— Все так… Что ж, твои доводы весьма разумные, но есть один минус — арест может негативно отразиться на общем настроении в армии. А наша задача заключается в том, чтобы как раз поднимать морально-боевой дух! Поэтому подучетников, проходящих по делам как изменники, нужно будет отправить в штрафные роты и батальоны. Пусть кровью искупят свою вину! А потом, не время отправлять их по тылам в лагеря, когда сейчас мы даже шестидесятилетних призываем… А по поводу недоучетников я согласен. Разумное предложение! Я передам твои соображения командующему армией, а там мы уже решим. Сейчас иди и составь мне подробный отчет.
Разговор был завершен. Романцев почувствовал некоторое облегчение. Вот только надолго ли?
Тимофей вернулся в штаб дивизии. Распорядился, чтобы привели Федорова, разговор с ним был не закончен. Через несколько минут тот с понурым видом сидел за столом и подробно рассказывал о диверсионной школе, где проходил обучение, о преподавателях, о курсантах, с которыми был знаком. Разговор занял в общей сложности часа три. Исписана была половина блокнота.
После того как диверсанта увели, Романцев достал несколько чистых листков и стал думать, с чего следует начать. Мысли были неоформившиеся, растрепанные, роем блуждали где-то в подсознании и никак не желали принять завершенную форму. Некоторое время он сидел, склонившись над бумагой, тщательно обдумывая каждую фразу. Ничего не получалось — перла какая-то канцелярщина! Конечно, от него не требовалось каких-то художественных изысков (чай, не Достоевский! Да и круг читателей ограничен) — полагалось написать лишь строгое перечисление фактов с кратким анализом случившегося, но хотелось оформить как-то покрасивше, что ли… Чтобы самому было приятно читать.
А может, сменить обстановку, выйти, например, в яблоневый сад, благо что он разросся, а укромное местечко для вдохновения отыскать несложно?
За фасадом усадьбы был разбит яблоневый сад, с расколоченным фонтаном в самом центре. От нескольких фигур, окружавших пруд, остались лишь мраморные осколки, уцелела только одна скульптура — нимфа, и то со следами от пуль. Бандеровцы использовали ее в качестве мишени, тренируясь в стрельбе из пистолета. Судя по щербинам на ее красивом античном лице, можно было сделать вывод, что в стрельбе они преуспели. Сквозь заросли ажурной аркой с ангелочками в венце проглядывала беседка. Издали смотрелась весьма дивно. Только при ближайшем рассмотрении можно было понять, что это всего-то величавые осколки пышного барокко. Но скамейки остались. И на них можно спокойно и вдумчиво написать отчет.
Устроившись на прохладе гранита, Тимофей аккуратно вывел первое слово «Донесение». Подумав немного, созрел на фразу:
«5 августа 1944 года в 13.30 на советскую сторону близ деревни Ковила перебежал бывший рядовой Красной армии Валерий Николаевич Федоров…»
Стараясь не сбить пришедший настрой, он подробно пересказал показания вражеского агента. Информация была серьезная, Федоров рассказал о разведшколе, в которой проходил обучение, о курсантах, с которыми был хорошо знаком. Назвал их имена, псевдонимы. Каждому дал психологическую характеристику, указал на слабые места, особо выделил сильные черты характера.
Неожиданно за спиной Тимофей услышал виноватый голос:
— Товарищ капитан, разрешите доложить.
Повернувшись, он увидел дежурного по роте старшего сержанта Ковалева. Тот стоял смирно, смотрел серьезно, даже не подозревая о том, что какую-то минуту назад спугнул такую легкую и невесомую материю, как вдохновение. Теперь его не вернуть! Во всяком случае, не сегодня. В следующий раз придется забираться в яблоневые гущи, чтобы не достали.
— Как ты меня нашел? — невесело поинтересовался Романцев.
— Интуиция подсказала, товарищ капитан. Она у меня как у разведчика, — радостно сообщил старший сержант.
Тимофей внимательно посмотрел на Ковалева: «Что за чудак? Это он так шутит или все-таки серьезно?»
— А может, все-таки кто-то конкретный подсказал?
— Может, и подсказал… Но ведь надо и человека найти, у кого можно получить нужную информацию. Правильный вопрос ему задать…
— Ладно, докладывай!
— Только что позвонил подполковник Кондратьев из отдела контрразведки армии. Сказал, чтобы вы с автоматчиками выдвигались в деревню Стругачи. Местные видели там подозрительных людей в обмундировании бойцов Красной армии.
Неужели те самые диверсанты, о которых обмолвился Федоров?
