В экономической, финансовой и социально-политической областях также не предпринималось попыток по-настоящему базового планирования. В памятных записках правительства речь идет только о нынешнем чрезвычайном положении, а его единственная рекомендация — это центральное руководство. Просматривалось явное намерение сделать так, чтобы все продолжалось, как и прежде; в своей речи 2 мая, например, Шверин фон Крозиг похвалил нацистские достижения в решении проблемы безработицы и кризисов даже тогда, когда экономическая ситуация и условия жизни рабочих были в самом тяжелом состоянии. Олендорф описывал «экономические группы» как наилучшие учреждения для восприятия ответственности за самоуправление и оживление экономики. Он также предлагал, чтобы через торговые палаты в каждой земле Германии влияние правительства доводилось до индивидуальных фирм.
Не существует ни малейших указаний на то, что имелись какие-либо планы возрождения профсоюзов. «Социалистический лоск», который в результате пребывания Шверина фон Крозига в Англии оставил свой след на его консерватизме, давным-давно стерся.
Единственной поддающейся расшифровке тенденцией, и она очень выразительна в планах правительства в отношении будущего общественного и экономического порядка, является его глубокая ненависть к коммунизму как к социальной системе, так и идеологическому и государственному принципу. Жалобы и сетования по поводу угрозы большевизации Европы звучат наподобие кличей предчувствия холодной войны; они, однако, проистекали из антирусской склонности в немецком национализме, усиленной расовыми предрассудками. «Большевизированная Европа станет первым поворотным пунктом на хорошо спланированном пути к мировой революции, которым Советы идут уже двадцать пять лет. Либо достижение Советами этой цели, либо третья мировая война — вот неизбежный результат. Мир сможет жить в мире лишь в том случае, если большевизм не затопит Европу. В своей уникальной героической борьбе, длившейся четыре года, Германия, играя роль передового бастиона Европы, а значит, и всего мира в сдерживании красного потопа, истратила свои последние резервы. Она бы защитила Европу от большевизма, если бы не подверглась нападению с тыла». Это цитата из выступления Шверина фон Крозига 2 мая 1945 г.
Ссылка на спасение Европы — не более чем повтор пропагандистской линии Геббельса, твердившего о том, что Германия сражается за европейскую культуру. Это было призывом к западным союзникам присоединиться к этой «культуркампф», при этом спокойно упуская из виду, что советское наступление на Европу было лишь прямым результатом германской агрессии. Кроме того, германское нападение на СССР Шверин фон Крозиг аргументировал весьма отличающимися способами.
В своей речи 2 мая Шверин фон Крозиг использовал также фразу «железный занавес», введенную в обиход Геббельсом и постоянно ошибочно приписываемую Черчиллю.
Страх перед коммунизмом не был чужд и Дёницу. Основа его — преимущественно эмоционального происхождения, но он также являлся фактором тактики во внешней политике, как это видно в триаде Дёница — «голод, болезни, коммунизм».
В заключение отметим, что самой бьющей в глаза отличительной особенностью инициатив фленсбургского правительства во внутриполитической сфере стало их ничтожное количество. Напрасно стали бы мы искать намеки об осуждении прошлого и о возрождении здоровых моральных сил. Немногие шаги, сделанные рейхсканцлером Шверином фон Крозигом в направлении создания «государства закона», оставляют неубедительное впечатление. Они несут на себе отпечаток чистого прагматизма и лишены какого-либо морального или духовного элемента.
Глава 11Внешние дела
Самой впечатляющей характеристикой временного правительства была нищета идей и в области внешней политики. До некоторой степени это было присуще сложившейся ситуации, но также явилось и доказательством неспособности порвать со своим прошлым. Как с личной, так и с материальной точки зрения прошлое было слишком близко, чтобы новые решения могли приниматься.
Единственным крупным вопросом международной политики был выбор между Востоком и Западом, но какого-либо четко выраженного мнения так и не появилось. С учетом катастрофической обстановки все мысли и дискуссии, понятное дело, вращались исключительно вокруг возможности отыскания хоть какого-то способа действий, позволяющего продлить существование Германии. Периодически повторялось одно и то же — не принимались во внимание никакие идеологические аргументы, а также не учитывалось, что единственным базисом для каких-либо действий должна служить трезвая оценка ситуации. За этим вовсе не обязательно должно последовать изменение точки зрения — переход на противоположную сторону. При Гитлере идеология просто-напросто служила прикрытием националистических и расовых амбиций, порожденных эмоциональными течениями вековой давности. (В большей степени — то, что творилось в Германии в 1918–1932 гг. — Ред.) Национал-социалистическая пропаганда в похвалу войне или борьбе с врагами нации на самом деле сейчас стала помехой, потому что давала союзникам повод для проверки пригодности каждого немца к будущей работе на официальной должности.
