При фон Папене правительством, прозванным «кабинетом графов и баронов», был принят целый ряд мер для оживления экономики и снижения безработицы. Вооруженный неограниченной властью от Гинденбурга — то, в чем тот отказал Брюнингу, — фон Папен распустил рейхстаг, провел новые выборы 31 июля и ввел запрет на СА и СС. В результате воспламенилась внутренняя ситуация, и дело чуть не дошло до гражданской войны.
В канцлерство фон Папена происходило международное событие, которое могло бы внести большой вклад в стабилизацию, — конференция по репарациям в Лозанне, организованная Брюнингом с 16 июня по 9 июля. Торг был крайне тяжелым, и во время его (словами переводчика Шмидта) Шверин фон Крозиг, который, конечно, был членом германской делегации, бывший «в некотором роде немецкой копией Чемберлена», выдавал цифры с блестящей трезвой объективностью. В конце концов было достигнуто соглашение о выплате 3 миллиардов марок, но Германия не достигла своей другой цели — урегулирования вопроса военной вины. Шверин фон Крозиг показал себя особенно искусным переговорщиком во время дискуссий о способах платежей. С британской помощью ему удалось достичь договоренности, которая во всех практических смыслах означала конец репараций. В своих мемуарах он говорил, что «только из-за Лозанны стоило стать министром».
На выборах в рейхстаг 31 июля 1932 года национал-социалисты завоевали 230 мест, став, таким образом, самой многочисленной партией в парламенте. Демократия отныне утратила контроль не только над правительством, но и над парламентом. В своей книге «Веймарская республика» Альберт Шварц говорит: «Теперь вопрос состоял не в том, будут ли национал-социалисты участвовать в правительстве, а в том, до какой степени они будут терпеть участие других партий в правительстве, которое должно быть сформировано ими». Гитлер сейчас требовал не только поста рейхсканцлера и министра-президента Пруссии, но также посты глав министерств внутренних дел, юстиции, сельского хозяйства, авиации, а также образования. Неудивительно, что переговоры, начатые между национал-социалистами с одной стороны и фон Паленом, а затем генералом фон Шлейхером — с другой, скоро закончились провалом. Только после того, как нацисты потеряли два миллиона голосов на выборах 6 ноября, надежды оживились.
Шверин фон Крозиг, который вошел в кабинет фон Папена с убеждением, что это всего лишь переходный режим, объединился с министром юстиции Гюртнером в вопросе поддержки вступления Гитлера в правительство. Он считал, что «экономическая программа, успех которой является решающим для продолжения работы правительства, может быть осуществлена только сильным правительством; существует также серьезная опасность того, что если они останутся в оппозиции, и будут побуждаемы все возрастающей пропагандой насилия, многие из нацистов, включая молодежь, переметнутся в коммунистический лагерь». Заслушав детальный анализ Шлейхера, опасаясь нацистско-коммунистического альянса и ввиду возрастающей тенденции развития ситуации в сторону экстремизма, если не к гражданской войне, все члены кабинета проголосовали против второго правительства фон Папена.
И канцлером был назначен Шлейхер, а Шверин фон Крозиг сыграл в этом немаловажную роль. Даже сегодня (Шверин фон Крозиг умер в 1977 г. в возрасте 89 лет. — Ред.) он все еще утверждает, что при имевшейся у него в то время информации он не мог поступить иначе. Хотя Шверину фон Крозигу было трудно оказывать слишком большое доверие этой непроницаемой личности, он заявил, что готов с ним работать.
Однако к концу 1932 г. Шлейхер полностью самоизолировался, а к концу января 1933 г. началось какое-то запутанное соперничество в борьбе за власть между политиками и военными, из которого 30 января вышел победителем Гитлер. Как и большинство, Шверин фон Крозиг был убежден, что альтернативы назначению Гитлера нет, при условии, что он сможет сформировать парламентское правительство, и он (Шверин фон Крозиг) отказался участвовать в соперничающем кабинете Папена — Гугенберга. Едва ли хоть одна душа догадывалась о дьявольской натуре национал-социалистического движения, и определенно в том числе и аристократ вроде графа Шверина фон Крозига. Как по происхождению, так и по характеру он был на другом полюсе в сравнении с этим выскочкой, новым канцлером, жаждущим власти, — но разве Брюнинг не говорил, что ему «не хватает даже самого элементарного опыта или инстинкта для партийного политического маневрирования или политической тактики»?
