«Борнхольм является частью Дании. Что касается германских войск в Дании, с фельдмаршалом Монтгомери было заключено четкое соглашение. Поэтому любое соглашение о капитуляции, заключенное с русскими под русским давлением, будет считаться недействительным. Не предпринимайте никаких шагов и ожидайте решения Верховного командования союзников, о котором уже сделан запрос. Согласно требованию британцев об отводе германских войск из Дании, ОКВ все еще намеревается как можно быстрее вывезти войска с датского острова Борнхольм морем в германские порты».
Но расчеты ОКВ оказались ошибочными. 10 мая в 22:35 пришло сообщение от Монтгомери: «Согласно договору о капитуляции германские командиры обязаны действовать в соответствии с инструкциями командования союзников или Красной армии. Кроме того, ОКВ юридически обязано соблюдать перемирие. Несмотря на вышесказанное, германский командир группировки на Борнхольме отказывается подчиняться приказам местного русского командира».
11 мая в 5:27 по указанию Йодля генерал-майор Детлефсен послал генералу Гарейсу, начальнику штаба связи при Монтгомери, следующую телеграмму: «ОКВ считает себя юридически связанным перемирием в отношении Борнхольма. Командиру группировки на Борнхольме даны соответствующие указания. В договоре о капитуляции четко говорится о том, что германские войска в Дании должны сдаваться британскому командующему 21-й группой армий». Детлефсен запросил четких инструкций, «должен ли остров сейчас быть сдан русским или мы должны дожидаться прибытия британских войск для сдачи острова». Монтгомери принял решение, что в ожидании последующего урегулирования гарнизон должен первоначально сдаться советскому командиру. Это было передано командиру на острове, а Йодль отметил в своем дневнике: «Ответ Монтгомери по Борнхольму неясен». С другой стороны, Верховное командование союзников учитывало, что на остров распространяется и локальная капитуляция перед 21-й группой армий союзников, и всеобщая капитуляция, подписанная в Реймсе и в Берлине. В данном случае немцы на острове Борнхольм были взяты в плен русскими, которые оккупировали остров до весны 1946 г.
В Дании и в Норвегии тоже были свои трудности. Там германские войска не были разгромлены в бою и были более многочисленны и лучше оснащены, чем союзные контингенты, посланные для принятия капитуляции; они рассчитывали на более любезное обращение. Осложнения возникали также в результате действия местных отрядов движения Сопротивления. Наконец, были проблемы и между западными союзниками и советскими властями.
В Дании поначалу все шло хорошо. Как только генерал Линдеманн и доктор Бест вернулись с совещания в штаб-квартире Дёница, они запросили согласия на объявление Копенгагена открытым городом, главным образом потому, что в нем находились 60 000 беженцев и 15 000 раненых. 4 мая в 23:30 согласие было дано — на случай, если город (точнее, немцы в городе) подвергнется нападению.
Тем временем, однако, в 20:00 датское радио передало новость о сдаче немецких войск войскам Монтгомери. По всей стране население вышло на демонстрацию, хотя имели место лишь незначительные инциденты. Датское движение Сопротивления разослало вооруженные патрули по всем крупным городам, требуя передачи полной власти и охраны предприятий энерго- и водоснабжения. Железнодорожный транспорт для немцев был приостановлен; забастовали пекарни, скотобойни и прочие учреждения, снабжавшие немецкие войска. С движением Сопротивления произошли отдельные столкновения. Потом генерал Линдеманн получил письмо от командующего датской армией Гетца, в котором тот просил его, учитывая недавние события и во избежание ненужного кровопролития, «приказать германским войскам и полиции в Дании прекратить всякую деятельность, связанную с оккупацией, и дожидаться дальнейших приказов в своих казармах». Гетц также говорил, что, в ожидании окончательной капитуляции перед союзниками, он согласен принять в «надлежащей форме» и от имени датских армии и флота временную капитуляцию всех германских вооруженных сил и полиции.
Линдеманн ответил, что рассматривает содержание этого письма как устаревшее в связи с прекращением огня, уже достигнутым с фельдмаршалом Монтгомери. Согласно приказу, который он получил, германские войска должны здесь стоять твердо, сохраняя свое оружие и продолжая выполнение своих охранных обязанностей. «Поэтому я приказал войскам не оставаться в казармах, кроме тех, кто находится на посту. От вас я хотел бы попросить обеспечить, чтобы с датской стороны не требовали от отдельных солдат сложения оружия и оставления своих постов; также чтобы поставки войскам, раненым и беженцам гарантировались в тех же количествах, что и раньше». Линдеманн отправил копии этих двух контактов в ОКВ, откуда подтвердили, что прекращение огня и последующая капитуляция действительны только по отношению к британским войскам, а не датскому населению или движению Сопротивления. Необходимо демонстрировать корректное, дисциплинированное и невызывающее поведение; однако если датчане будут сопротивляться, то «если необходимо, должна применяться сила». Радиограмма ОКВ заканчивалась словами: «Репутация и достоинство германского солдата и германского народа должны поддерживаться при всех обстоятельствах».
