Затем пленные промаршировали с поднятыми над головой руками во двор, где их построили в шеренгу и фотографировали в этом положении, при этом их снимали на кинопленку и делали зарисовки от шестидесяти до восьмидесяти репортеров. Это действо длилось три четверти часа, а затем немцев повели забирать свои вещи. Тем временем их комнаты подверглись обыску и грабежу.
В управлении полиции Фленсбурга Дёница и его помощника вынудили вытерпеть подобный неприятный обыск. Был отобран маршальский жезл Дёница, кроме того, из его багажа были украдены некоторые личные вещи. Этот «анклав» был оцеплен двумя пехотными батальонами, кроме того, подкатил бронетанковый полк, а еще один пехотный батальон находился в резерве.
Арест явно задумывался как «большое шоу», с намерением выставить германских лидеров в смехотворном виде и лишить их всякого достоинства. В газете «Нью-Йорк тайме» от 24 мая Дрю Миддлтон писал: «Сегодня скончался Третий рейх», намекая, что все оказалось столь же просто, как и увольнение нежелательного слуги или избавление от надоевшего насекомого. Этим он раскрыл истинную цель этой акции. Этот газетный писака заявил: «После ареста гроссадмирала Дёница и его сообщников не осталось никаких следов от какого-либо германского правительства. Победители нацистов полностью контролируют ситуацию, и управление Германией отныне становится их обязанностью».
В своей декларации от 5 июня 1945 г. союзные державы официально взяли в свои руки высшую государственную власть в Германии. «Переходный период», запланированный по возможности на 12 мая при поддержке Временного правительства начался. «Подспудная борьба» между партнерами военной коалиции усиливалась, и раскол Германии стал ее очевидным признаком. И он существует и по сей день (существовал до 1990 года, когда ГДР, существовавшая на востоке Германии, была поглощена ФРГ. — Ред.).
Эпилог
Этот краткий период германской истории, который я предпочел бы называть скорее «двадцатитрехдневным правительством», чем «правительством Дёница», отмечен тремя крупными решениями: решением Гитлера назначить Дёница главой государства и главнокомандующим вермахтом, решением Дёница как можно скорее положить конец войне и приказом Эйзенхауэра об устранении Дёница и его сообщников.
Последняя воля Гитлера и завещание Гитлера показывают, что чистый и простой принцип фюрера (то есть вождя нации) был отброшен самим создателем Третьего рейха. Власть была передана некой коллегии, в которой аполитичному Дёницу было суждено иметь у себя по флангам двух партийных «архангелов»: Геббельса и Бормана. Почти автоматически самые высокие посты в государстве выпали Дёницу благодаря исчезновению Геринга и Гиммлера и необходимости придать некоторую форму правдоподобия последнему наказу фюрера продолжать борьбу. Дёниц являлся единственным главнокомандующим видом вооруженных сил с какими-то перспективами сохранения верности со стороны солдатской массы. В случае развала коалиции, на который он так надеялся, Дёниц был единственной личностью (как, должно быть, считал Гитлер), имевшей некоторые шансы на признание бывшими англосаксонскими врагами. В конце концов, война на море велась значительно более справедливыми методами, чем на суше.
Учитывая военную и экономическую ситуацию, решение Дёница прекратить войну как можно быстрее и на наилучших из имевшихся для Германии условиях также диктовалось обстоятельствами; оно было основано на реалистичной оценке этой ситуации. В то время даже Гиммлер пришел к убеждению, что войну на Западе следует прекратить, хотя он желал продолжения в течение какого-то времени войны на Востоке. Однако мотивы рейхсфюрера отличались от тех, которые двигали Дёницем. Дёниц был полон решимости осуществить программу, начатую за несколько месяцев до этого, — спасение солдат и беженцев с Востока; Гиммлер — как и до него Гитлер — пытался выиграть время, рассчитывая на возможность союза с Западом. Дёниц поддался этому принятию желаемого за действительное только после капитуляции, уже под влиянием своих соратников и вырисовывавшихся разногласий между бывшими союзниками.
Приказ Эйзенхауэра о роспуске «Фленсбургской группы» базировался на рекомендации его местного представителя и его политического советника. Настоящий импульс, скорее всего, поступил не от руководства в Вашингтоне, и не от начальников штабов, и даже не от его советского союзника. Этот шаг был порожден внутренней ситуацией. Решение это отвечало чаяниям широкой общественности; с одной стороны, политические руководители союзных стран до сих пор занимали выжидательную позицию, а некоторые — особенно Черчилль — считали желательной поддержку некой центральной германской власти в любом случае, хотя бы на время. Неожиданное наличие Дёница и его правительства, несомненно, смущало союзников. С арестом этих лиц можно было бы торжественно опубликовать подготовленное еще в конце апреля обращение о взятии на себя высшей государственной власти в Германии. Однако с устранением этого правительства союзники лишили себя возможности, как это ранее задумывалось, воплощения в жизнь безоговорочной капитуляции Германии с полной поддержкой со стороны закона.
