Поэтому суд в Нюрнберге стал для него «как пощечина», поскольку Йодль абсолютно не имел представления о 90 % пунктов обвинения; а остальные 10 % он рассматривал как оправданные при тотальной войне. Обвиняемых в преступлениях, совершенных в концентрационных лагерях, Йодль описывал как жестоких животных и считал немыслимым, чтобы такие вызывающие ужас истории были правдой. Из Нюрнберга он писал своей жене: «Сейчас я слышу об этих отвратительных преступлениях впервые, и это кажется невероятным».
Его хорошо известное описание ставки фюрера как «гибрида между монастырем и концентрационным лагерем» можно принять за доказательство его неведения относительно настоящих условий в лагерях — даже хотя такое замечание было сделано только в Нюрнберге. Для Йодля концентрационный лагерь означал ограниченное пространство, окруженное колючей проволокой и часовыми.
Йодль, однако, так и не освободился до конца от своих антисемитских чувств и был согласен с принципом дискриминации евреев. В записке о сути военной профессии он, например, писал: «Когда сталкиваются профессиональная гордость и расовая гордость, в этом плане германский офицер всегда был антисемитом». Более компрометирующего признания быть не может.
Йодль сделал несколько заявлений об окончании войны, как только военная ситуация стала безнадежной. Еще осенью 1944 г. он все еще возлагал огромные надежды на новое оружие, главным образом новые подводные лодки; переговоры представлялись ему бесполезными, «потому что всем было совершенно четко дано знать, что война может быть закончена только при безоговорочной капитуляции и максимальном уничтожении всего германского. Нормальные условия для переговоров в прошлых войнах, когда можно было сказать: „Да, мы проиграли войну, мы слагаем оружие и уступаем провинцию“, — в этой войне не предоставлены».
Захват плана союзников под кодовым названием «план „Эклипс“» укрепил решимость сражаться до конца. Дополнительным соображением, также подчеркивал Дёниц, было то, что, если война закончится зимой, миллионы немцев будут согнаны в лагеря под открытым небом и там замерзнут до смерти. «Мы старались изо всех сил спасти как можно больше людей, направляя их в западные районы. А это можно было сделать, только стянув два фронта ближе друг к другу».
Йодль забыл упомянуть тот факт, что он, как и Гитлер, верил, что наступление в Арденнах изменит положение на Западе, после чего западные союзники будут более склонны к переговорам. Хотя после провала этого наступления Йодль, очевидно, понял, что на улучшение военной ситуации перспектив нет, но тем не менее продолжал до самого конца издавать призывы к борьбе, формулировавшиеся в самых суровых и жестких терминах. Совершенно секретная инструкция, подписанная им и адресованная командующим группами армий и военными районами, гласит: «В ближайшие дни враг должен осознать, что вступает в страну, воодушевленную фанатической решимостью сражаться. Только таким образом мы сможем добиться успеха в восстановлении целостности прежних фронтов, образованных на удобных природных рубежах. Фюрер ожидает, что все главнокомандующие и командующие займутся решением этой задачи, приложив весь вес своего личного влияния — не дожидаясь приказов или директив и не придерживаясь разграничительных линий и районов ответственности, — и поведут самую фанатичную борьбу против надвигающегося на нас врага. На данном этапе не допускаются никакие размышления о судьбе населения, которые могли бы помешать борьбе».
Потом он заявил, что надеется умереть в последнем бою за Оберзальцберг, но эту несколько ребяческую романтическую картину, напоминающую последний оплот готов на Везувии, не стоит воспринимать слишком серьезно. (С 535 г. армия Восточной Римской империи отвоевывала Италию от захвативших ее остготов. В 553 г. при Везувии состоялось последнее крупное сражение с остготами (до этого уже не раз разбитыми; в 552 г. при Тагине был смертельно ранен их король Тотила), в котором они были разгромлены восточноримским войском Нарзеса. После этого остготы в Италии практически исчезли — частью были истреблены, частью вымерли от голода и эпидемий. — Ред.) На деле же, когда Гитлер решил остаться в столице, Йодль покинул берлинскую «мышеловку» и перебрался на север. Кроме того, в записке о принципах, очевидно написанной во время краха или чуть позже, он заявлял: «Для народа, насчитывающего 80 миллионов человек, сражение до смерти, как это устроили готы на Везувии, нецелесообразно».
Мы не знаем, что он думал о назначении Дёница. Хотя назначение морского офицера Верховным главнокомандующим вермахта должно было показаться ему необычным, он, несомненно, приветствовал Дёница как переходную меру, предпочитая его как Герингу, так и Гиммлеру.
Глава 4Политический советник — Йоганн Людвиг (Лутц) граф Шверин фон Крозиг
Из первого радиосообщения от Бормана Дёниц сделал вывод, что ему передаются все посты, которые занимал лично Гитлер. Военные советники уже имелись, а поэтому он не стал искать канцлера или главу государства; оставался лишь эксперт по внешней политике.
