— Я подумаю. По календарю отвечу в конце недели, его в любом случае надо согласовать с идеологическим отделом ЦК. Что со вторым делом? Ты говорил что-то про телевидение. Оно тебе чем не угодило?
Ух, мысленно выдыхаю. Неплохо для начала!
— Наша телепрограмма не особо интересная. Я понимаю, что ее надо заполнять, но выступление оркестров можно послушать и по радио. Плюс часто трансляции начинаются после одиннадцати и даже пятнадцати часов. А это время надо чем-то занять. Предлагаю адаптировать под советские реалии такую вещь, как телесериал. Его сначала можно и в широком прокате показать, а затем уже демонстрировать на голубых экранах.
Далее минут тридцать расписывал свои идеи. Ну, действительно — смотреть в прайм-тайм передачи вроде «Экономические проблемы СЭВ» или концерт узбекского ансамбля песен и танцев «Бахор» — преступление против здравого смысла. Фурцева задавала вопросы, опять подозрительно на меня посматривала, но в принципе идею одобрила. Другой вопрос — потяну ли я физически все проекты? И не отожмут ли их у излишне возомнившего о себе мальчика? Но наброски будущего телесериала и парочки мыльных опер я уже начал делать. А за свои проекты я буду драться и не позволю себя обворовать.
Глава 12
— Не пропустят, — грустно вздохнул Зельцер.
Сидим узким кружком в кафе недалеко от киностудии. Хочу верить, что у нас началась формироваться команда или группа единомышленников, кому как удобно. Кроме режиссера, присутствовали Акмурзин и Пузик. С последней вообще забавная ситуация.
Оксана вернулась из Белоруссии вся такая загадочная. На вопросы конкретно не отвечала и больше отшучивалась. При этом сразу побежала благодарить Жанну Леонидовну — я не понял, почему именно ее. Но там наша писательница проговорилась, что нынешние классики белорусской литературы весьма тепло встретили молодое дарование. До издания новых шедевров еще далеко, но рукописи Пузик сейчас на рассмотрении в местном журнале. Я только рад, пусть даже мне никто даже спасибо не сказал.
Сегодня же я озвучил потенциальным соратникам свою задумку. Оксана уже начала дорабатывать сценарий. Она изначально восприняла мою идею с энтузиазмом. Вот только более опытные товарищи оптимизмом не блистали. Уж очень сомнительную историю, по их мнению, я хотел экранизировать.
— Откуда столько пессимизма, Илья Моисеевич?
— Алексей, ты еще слишком молод и полыхаешь юношеским энтузиазмом. Тебя просто толком не били. По-настоящему, чтобы потом долго не было желания выбиваться из толпы. А ты задумал идти против всех. Нет, никто тебе в лицо об этом не скажет. Может, даже фильм разрешат снять. Только потом заставят вырезать половину или поставят на полку.
— Вы со мной, или далее будете фонтанировать негативом? — излишне жестковато спрашиваю Зельцера.
Сложностей я не боюсь и отдаю себе отчет, что придется биться за каждый эпизод. Основную ставку все равно придется делать на поддержку Фурцевой. Понятно, что у киношников своя кухня, и явное вмешательство во внутренние дела никто долго терпеть не станет. У этой публики хватает покровителей в ЦК. Но и лишний раз ссориться с министром никто не будет. Поэтому будем балансировать и снимать нестандартное кино. Тем более что календари к печати в СССР одобрили, но пока нет информации про продажу за рубеж. С плакатами тоже есть положительные подвижки. А это какое-никакое признание, и мой личный шаг наверх в системе советского искусства.
— Я согласен идти с тобой до конца, — через некоторое время ответил сомневающийся.
Акмурзин и Пузик просто кивнули. Это уже хорошо. Без коллектива единомышленников ничего не получится. А без Зельцера мне вообще никуда. В плане непосредственно работы режиссера я очень слаб. В «Проказницах» чуть ли не половина — заслуга Моисеевича, и он мне нужен как воздух. Вообще, я более склоняюсь к продюсерству, но в Союзе такой специальности нет. Поэтому беру на себя креатив, а в остальном все ляжет на плечи моих соавторов. В будущем вообще нужно подыскать еще талантливых товарищей. Съемки тех же сериалов потребуют совершенно иного подхода. А значит, будем воспитывать людей в процессе. Еще я упустил вопрос музыки, хотя были у меня кое-какие мысли. У каждого уважающего себя режиссера есть композиторы, с которыми они сотрудничают годами, если не всю карьеру.
— Сколько тебе примерно нужно времени, чтобы довести сценарий до чистового варианта? — перевожу взгляд на нашу будущую звезду литературы. — Только учти, я тебя буду отвлекать еще на один проект.
— Два месяца минимум, а лучше три, — отвечает Пузик, постукивая пальцами по папке с текстом.
Вздыхаю, не скрывая разочарования. Я сейчас погрузился еще и в телесериалы, так как Фурцеву они заинтриговали. Через пару недель надо выдать что-то удобоваримое. Проблема в том, что телефильм должен быть идеологически правильным и пропагандировать коммунистический строй. Мне так прямо и заявили, что сериал должен восхвалять советский образ жизни. И первая работа обязана быть именно такой, а не всякие любовные переживания и прочие страдания. Вот теперь сиди и думай, как это провернуть, с учетом того, что я в этой теме полный профан.
