– Правильно, – кивнул он. – «Крестный отец». А мультик помнишь?
– Про крестного отца?
– Нет. Мультик советский. Про инопланетянина с треугольным глазом.
– С треугольным глазом? Не помню.
– Ну, там еще мужик был. Он шел по полю и напевал эту мелодию из «Крестного отца».
Он снова напел, и я что-то припомнил.
– Ну? Вспомнил?
– Что-то припоминаю.
– Помнишь, да? – обрадовался он. – Так вот, этот мульт был снят знаешь когда? Давно. В советское время. И эту мелодию все помнят именно из мультика, а не из «Крестного отца», потому что «Крестный отец» в совке был запрещен к показу. Его никто не видел, кроме, конечно, закрытых показов в «Доме кино» для избранных и кагэбэшников, что одно и то же. Просто режиссер мультика видел, наверное, этот фильм подпольно у кого-то на видаке, а тогда, ты сам знаешь, что тогда было, когда по телику раз в неделю показывали мультфильмы и вся детвора собиралась у телевизора. Ведь это событие. Не густо тогда было с развлечениями. Сплошные концерты симфонической музыки и программа «Время». Поэтому получилось так, что все совковые дети дошкольного возраста и в младших классах напевали эту мелодию из гангстерского американского фильма про главаря итальянской мафии. Понял, в чем прикол?
Да, я помнил этот мультфильм. Старый-престарый. Там действительно шел по полю мужик в шляпе и напевал эту мелодию. Его издали приметил инопланетянин, умеющий принимать разные формы. Превращаться в гигантскую бабочку, гусеницу, птицу, грибок. Он умел копировать звуки. Гул самолета, щебет птиц, рев лося, шум дождя, звуки транзисторного приемника.
Вдруг он услышал, как мужик что-то напевает, и начал ему подражать. Мужик испугался, а потом понял, что инопланетянин хочет подружиться. Он научил инопланетянина этой музыке из «Крестного отца», и они, напевая, взявшись за руки, ушли в сторону заката.
– И в чем прикол? – спросил я.
– Прикол в том, – сказал малолетка, – что если бы не этот мультик, то не было бы бандитов.
– Как это? – Я не понял.
– Помнишь музыку, что там была?
Он снова напел мелодию.
– Ну да. Это Нино Рота.
– Еще раз правильно, – сказал он. – Но скажи мне, откуда в советском мультфильме про дружбу взялась музыка из запрещенного к показу американского фильма про мафию?
– Ну ты же сам сказал. Возможно, кто-то видел фильм и потом вставил мелодию в мультфильм.
Он передразнил:
– «Кто-то видел». Ты хоть представляешь, какое тогда было время?
– Представляю. – Я действительно представлял.
– Ни хрена ты не представляешь, понял? Этот фильм, – сказал малолетка распаляясь, – в советское время вообще был запрещен. Никто его не смотрел, кроме закрытых показов…
– Ты уже говорил.
– Да! В кинотеатрах вообще этот фильм не ставили. Ты что, думаешь, при таком раскладе кто-то случайно, от балды, возьмет и вставит в свой мультик мелодию из запрещенного фильма? Ты хоть знаешь, какая была цензура? А тут детский мультфильм и музыка из «Крестного отца»! Думаешь, разрешили бы? Хрен тебе!
Он показал дулю.
– А знаешь, чего его запретили?
– Из-за сцен насилия? – предположил я.
– Какое на хрен насилие?! Про басмачей кино – вот где насилие! А в «Белом клыке» какая кровища была? А про касаток «Смерть среди айсбергов»? А «Пираты 20-го века»? Вот где насилие, а это не насилие. Про индейцев советские фильмы помнишь? Гэдээровские с Гойко Митичем? А про войну? Как там немцы сжигали деревни, вешали кого ни попадя, концлагеря, газовые камеры, пытки. Значит, там можно насилие смотреть, а здесь нельзя?
Я удивился: откуда он все это помнит?
– Там насилия до хренища, и ничего, нормально. Насилие здесь ни при чем, просто это такой фильм, что после него самому хочется стать мафией. А мафия – это все. Это пизда.
– Ну а музыка при чем?
– Как при чем?! – Он сделал удивленное лицо. – Как при чем?! Представь себе, что все маленькие советские дети гуляют во дворе, роются в песочнице, играют в прятки, машинки, дочки-матери, рисуют классики на асфальте и при этом напевают тему из «Крестного отца». Представил? Вспомни этот фильм, про что он. Вспомни его и представь маленьких советских детей, которые напевают эту тему себе под нос. Она ведь очень привязчива, эта мелодия, под которую Майкл Корлеоне и его приспешники мочили конкурентов. Живописно расстреливали из автоматов, взрывали машины, сжигали живьем, резали глотки, душили и забивали насмерть бейсбольными битами, и при этом деньги, деньги, чемоданы с долларами, шампанское, виски, девочки и кровь рекой. Представил?
Я представил и все понял.
Малолетка продолжал без запинки:
– А потом дети выросли, и началось. Мальчики захотели стать бандитами и уехать в Нью-Йорк, а девочки – проститутками и уехать в Копенгаген. И вообще, весь совок развалился и вся перестройка началась из-за этого мультфильма.
– Ты серьезно?
– Почему бы и нет? Докажи, что это не так.
– Докажи, что это так.
– Доказывать не надо. И так ясно.
