От имени Дёница Йодль запросил у Рукса приостановки вступления в силу этого приказа до достижения соглашения о форменной одежде. По общему признанию, утверждал он, свастика является национал-социалистическим символом, но германский орел таковым не является. Он отмечал, что солдаты германского вермахта — военнопленные, а в соответствии со статьей 3-й Конвенции о военнопленных последние имеют право на уважение их личного достоинства; в соответствии со статьей 6-й они не могут быть лишены личных бумаг, знаков отличия, медалей и ценностей. Ни с одним немецким пленным так не обращались в России и ни с одним из пленных союзников — в Германии. (Как обращались немцы с советскими военнопленными в 1941 и 1942 гг. — хорошо известно. — Ред.) Более того, в 1918 г. никто не пытался отнять у них имперские знаки отличия.
Генерал Рукс ответил, что этот приказ предварительно был издан Верховным командованием союзных экспедиционных сил. Кроме того, продолжал он, Женевская конвенция применима к воюющим странам, а не к войскам, которые капитулировали и тем самым покончили с войной. Скоро он даст ответ.
Слова Рукса привели Йодля в ярость. В своем написанном карандашом протоколе совещания он зафиксировал свой ответ: «Не имею желания начинать юридические споры; однако обязан подчеркнуть, что если награды, завоеванные германскими солдатами в боях на передовой, будут у них отняты, „будет восстание“, а кроме того, нормальный процесс капитуляции серьезно осложнится». Ответ Рукса на это в записи Йодля выглядит следующим образом: «Союзники придерживаются политики избавления от всего национал-социалистского», и в этом состоял главный смысл приказа Монтгомери. В отношении возможности восстания немцев должно быть ясно, что «союзники подавят все подобное всеми имеющимися в их распоряжении силами».
Теперь Йодль, вероятно, осознал, что его угроза была тактической ошибкой, и сказал, что это восстание, конечно, не будет подстрекаться сверху. Тем не менее не существует германского офицера, который не постыдился бы издать приказ об упразднении военных наград. Если союзники настаивают, это может быть сделано только силой — и этого ОКВ не сможет предотвратить.
Замечание о том, что русские не отбирали награды, стало еще одной ошибкой Йодля. Как и подобные замечания Дёница о хорошем поведении советских оккупационных войск и правонарушениях англо-американцев, это должно было прозвучать для Рукса как подтверждение предупреждения, содержащегося в плане «Эклипс», о том, что целью немцев всегда было посеять раздоры между союзниками. Кроме того, частые ссылки на международное право, очевидно, явились неприятным напоминанием об обвинениях, звучавших в дни Веймарской республики и с готовностью возрожденных национал-социалистами, по поводу несоблюдения союзниками условий капитуляции 1918 г.
Штаб кригсмарине провел сравнение между франкогерманским соглашением о перемирии от 22 июня 1940 г. и безоговорочной капитуляцией 8 мая 1945 г., показав также сходство между нынешними событиями и теми, что имели место в 1918 г. Документ включал в себя следующее: «Основная психологическая причина неудачи попыток создания устойчивого мира после Первой мировой войны состояла в том, что германский народ ощущал на себе несправедливое отношение со стороны союзников. Мы не можем слишком быстро подчеркивать или слишком часто повторять, что если наши западные противники ведут себя так, как в 1918 г., и просто используют великие идеалы справедливости и права для прикрытия своих планов уничтожения, то часть Германии, оккупированная британцами и американцами, если не вся страна, погрузится в беззаконие и хаос в самом обозримом будущем».
После получения рапорта Йодля о его разговоре с Руксом и консультации с фельдмаршалом Бушем, которая выявила новые тревожные слухи, 21 мая Дёниц издал приказ об упразднении знаков отличия и германского креста; 11 мая он также запретил дальнейшее ношение золотых партийных значков.
В связи с замечанием генерала Рукса о том, что положения Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны (№ 4. — Ред.) к Германии не применяются, поскольку она капитулировала и тем самым положила конец войне, ОКВ направил памятную записку в Контрольную комиссию. Она базировалась преимущественно на юридической интерпретации, подготовленной штабом кригсмарине, Женевской конвенции о военнопленных и раненых 1929 г. и Гаагской конвенции о сухопутных войнах 1907 г. С точки зрения германского военного командования, сфера действия, формулировки и смысл капитуляции 8 мая четко показывали, что она применима только к германскому вермахту, а поэтому представляла собой военную капитуляцию в духе 25-й статьи Гаагской конвенции. Поэтому война была завершена де-факто, но не де-юре; для последнего случая необходим мирный договор. ОКВ продолжало, что с единодушной точки зрения всех профессоров по этому вопросу капитуляция являлась актом по международному законодательству, а поэтому «при отсутствии других специфических условий» ее объявление «не повлияло на другие существующие международные соглашения». В связи с этим положения Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны и Женевской конвенции о военнопленных продолжают оставаться в силе. Была приведена цитата из 23-й статьи Гаагской конвенции, доказывающая эту позицию, — «противник, который так или иначе (явная ссылка на заявление Йодля в Реймсе) сдается безоговорочно, не теряет права на обращение с военнопленными в соответствии с Гаагской конвенцией».
