гитлера, Дёниц поначалу полагался на свой собственный ближайший персонал. Как и адмирал Годт, это были морские офицеры. Первым был контр-адмирал Герхард Вагнер, являвшийся связным офицером между главнокомандующим ВМС и штабом ВМС с июня 1944 г. Когда Дёниц был назначен главой государства, Вагнер предложил свою отставку, но Дёниц пожелал, чтобы он остался как «знакомое лицо». Своим собственным преемником в командовании кригсмарине он назначил адмирала фон Фридебурга, адмирала подводного флота, и назначил Вагнера военным представителем в своем личном штабе, а несколько дней спустя — директором военного кабинета. Поскольку весь отдел состоял лишь из одного человека, Вагнер считал этот титул слишком претенциозным и называл себя «специально нанятым адмиралом, приданным гроссадмиралу». 30 апреля Дёниц обсудил новую ситуацию с Вагнером и его личным помощником Вальтером Людде-Нейратом; последний был при нем с сентября 1944 г., сопровождал его везде, участвовал во всех совещаниях по поводу флота и обычно был при Дёнице в ставке фюрера. Хотя Людде-Нейрат строго придерживался своих должностных обязанностей, Дёниц всегда ценил его мнение — может быть, секрет его успеха как командира состоял в том, что всегда готов был выслушать мнение других. Он, однако, воспринимал только обоснованную критику, все остальное отвергал, часто в чересчур грубых выражениях.
Но все-таки настоящим советником Дёница на ранних стадиях был не морской профессионал, а штатский человек, «архитектор фюрера», рейхсминистр вооружений Альберт Шпеер. В начале мая 1945 г. его влияние было так велико, что в этой книге было бы неуместным приводить лишь его краткое описание. Тревор-Ропер описывает его как «интеллектуально неподкупного», но тем не менее «настоящего преступника»: будучи сорока лет, Шпеер являлся одним из самых могущественных людей в гитлеровском государстве, воплощением ограниченного специалиста и аморального технократа (описание Иоахима Феста). Несомненно, если бы не Шпеер, Гитлер не смог бы так долго вести свою войну.
Альберт Шпеер родился 19 марта 1905 г. Поначалу у него не было намерения стать архитектором, подобно его отцу или деду, он больше склонялся к математике и физике, но в конце концов традиция взяла верх, и Шпеер изучал архитектуру в высших технических школах Карлсруэ, Мюнхена и Берлина (в последней его дедушка учился у известного архитектора Шинкеля). В 1928 г. Шпеер получил диплом и с 1929 по 1932 г. был ассистентом у профессора Тессенова в Шарлоттенбургской высшей технической школе. В течение этого периода у Шпеера завязались связи с нацистской партией, и он вступил в нее 1 марта 1931 г. Став в 1932 г. свободным архитектором, Шпеер брался за различные небольшие работы, в основном для партии. Очень скоро его заметил Геббельс и взял в свой штат. Первомайские празднества 1933 г., которые новое правительство сделало официальными, предоставили Шпееру первую возможность продемонстрировать свои способности в организации громадных массовых демонстраций. Купола света, скопления флагов и импозантные фасады создавали идеальную обстановку для искусства демагогического соблазнения. Современный критик нашел весьма показательным, что «национал-социалистическая эра первой придала новое значение улицам и площадям, заполнив огромное пространство организованными массами людей». Неудивительно, что на одаренного молодого архитектора скоро обратил свое внимание и Гитлер. С этого времени на Шпеера была возложена «захватывающая задача». Он построил стадион Цеппелинфельд, он проектировал сооружения для партийных съездов в Нюрнберге; он стал руководителем отдела «Эстетика труда» в организации «Сила через радость»; он приложил руку к реконструкции и украшению германского посольства в Лондоне, Германского дома и Международной выставки в Париже. В 1937 г. Рудольф Гесс, заместитель фюрера, назначил его в свой штаб «архитектурным представителем», и таким образом Шпеер стал ответственным за все здания, принадлежащие партии и ее организациям. Еще более важным стало его назначение 30 января 1937 г. генеральным архитектурным инспектором по столице рейха; сейчас Шпеер отвечал за воплощение в жизнь архитектурных фантазий Гитлера. В результате возник стиль, позже получивший название «безумной монументальности», основанной на венской классической форме, которой Гитлер никогда не переставал восхищаться. Между 1937 и 1939 гг. диктатор и «его художник» установили очень тесные взаимоотношения. В Нюрнберге Шпеер говорил: «Если бы у Гитлера были какие-то друзья, то я наверняка был бы одним из его самых близких друзей». В 1942 г. Шпеер, которому исполнилось 36 лет, стал министром вооружений и боеприпасов вместо доктора Фрица Тодта, погибшего в авиационной катастрофе 8 февраля при несколько загадочных обстоятельствах. Одним из главных видов деятельности этого министерства до сих пор было строительство оборонительных сооружений. Потери в зимней кампании 1941/42 г. в России привели к росту потребностей в вооружениях сухопутных войск, но Шпеер выяснил, что осенью 1941 г. по приказу Гитлера производство таких вооружений было сокращено в пользу люфтваффе.
В течение 1942 г. Шпеер также занял пост руководителя по делам вооружений в ОКВ и стал ответственным за выполнение задания четырехлетнего плана по вооружениям, что фактически дало ему власть над всем планом. Вместе с фельдмаршалом Мильхом и Кернером он руководил центральным планированием. После приказа фюрера от 2 сентября 1943 г. о концентрации власти в области военной экономики полномочия над использованием сырьевых материалов для промышленности, которые до сих пор осуществлялись министерством экономики, были переданы Шпееру, который с этого момента стал именоваться рейхсминистром вооружений и военного производства. На него также была возложена ответственность за распределение от имени министерства экономики рейха, и к 1943 г. Шпеер контролировал секторы экономики, которые давали ему полный контроль над добычей угля и производством химической продукции. Своими совершенно неортодоксальными методами Шпеер добился устранения самых худших узких мест. Он оказался мастером импровизации. Он сформировал свой собственный рабочий штаб из квалифицированных экспертов и в отношении всяких бюрократических препон и правил действовал поистине деспотически. Его успехи, казалось, доказывали его правоту. В 1944 г. Шпеер достиг рекордных показателей в производстве боеприпасов, оружия, танков, самолетов и подводных лодок. Согласно опубликованным им цифрам, производство в том году позволяло полностью вооружить 225 совершенно новых пехотных дивизий и 45 танковых дивизий. Такой уровень производства был возможен только благодаря концентрации сил исключительно на вооружениях — за счет других отраслей экономики и безжалостного использования и эксплуатации рабочей силы, в том числе иностранных рабочих и заключенных концентрационных лагерей.