Он замолчал, довольный собой.
– И все-таки, сколько тебе лет? – спросил я.
– Какая разница?
– Да ладно тебе. Просто этот мультик, – сказал я, – да и все остальное такое старое, что тебя еще на свете не было, когда оно было.
– Ну и что? Какая разница? Главное, что было. Разве не так?
– Было, – сказал я. – Только тебя там не было.
Клара подала голос:
– Может, закажем что-нибудь?
Ее слова относились ко мне, но смотрела она мимо.
– Да, действительно, – сказал малолетка. – Ты же обещал всех накормить. У тебя деньги есть?
Денег не было, но надеяться на чудо уже вошло в привычку.
– Есть. Конечно, есть. Заказывайте, не стесняйтесь.
Они не стеснялись. Заказали самое дорогое, что было. Ели молча и быстро. Халява разжигает аппетит, а у меня аппетита не было. Я поклевал салатик из креветок и сухарей. Прикинул в уме, сколько это будет стоить, когда принесут счет, и тихо позвал: «Клара!»
Клара посмотрела на меня томными ассирийскими очами.
– Потанцуем?
Я знал: скоро придет диджей и все испортит. А пока лабают братья-блюз, нужно ловить момент. Ловить было нечего, но я надеялся – а вдруг?
Один из братьев-блюз вдруг запел негритянским голосом, хрипло и пискляво, подражая Литтл Ричарду. Мы танцевали, я лапал ее жировые валики на боках, но мое внимание было сосредоточено на грудях. От них исходил легкий аромат синайской пустыни на берегу Красного моря. Я был уверен, что внимание на грудях сосредоточено не только у меня. Уверенность росла-росла, и я повернул голову в сторону, откуда она росла сильней всего.
В самом дальнем углу сидела компания молодых мужчин суровой внешности. Суровости им придавала легкая небритость и преобладание черных тонов в одежде. У всех были черные волнистые и покрытые чем-то скользким волосы. Часы на запястьях, браслеты и цепочки отсвечивали желтым блеском. У одного отсвечивали желтым даже клыки. Их варварская уверенность внушала беспокойство, граничащее со страхом, и я, недолго думая, решил действовать без промедления.
Усадив запыхавшуюся Клару на красный пуфик, я направился прямиком к компашке чернявых парней. Начал без прелюдий, быстро и по-деловому. Счет шел на секунды. Надо было успеть до диджея.
– Нравится? – Я кивнул на Клару. Та сидела, отдуваясь, ее грудь аппетитно вздымалась и опадала.
Они не поняли, приняли меня за ревнивого, и уже кое-что назревало. Но я успел сделать самое располагающее лицо и самую мягкую улыбку, на какую способен. Отражающих поверхностей здесь было в избытке, и у меня получилось.
Самый смышленый сообразил первым. Он тоже улыбнулся, обнажив золотую коронку на клыке, чуть подался вперед, намекая на таинственность, и спросил: «Продаешь, да?»
Дальше пошло как по маслу.
– Вообще-то пять сотен час. Вас пятеро, с каждого по двести, и делайте с ней что хотите.
«Делайте с ней что хотите» им понравилось, все заулыбались, и я отметил у каждого во рту золотые фиксы, несмотря на то что они были молоды.
– Короче, штуцер, и целых два часа ваши, идет? – сказал я и показал два пальца, знак Pease и четверть виски Хэмфри Богарта.
Парни переглянулись. Нормально? Нормально.
– Деньги вперед.
По паре сотен с рыла – деньги небольшие, и никто спорить не стал. Запыхавшаяся Клара в тусклом свете на красном пуфике. Парни смотрели на нее и облизывались.
– Сейчас приведу.
Конечно, я никого не привел. Направился прямо к малолетке.
– На вот, – протянул ему половину денег. – Расплатись по счету, а я в уборную.
Мне нравилась эта игра.
– Здесь хватит? – спросил он.
В его голосе мелькнуло уважение:
– С избытком. Даже на чай.
Я пошел в сторону туалета и смешался с толпой.
Возле туалета торчали копии дорических колонн, я спрятался за одной.
Чернявым надоело ждать. Клара сидела где сидела. Ее дыхание выровнялось. В красноватом сумраке она выглядела молодой, гладкой и годной к оплодотворению. Широкие бедра и таз сулили в будущем легкие роды и умных детей. Все это читалось во взглядах чернявых парней, даже с такого расстояния, на каком был я.
Один из них отделился от кодлы. Не тот, с клыком, другой. Он, наверное, всегда был на побегушках, а с клыком, стало быть, главный.
«На побегушках» подобрался к Кларе и что-то сказал. То, что он сказал, Кларе не понравилось. Видно, он предложил «поехать в номера», а она была не в курсе, что ее продали, а он был не в курсе, что она не в курсе.
Чернявый повторил, и было заметно, что его терпение вот-вот лопнет. Клара попыталась уйти, но чернявый схватил ее за руку, повыше локтя, где у рыхлых женщин проступают синяки.
Клара вскрикнула, ей было больно, и наотмашь врезала чернявому по морде. Его морда превратилась в сувенирную маску красного демона из Монголии, не хватало только третьего глаза во лбу.
Маленький мужчина бил большую женщину. Это было противоестественное и жестокое зрелище, но хотелось на него смотреть и смотреть, особенно когда от ударов сотрясалась пышная грудь.