Как уже описывалось ранее, оценка ситуации Дёницем была мрачной, и к моменту капитуляции у него оставалось мало надежд на то, что судьба Германии может измениться к лучшему в результате раскола в стане противников. Однако в течение того короткого периода пребывания Дёница на посту президента рейха и Верховного главнокомандующего вермахтом различные события и симптомы, вместе с влиянием ближайших советников, привели его к решению включить такой раскол в перечень возможных событий, хотя гроссадмирал и не питал иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы. Медленному росту такой надежды помогли различные факторы. На первом месте было то, что даже после подписания капитуляции в Реймсе и Берлине 21-я группа армий союзников (во главе с британским командующим) молчаливо терпела управляемый правительством Дёница «анклав». В уже упоминавшемся письме Риббентроп подчеркнул, что некоторые договоренности с британцами и американцами в отношении Дании и Норвегии в сочетании с отсутствием оккупации Шлезвиг-Гольштейна могут явить собой первый и важный шаг в подрыве условий безоговорочной капитуляции. И Дёниц, и Людде-Нейрат, и Шверин фон Крозиг упоминали о визите, сделанном еще 6 мая британским подполковником с целью рекомендации ускорить отвод группы армий «Центр» Шернера. Этот визит, а также поездка подполковника Майер-Детринга через Чехословакию были восприняты как первые признаки растущего понимания германских интересов. Поэтому, когда в речи по радио 8 мая Черчилль назвал Дёница «назначенным главой германского государства», а в своей первой беседе Рукс не стал категорически отвергать иллюзий гроссадмирала о необходимости централизованного управления, Дёниц, должно быть, почувствовал, что перспективы на развал альянса не столь уж иллюзорны. Многочисленные сообщения о растущих разногласиях между главными союзниками укрепляли эту тенденцию к оптимизму. Кроме этого, немецкая разведывательная служба докладывала, что значительные слои населения, а также войска рассчитывают на поддержку западных союзников в плане возобновления войны против большевизма в обозримом будущем.
Для Дёница единственно возможными союзниками были британцы и американцы. Стали, однако, множиться признаки растущих провосточных настроений среди молодых офицеров, в частности в рядах кригсмарине; поскольку боевые действия велись главным образом против Англии, она и считалась основным противником, к тому же немецкие военные моряки не испытали на себе суровых условий войны с Россией; подобная тенденция была заметна также как в рядах рабочего класса, так и среди интеллигенции. Все это заставляло Дёница думать о том, что необходима активная внешняя политика, как это рекомендовал Шверин фон Крозиг.
Обширная информация об этом периоде доказывает, что страхи Дёница перед «большевизацией» Германии были основаны не только на инстинктивной реакции, но и на фактических данных. Несомненно, ценность этих сообщений была завышена, и они воспринимались как желательное подтверждение его собственных опасений.
Во всех канцеляриях Фленсбурга, как военных, так и гражданских, циркулировала листовка с коммунистической пропагандой из сборного лагеря в Гамбурге; она привлекала большое внимание и порождала оживленные споры. Ее призыв был ясен. Во-первых, поставить солдат лицом к лицу с безнадежностью их положения — военная неразбериха, потеря всего имущества, неопределенность будущего. Война проиграна, говорилось в ней, не только солдатами или на внутреннем фронте, но «просто и исключительно по вине руководства». Потерпела неудачу не только Европа, но и Запад в целом. Буржуазные понятия и идеалы утратили все их значение.
Величайшей ошибкой национал-социализма, говорилось в листовке, был его компромисс с капитализмом, империализмом и буржуазией, что привело к «фиктивному социализму». Выгоды и привилегии для рабочих существовали только в военной промышленности. «Если бы Германию возглавляло истинно народное правительство, рабочее правительство марксистского типа, страна никогда не начала бы войну с Советской Россией; вместо этого Германия вступила бы в исключительно выгодное экономическое и политическое партнерство, для которого существовали все необходимые естественные условия, к тому же привлекательные».
В листовке подчеркивалось, что в побежденной Германии ни одна из существующих групп людей не может предъявить законные претензии на руководство страной. Буржуазия описывалась как «износившаяся и устаревшая»; офицерский корпус — «тупой, духовно закоснелый и непродуктивный»; из-за своего прошлого оба этих слоя общества лишены какого-либо права голоса в делах страны. В общем, это была слегка завуалированная атака на новое правительство.
Солдат старались убедить в том, что не следует цепляться за несуществующие идеалы среднего класса, а лучше обратиться к будущему. «Не давайте запугать себя словами „коммунизм“ и „большевизм“; в тысячах газетных статей, передач по радио и речей нацисты умышленно превращали эти понятия в жупел, искажая их истинное значение и содержание этого процесса. Только одна идея может правильно вести нас в настоящее и в будущее, может указать нам путь в будущее — коммунизм. В результате нацистского террора у нас нет оппозиции; немецкий народ в своей многомиллионной массе лишен лидеров и подобен разбредшемуся стаду овец. Может быть лишь один путь — строгая приверженность большевистской системе правления. Готовьтесь! Скоро прозвучит призыв к вам!»