Чуть позже в тот же день командующий германскими войсками в Дании получил приказ от фельдмаршала Монтгомери с требованием вывода из Дании всех германских вооруженных сил, за исключением кригсмарине. Все части сухопутных сил, люфтваффе и ваффен СС вместе с невоенизированными организациями должны были немедленно начать передислокацию в район Шлезвиг-Гольштейна между датской границей и Кильским каналом. Единственным персоналом, временно остающимся в Дании, были моряки, больные и раненые со своим медицинским обслуживающим персоналом, немецкие беженцы, негерманские войска (добровольческие части, воевавшие на стороне Германии), вспомогательные службы, военнопленные всех национальностей и иностранные рабочие. Продовольствие и горючее забирались с собой, как и исправные грузовики, кареты скорой помощи и транспорт на конной тяге. Позднее должен быть издан приказ в отношении оружия, боеприпасов и военных материалов.
5 мая глава миссии Верховного командования союзников в Дании генерал-майор Ричард X. Дьюинг прилетел в Копенгаген и в тот же вечер провел беседу с начальником штаба Линдеманна генерал-майором Рейнхардтом, который передал новые подробности. Дьюинг торопил с проведением эвакуации городов, особенно Копенгагена. Солдатам вермахта было разрешено нести с собой личное оружие, в то время как тяжелое оружие и снаряжение должны быть собраны в пунктах сложения оружия и техники. Разрешенный для немцев транспорт был сведен до самого сурового минимума, нужного для перевозки продовольствия, «требуемого для привалов на марше». Продовольствие надо было брать из запасов, поскольку датчане уже не желали продавать его или поставлять без оплаты. Использование железных дорог было запрещено. Венгры и русские (воевавшие на стороне Германии. — Ред.) должны были передвигаться вместе с войсками.
Командующему вермахтом также было поручено провести аресты персонала СД и гестапо. 4 мая Линдеманн уже взял на себя командование всеми силами полиции после проблем, которые имели место с регулярной полицией в Копенгагене. До сих пор вся полиция находилась под начальством Панке, «старшего командира СС и полиции», который был полностью независим от Линдеманна и получал свои приказы напрямую от рейхсфюрера СС. Его обязанностью было поддержание законности и порядка и подавление датского движения Сопротивления, а также руководство разведслужбой. В подчинении у Панке был штандартенфюрер СС Бовензипен — «командир полиции безопасности и СД». Из-за своих бесчеловечных методов они оба заслужили ярую ненависть у датского населения. Вечером 4 мая Панке и его [командир] полиции безопасности исчезли из Копенгагена, не оставив никаких следов; их местонахождение не было известно военным властям. Линдеманну было сказано, что, если понадобятся аресты, он должен обращаться в штаб генерала Дьюинга. Однако это не относилось к криминальной полиции или регулярной полиции.
Генерал Дьюинг запретил заход в датские и норвежские порты кораблей, везущих беженцев и войска.
Как руководитель миссии Верховного командования союзников в Дании генерал располагал одной парашютной ротой для своей личной охраны, одним королевским драгунским и одним парашютным батальонами. Он мог также рассчитывать на 6000–9000 человек в датской полиции. С другой стороны, как уже упоминалось, германские войска в Дании насчитывали 231 700 человек, и, кроме того, там находилось 207 700 германских беженцев. В первые три месяца за последними присматривал датский Красный Крест, а в последующие три месяца — шведский Красный Крест. Вдобавок к этому датчане гарантировали поставки германским войскам вплоть до времени их отбытия с датской территории. Официальные датские власти были поэтому заметно отзывчивы по отношению к весьма непопулярным оккупационным войскам. Единственный инцидент произошел тогда, когда датские бойцы Сопротивления попытались разоружить германские войска.
Куда более часто происходили стычки с британскими войсками. Несмотря на заверения Дьюинга, отдельные группы британских солдат пытались разоружить немецких солдат и отбирали у них велосипеды, автомобили, лошадей, радиоприемники, бинокли, часы и кольца. Генерал Линдеманн сразу же выразил протест генералу Дьюингу, предоставив имена причастных к таким эксцессам британских офицеров и утверждая, что в качестве оправдания использовалась ссылка на «безоговорочную капитуляцию». «Безоговорочная капитуляция, — заявил он, — подразумевает, что германские военные власти обязаны подчиняться указаниям союзного Верховного командования. Они пересылаются мне вами, генерал. Однако условия капитуляции не могут предназначаться для того, чтобы любой местный командир обладал властью издавать приказания, противоположные инструкциям его собственного начальства». Такие отклонения, продолжал Линдеманн, подрывают дисциплину и не позволяют ускорить передвижение войск или контроль и снабжение войск на марше. «Я официально заявляю, что, если такие условия будут продолжаться, я не смогу взять на себя ответственность за беспроблемную эвакуацию из Дании, как это обоснованно хотелось бы всем заинтересованным сторонам». Наконец, Линдеманн сослался на определенные положения Женевской конвенции от 27 июля 1929 г.