Все ведущие политические фигуры в этом междуцарствии после смерти Гитлера уже сыграли какую-то роль в Третьем рейхе. Дёниц, Шверин фон Крозиг и Йодль принадлежали к двум взаимодополняющим группам во власти, на которых зиждилась германская монархия и из которых Гинденбург получал поддержку в дни Веймарской республики — офицерскому корпусу и аристократии. Все трое были воспитаны в прусских традициях преданности долгу, повиновения и авторитарного государства. Каждого из них можно было считать выдающимся специалистом в своей сфере деятельности, который в то же время демонстрировал недостатки, часто связанные со специализацией, — сверхсосредоточенность на своей собственной области и вытекающая отсюда узость кругозора (автор выдает желаемое за действительное. — Ред.). В их случае все это переросло в судьбоносное отчуждение от политики.
Все они являли собой доказательство гипертрофированного национализма, порожденного шоком разгрома 1918 г., который стал причиной возникновения в германском народе «травмы национального сознания» (выражение Ойгена Лемберга). Они также являлись представителями того «интегрального национализма» (выражаясь словами Мориса Барре), который отводит место в шкале ценностей абсолютной национальной гордости. (Национальная гордость присутствует во всех уважающих себя нациях. — Ред.) Поведение гроссадмирала Дёница, начальника штаба оперативного ОКВ Йодля и специалиста в области финансов Шверина фон Крозига следует объяснять только этим обожествлением нации, которое превращает неверное в правильное и даже допускает преступление, если оно совершается во имя этого идеала. «Есть нечто ужасающее в этой любви к стране; она настолько исключительна, что пожертвует всем ради общественных интересов, без какой-либо жалости, без страха и без уважения к человечеству» — эти слова принадлежат не XX в., их произнес Сен-Жюст во время Французской революции. (Якобинец Сен-Жюст, беззаконно проливший реки крови лучших французов, вполне закономерно был (вместе с Робеспьером и другими) без суда гильотинирован 28 июля 1794 г. — Ред.)
Еще одним важным компонентом в характерах этих людей была базовая воинственность, проистекающая из их опыта, полученного в окопах Первой мировой войны. Центральным мотивом их действий и их симпатий в отношении национал-социализма, однако, было чудовищно преувеличенное чувство национализма. Это становится ясным, если их реакции проверить на сходство с тем, как вел себя Шпеер, игравший ведущую роль в начальной части рассматриваемого периода. Это сходство проистекало не из принадлежности к одному и тому же классу общества и по причине одинакового образования; частично, но только частично оно было порождено фактом, что все они были опытными специалистами, полагавшими, что, погрузившись в технические проблемы, они освобождаются от политической ответственности. Но реальная подоплека позиции их всех была в избытке любви к Германии (а кто это определяет? — Ред.).
Гитлер был адептом в возведении такой любви к стране до статуса идеологии, религии. В глазах многих немцев он тем самым обрел мифический облик и стал отождествляться с понятием «Супер-Германии». Йодль был человеком, наиболее склонным к этим романтизированным иррациональным идеям, но даже Дёниц не был целиком свободен от них. Двойственная позиция Шпеера в финальные месяцы войны иллюстрировала ущерб, который понесла концепция «единства народа и фюрера» как результат непродуманных решений Гитлера и его явно растущей неспособности реалистичной оценки ситуации.
Многие студенты гуманитарных наук изучают национализм как исторический феномен, но все еще существует различие во взглядах в плане классификации, применяемой к национал-социализму. Некоторые видят в нем «микроб заболевания», присутствующий в германской истории еще со времен Мартина Лютера, — понятие, отстаиваемое Эдмондом Вермейлем и часто использовавшееся в лагере союзников после войны; другие рассматривают это скорее как извращенную форму германских ценностей; наконец, он классифицировался как учебный образец «интегрального национализма», зерно которого было посеяно в период после Первой мировой войны. Данный факт превращает его скорее в европейскую проблему, чем в типично германскую. Немецкий уважаемый писатель Вильгельм Рёпке говорит: «Германия перенесла особенно тяжелый приступ этого заболевания, потому что в ее случае национальные особенности, международная инфекция и исключительные временные обстоятельства в совокупности произвели особо опасную ситуацию». Коренная причина такого фатального развития в Германии лежит не только в типичных германских атрибутах, не только в ее экономических и социальных проблемах, не только в некотором общеевропейском кризисе либерализма и демократии или даже в личности Гитлера, но и в сочетании и соединении этих и других факторов, в их «кумулятивном эффекте», как выражается Жак Фреймон.