Много было написано о провале германских правых и их готовности к сотрудничеству с Гитлером; критика была уничтожающей. Но когда уже известна суть Гитлера и его режима, такая ошибочная оценка ситуации едва ли представляется всесторонней. Если мы перенесемся в атмосферу тех дней, действия этих людей, похоже, руководствовались почти фатальной неизбежностью. Любое обобщенное суждение, основанное на исследовании индивидуальных случаев, будет недостаточным. Не имеет смысла вести речь о «неспособности смотреть фактам в лицо», «упадке духа консерватизма», наивности или преувеличенном рационализме и принятии их за признаки дегенерации в немецком характере. В любом случае необходимо делать различия между общим европейским феноменом, специфичными политическими традициями, конкретными историческими фактами и частными индивидуальными ситуациями. Однопартийное государство, тенденция к автократии и монополизации власти — это не типично немецкие достижения. Даже гиперболизированный воинствующий национализм не является чисто немецкой спецификой. Произошло сочетание этих общих тенденций в конкретной германской ситуации — последствия проигранной войны и хаос в экономике, — все это породило такое тяжелое положение, что в широких кругах считали эту диктатуру временной — и вряд ли кто-то думал о ней иначе чем о временной, — рассматривая ее как необходимое зло.
Все это не отменяет того факта, что провал произошел. Тем не менее во всем мире найдется мало людей с таким блеском политической проницательности, затребованной сложившейся ситуацией. Также надо помнить, что Гинденбург считался воплощением государства — и не только в глазах рейхсвера. И государство Гинденбурга обрело национал-социалистическое правительство.
Как все мы знаем, в ранние дни Гитлер очень умно разыгрывал свои карты; он грубо льстил генералам; он устроил потсдамскую комедию; на первых заседаниях кабинета он появлялся, внешне весьма отличный от своего обычного образа. Шверин фон Крозиг отмечал: «Он уже не представлялся буйным демагогом, доводившим массы до неистовства; это был спокойный, вежливый переговорщик; он был знаком с обсуждаемым предметом и с помощью своей экстраординарной памяти легко мог уловить суть проблемы; он мог подвести заключение в долгой дискуссии и был способен представить в новом свете вопрос, который оспаривали под всеми углами».
Шверин фон Крозиг поставил условие, что будет сотрудничать только тогда, когда ему дадут возможность продолжать его практическую работу без помех, и перед тем, как новый кабинет 30 января 1933 г. был приведен к присяге, он повторил это требование вице-канцлеру фон Папену. Фон Папен повел Шверина фон Крозига прямо к Гитлеру, с которым он встретился в первый раз. Шверин фон Крозиг предъявил новому канцлеру свои условия: надежный баланс платежей, никаких валютных манипуляций, принятие налоговых сертификатов. Гитлер согласился с последним пунктом в принципе, хотя заявил, что может пожелать совершить изменения формы. Он ничего не сказал о первых двух пунктах — церемония присяги оборвала эту беседу.
Во время их первой беседы по бюджетным вопросам Гитлер выглядел несколько смущенным. Он постоянно обращался к Шверину фон Крозигу, как «господину рейхс-министру» (официальный титул, который он постоянно употреблял). Возможно, тем самым Гитлер желал подчеркнуть дистанцию, которая их разделяла; а может быть, это было выражением определенного уважения к технической компетенции своего министра финансов — он, например, уважал Дёница и всегда обращался к нему «господин гросс-адмирал». Однако в основном Гитлер ненавидел рутинные правительственные дела в целом и финансовые вопросы в частности. В его глазах министр финансов существовал только для того, чтобы обеспечить его ресурсами для выполнения его планов. Поэтому он низвел его до статуса «казначея рейха» (презрительная кличка, данная Гиммлером) и рассматривал Шверина фон Крозига как чистого исполнителя. Веймарская республика подавала признаки, что технократы на подъеме, но при национал-социализме произошло общее понижение до чисто технической специализации, что, в свою очередь, порождало сужение кругозора. Результатами стало общее отсутствие проницательности и снижение воли или способности командовать. Это было мелкое, почти неуловимое явление, подействовавшее на все важные органы власти.
В том, что касалось действительной работы министерства финансов, то меры, начатые правительством фон Папена, продолжались. Они были равносильны отказу от политики дефляции; инвестиции были основным приоритетом, особенно в области транспорта; помимо некоторых незначительных уступок, был продолжен рост налогов, введенный при Брюнинге. Для стимулирования экономики были увеличены прямые государственные затраты, дополнительные инвестиции финансировались увеличением плавающего долга и использованием механизма «создания рабочих кредитов». Это были трехмесячные кредиты, продлеваемые до пяти лет и поддерживаемые переучетом векселей Рейхсбанка. Все эти меры были до определенной степени инициированы предыдущими правительствами, но в 1933–1934 гг. они давали заметное сокращение безработицы и тем самым поднимали престиж Гитлера. Действительно, до 1935 г. нацистская финансовая политика хорошо соответствовала ситуации. Однако, когда в 1936 г. занятость была достигнута, возросший дефицит бюджета породил инфляционный эффект. А затем вместо того, чтобы бороться с этой тенденцией, дефицитные затраты продолжались, а повышение налогов, предпринимаемое министром финансов, было совершенно недостаточным для того, чтобы справиться с ситуацией.