Вечером 30 апреля Дёниц поручил своему помощнику выяснить местонахождение бывшего министра иностранных дел рейха фон Нейрата, которого он знал еще с 1915 г. В 23:00 адмирал Вагнер переслал сообщение Бормана контр-адмиралу фон Путткамеру в «Южную зону» с просьбой проинформировать Фрайхера фон Штеенграхта фон Мойланда, статс-секретаря министерства иностранных дел, и приказать ему немедленно направиться в «Северную зону» с небольшим штатом. Когда расспросы о месте пребывания фон Нейрата ни к чему не привели, обратились за его адресом к Риббентропу, находившемуся недалеко от Плёна. Гитлеровский министр иностранных дел настаивал на личной беседе с адмиралом и выдвигал свою собственную кандидатуру. Ходили слухи, что Дёниц в конце концов швырнул трубку со словами: «Он и в самом деле слишком туп для того, чтобы появляться на свет». Время поджимало; у Дёница не было желания как полагаться целиком на советы военных экспертов в вынесении исключительно важных решений, так и создавать чисто военную диктатуру, для которой сейчас имелись все признаки. Поэтому он попросил графа Шверина фон Крозига, старшего на данный момент рейхсминистра, взять на себя зарубежные дела. Во время короткой беседы Шверин фон Крозиг произвел на него благоприятное впечатление; его друг Шпеер давал сходный совет, и даже Гиммлер, по-видимому по подсказке Шелленберга, предлагал Шверина фон Крозига. Такое единодушие в выдвижении бывшего министра финансов на должность советника по иностранным делам при главе государства было примечательным и указывает на то, что его способности и характер достойны исследования.
Как уже упоминалось, Шверин фон Крозиг был нетипичной, выходящей за рамки нацистского режима личностью. Только он и Франц Зельдте были единственными уцелевшими из консервативных членов гитлеровского кабинета 1933 г., так сказать, «респектабельными элементами». Чтобы понять это сочетание ошибок, иллюзий и слабостей, которые заставляли отпрыска старинной аристократии служить фюреру долгих двенадцать лет, надо обратить внимание на его семейное прошлое и карьеру. Хотя последняя весьма отличается от пути, пройденного Дёницем или Йодлем, политические взгляды адмирала и Шверина фон Крозига во многих отношениях совпадали.
Лутц фон Крозиг родился 22 августа 1887 г. в Ратмансдорфе, Анхальт, Саксония. Он был самым младшим в семье, чем-то вроде запоздалого ребенка. У его отца, Эриха фон Крозига, было шестеро детей от предыдущего брака и трое сыновей от матери Лутца. Лутц не носил титула графа до 1925 г., когда был усыновлен дядей, графом фон Шверином, не имевшим детей, и стал графом Шверином фон Крозигом.
Шверины уходили своими корнями в XII век в качестве губернаторов крепости Шверин, построенной Генрихом Львом для защиты от вендов (Шверин возник вблизи разгромленной немцами в 1018 г. славянской крепости Зверин, став опорным пунктом в деле геноцида и онемечивания завоеванных полабских славян, то есть на захваченной у славян земле, для защиты тех, кто их уничтожал, в случае славянских восстаний. — Ред.)\ имя фон Крозиг произошло от названия замка Крозиг, что возле Галле на реке Зале. Обе семейные ветви могли перечислить своих древних предков — епископов, воинов и государственных деятелей, а также и выдающихся руководителей и дворян. Лутц фон Крозиг унаследовал усердие и преданность долгу администратора, благочестие епископа и некоторую долю воинственности.
По зачислении в высшее учебное заведение в 1905 г. он изучал юриспруденцию, вначале в Лозанне, а потом в течение восемнадцати месяцев — в Ориэль-колледже, Оксфорд, куда он попал по стипендии Родса. Будучи в Англии, он получил диплом по экономике и вернулся в Германию, полный идей фабианского общества, в которое был введен его преподавателем профессором Сидни Боллом. Шверин фон Крозиг объявил, что является «убежденным социалистом», но его последующая карьера показывает, что это был всего лишь юношеский энтузиазм. Узнав об этой новости, отец фон Крозига вбил ему в голову мысль: «Всякий истинный консерватор должен в своей молодости быть радикальным социалистом».
В 1909 г. фон Крозиг начал практиковать младшим адвокатом в Галле со своими двумя старшими братьями Вильфридом и Антоном. В июле 1914 г. он становится адвокатом в Штеттине, и ему обещают перевод в Верхнюю Силезию, но тут его захлестнула Первая мировая война.
Шверин фон Крозиг участвовал в боевых действиях в Бельгии, заслужив Железный крест 2-го класса — награду, к которой он питал куда больше симпатии, чем ко всем многочисленным последующим орденам, полученным им на посту министра. Он продолжал воевать на Западном фронте и к концу войны был офицером, занимавшимся в дивизии административно-снабженческими делами.
Вернувшись к гражданской жизни, фон Крозиг предложил себя в качестве предвыборного оратора недавно сформированной Германской национальной народной партии — хотя вступать в партию он не собирался. Он страстно желал ун