ОКВ, вероятно, слишком хорошо знало, что, ссылаясь на международное право, оно ступает на тонкий лед. Свидетельством, что так и было на самом деле, является факт, что в окончательном варианте Йодль старательно опустил то упоминание в преамбуле к Гаагской конвенции, где идет речь о «традициях, установившихся между цивилизованными народами», хотя памятная записка штаба кригсмарине привлекала внимание к этому пассажу.
Кроме того, на совещании 15 мая Йодль признался: «Мы нарушали закон — и не дожидаясь, пока враг сделает это первым, — мы не действовали в рамках закона. Мы добились бы куда большего, если бы использовали не только силу».
В меморандуме ОКВ также подчеркивалось продолжающееся существование германского рейха как реального объекта международного права, даже при временном отсутствии какого-либо германского правительства. Наконец, делается ссылка на статью 25-ю Гаагской конвенции, которая гласит, что «даже в случае капитуляции должны уважаться требования воинского достоинства».
Но, пожалуй, об этом не было и речи. В проблеме воинского приветствия четко просматривается презрение к бывшему противнику. Общего правила не существовало, хотя по инструкции 21-й группы армий союзников, подтвержденной генералом Руксом, предписывалось, что британских и американских офицеров при исполнении служебных обязанностей необходимо приветствовать, но в целом обмен любезностями не предусматривался. Советские оккупационные войска проявили себя более отзывчивыми людьми. Существовало правило, по которому германские охранники и часовые должны приветствовать советских офицеров старшего или равного звания. Такие различные правила приводили к курьезным ситуациям. Когда генерал Трусков нанес свой первый визит адмиралу Дёницу — в отличие от генерала Рукса, который вызвал его к себе на «Патрию», — часовые выполнили прием «на караул». Когда старший офицер Генерального штаба посетил советскую Контрольную комиссию, генерал Трусков обменялся рукопожатиями с германскими офицерами и предложил им водку и сигареты. Бывший офицер ОКВ вспоминает: «Мы должны быть благодарны тому, что Советы не воспользовались возможностями, открывавшимися перед ними в течение первых недель после капитуляции».
19 мая Рукс передал распоряжение Эйзенхауэра от 13 мая, устанавливающее «Правила соблюдения военного этикета немцами в оккупированной Германии». Йодль отметил в своем дневнике, что они были «хуже, чем все, что можно было вообразить».
После общей вводной части о важности воинского этикета и деления немцев на две категории (1. Военнопленные и разоруженные военнослужащие, 2. Гражданские лица, включая полицию и пожарные команды), этот документ излагает подробные инструкции в отношении воинских приветствий. «Воинское приветствие является формой приветствия или знаком уважения между военнослужащими армий с признанной репутацией; а также является знаком уважения к власти. Между военнослужащими германского вермахта и солдатами и офицерами союзных наций не будет обмена вежливостью в форме приветствия или знака уважения». Вместо приветствия германский солдат или офицер обязан встать по стойке «смирно», когда офицер союзников входит в комнату, либо оставаться неподвижным, если сидит; вне помещения германские военнослужащие должны стоять по стойке «смирно», когда звучит национальный гимн любой из союзных наций, они обязаны снимать головные уборы, когда проходят мимо любого флага союзников, при звуке барабанной дроби или в качестве личного приветствия. Визиты вежливости не наносятся. Короче, это было полное наставление в духе инструкций, выданных американским солдатам и составленных немцем-эмигрантом Эмилем Людвигом: «Вы вступаете в Германию не как освободитель, но как победитель. Не улыбайтесь. Никогда не предлагайте сигарету вашему посетителю, которого вы хорошо не знаете, не протягивайте ему своей руки… Забудьте американскую привычку встречать всякого с открытой душой. Не верьте никому, кто не доказал вам своей честности… Единственный способ обращаться с немцами — это заставить их уважать вас, заставить их чувствовать руку хозяина».
Два факта бросаются в глаза, когда анализируешь период выполнения капитуляции:
1. Выдвижение на первый план Йодля как личности;
2. Взятие ОКВ на себя задач, находившихся вне его истинной сферы ответственности.
Когда временное правительство устроилось в административных зданиях кадетской школы Мюрвика (ныне в городской черте Фленсбурга), Дёниц понял, что едва ли сможет справиться с этим потоком проблем и