— Могу помочь Оксане, — неожиданно предлагает Зельцер. — Основные события вы уже обозначили, дело больше технического характера. Я сейчас заканчиваю работать над документальным фильмом и перевожусь на Горького.
Видя мое удивление, Моисеич поясняет:
— Ты же сам предложил далее вместе работать. Или я чего перепутал?
— Нет, конечно. Очень рад. Мне одному просто не потянуть все задумки.
Далее мы более двух часов обсуждали будущий фильм, персоны актеров, натуру и многое другое. Видя недовольный взгляд официантки, пришлось заказать еды и чая. Это вам не Макдак, куда можно притащить ноут и сидеть со стаканчиком кофе несколько часов, юзая бесплатный интернет. Зато отведал отличных сосисок с кабачковой икрой и зеленым горошком. Вот только бурду, изображающую чай, я чуть не выплюнул после первого глотка. Пришлось заменить его на вполне себе вкусное какао. И чего они травят народ всяким грузинским суррогатом, если можно продавать качественные напитки? Позже мы заказали лимонада — так это какой-то райский шербет, если сравнивать с моим временем.
— Я все равно не пойму, к чему такая спешка? — спросил Ринат. — Утверждаем сценарий, проводим в рабочем порядке пробы, далее ждем декорации. Куда спешить?
Вопрос нашего оператора вполне себе понятен. Уж слишком жесткие сроки я обозначил для запуска фильма в работу.
— Мы должны закончить фильм до середины февраля и далее показать его комиссии Госкино. К чертям Венецию, наша работа через год будет демонстрироваться в Каннах!
— Зачем тебе это, Алексей? — нарушил молчание Зельцер. — Пройти комиссию, которая будет выбирать фильм для фестиваля, просто нереально. Это должна быть уже отснятая картина, ну, или готовая к февралю. Плюс там еще хватает подводных камней, о которых я даже думать не хочу.
— Значит, мы сделаем фильм еще раньше. Канны мне нужны для признания того, что я умею снимать кино. Пусть даже мы зайдем на фестиваль в качестве внеконкурсной картины. Кино необходимо снять качественное, и оно будет в первую очередь ориентировано на советскую публику, особенно женщин. Но и выход на Запад необходим как воздух. Есть несколько проектов, которыми я могу заинтересовать европейские кинокомпании. Поэтому нам надо блеснуть, обратив на себя внимание. Всякие Гран-при и прочие индивидуальные премии меня не интересуют. Нужен контакт с людьми, кто принимает решение во французской или итальянской киноиндустрии. Лучше — американской, но пока это утопия. Так что учите французский, а заодно английский, — заканчиваю свою тираду с улыбкой.
Первой опомнилась Пузик. Она вообще человек сильный, просто сама этого не понимает. Оба старших товарища загрузились и стали думать, чем им все это будет грозить в случае провала. А Оксана сразу начала размышлять, как выполнить поставленную задачу.
— Я учила в школе немецкий. Но даже со словарем вряд ли смогу общаться с иностранцами.
— С немецким у меня порядок, вернее, это больше идиш, — улыбнулся Зельцер.
— Я вам могу помочь только с переводом на татарский и русский матерный, — добавил Акмурзин.
Посмеялись. А вообще, проблема незнания иностранных языков советскими гражданами имеет место быть. Это мне повезло с Лешиной соседкой, которая говорила по-французски лучше большинства носителей языка. Еще и я сам английский знаю. Но это все в будущем, хотя каким-нибудь репетитором обзавестись не помешает.
— Кто это? — странным голосом произнес Самсон.
Оборачиваюсь и пытаюсь понять, куда он смотрит. Народ движется в сторону метро, и разглядеть кого-то в этой толпе проблематично.
— Люди идут домой с работы.
— Да нет, — отмахнулся друг, при этом не отводя взгляда от потока граждан. — Кто эта девушка, с которой ты вышел из здания?
Так. Понятно. Стеклянный взгляд Самсона прилип к одной рыжей особе, которая шла вприпрыжку и махала сумкой. Пузик наконец-то более-менее прилично оделась, по крайней мере, пальто на ней весьма модного фасона. Да и сапоги тоже неплохие. Насколько я помню, именно качественная обувь является головной болью советских женщин. А за финские или югославские сапоги они заложат душу дьяволу. Шучу, конечно, но в обычных обувных магазинах ассортимент не впечатляет.
— Самсон? Ау, очнись! — щелкаю пальцами перед лицом впавшего в ступор друга. — Если хочешь, давай вас познакомлю. Я предложил Оксане подвезти, но она к какой-то подружке собралась, ей на метро две станции.
— Оксана! — с глупой улыбкой отреагировал Сергей, потом начал отвечать скороговоркой: — Не надо беспокоить девушку. Вдруг она занята, и мы ее отвлекаем. И вообще, нам же ехать надо.
Садимся в машину и двигаемся в сторону центра. Самсон сейчас работает недалеко, вот и заехал за мной по дороге. Заодно обсудим планы. Большую часть плакатов мы нарисовали, остались детали и слоганы. Но сегодня у нас знаменательный, даже, пожалуй, решающий день. Помощник Фурцевой, которого она выделила для курирования моих дел, сообщил, что нас ждут в Пушкинском музее с эскизами плакатов. Если все будет нормально, то нам организуют выставку.