Сложив исписанные бумаги в планшет, Романцев распорядился:
— Скажи старшине Щербаку, что мы немедленно выезжаем, и пусть захватит с собой пятерых опытных бойцов. И следопыта какого-нибудь толкового. Сбор у штаба дивизии.
— Товарищ капитан, можно мне с вами в следующий раз? — взмолился старший сержант.
— Ты вот что… Давай развивай пока свою интуицию, может, еще и пригодишься.
Минут тридцать тряслись по проселочным дорогам, прежде чем достигли цели — небольшой деревушки, затерявшейся в лесу. Местность была отмечена следами недавних сражений. В доказательство тому в траве валялась проржавевшая гусеница от танка, а на пригорке, врывшись в прикопанный окопчик, лежала перевернутая станина от станкового пулемета со щербинами от пуль. Где-то вдали, позабыв про войну, в глубине чащи голосисто пели соловушки. Хаты старые, с прохудившимися соломенными крышами, безо всяких порожков. Бревенчатые стены крепко вросли в мохнатую землю.
На первый взгляд деревня была нежилая, но народ в ней жил — захлопали дверьми, едва услышали гул приближающегося грузовика. Когда полуторка проезжала сквозь деревню по неширокой улочке, в волоковых окнах без косяков и рам их встречали одинаковые взгляды — пытливые, с откровенной опаской.
— И куда нам теперь? — спросил Тимофей у водителя. — Ты, кажется, местность знаешь, всю округу вдоль и поперек успел объездить.
— Все так, товарищ капитан, объездил! — охотно откликнулся красноармеец. — Нам к той хатке, что рядом с колодцем.
Поддали немного газку, проехав глубокую промоину на самой середине дороге, и остановились у колодезного потемневшего от времени журавля, бодро задравшего серый клюв к самому небу. Бойцы проворно повыпрыгивали из кузова на землю.
Подле дома стояли трое бородатых стариков с бесцветными тусклыми глазами, одетых в поношенные шаровары, и две женщины в длинных цветастых платьях.
Поздоровавшись, капитан Романцев услышал в ответ тихое:
— Добри день[11].
— И кто тут свидетель? — бодро поинтересовался Тимофей, разглядывая немногих жителей.
— Я бачила[12], — вышла вперед женщина в длинном бесформенном цветастом платье и в широком платке, закрывавшем весь лоб и скулы. Только когда она посмотрела на капитана, стало понятно, что эта совсем молодая женщина, лет двадцати двух.
Провоевав три года, Романцев успел убедиться, что во время оккупации молодые женщины, особенно те, что были попривлекательнее, старались выглядеть постарше и подурнее: надевали длинные старушечьи платья, повязывали широкие платки. Перебор здесь уместен, нередко можно было повстречать симпатичную дивчину с лицом, перемазанным сажей.
Он сдержанно улыбнулся: похоже, что такие хитрости применялись и по отношению к бойцам Красной армии. Не очень-то местное население им доверяло.
Глаза у девчушки были ясные и чистые, будто утренняя роса. Экая лесная фея уродилась!
— Как тебя звать?
— Зося.
— Вот что, Зосенька, давай отойдем с тобой немного в сторону. — Отступили за колодец, спрятавшись под густую тень старой развесистой липы. — Давай рассказывай, что ты видела.
— Бачила четырьох вийсковых, — уверенно заговорила девушка. — Вони через лес шли. На них форма червоноармейцев была[13].
— Чем же они тебе не понравились? — доброжелательно спросил Тимофей. Чем-то девушка напомнила ему Зою. Взгляд такой же ясный и открытый. Соскучился по жене, как тут ни крути!
— Лица у них были якись злые. Вони озиралися весь час, як боялися, що за ними следять. Особливо мени последний не сподобався. Все по сторонам дивився и курив[14].
— Далеко отсюда ты их видела?
— А вот зразу пид лисом[15].
— Показать сможешь?
— Смогу.
Вышли на окраину леса, вдоль которого буйно разросся широким листом подорожник. В глубоких глинистых ямах намытая тяжелой техникой стояла грязная вода, вокруг которой сочно поднималась густая и высокая осока. Далее просматривался уже затянувшийся гусеничный след, уводящий куда-то в самую середину чащи. О былых сражениях напоминали два небольших окопчика, вырытых по самые плечи. Их можно было бы принять за рытвины или промоины, каковых немало в каждом лесу, если бы не бревенчатый бруствер и гильзы крупнокалиберного пулемета, щедро усыпавшие красное глинистое дно. Война пошла дальше, оставив после себя шрамы. Через год-другой затянутся и они. Природа все равно возьмет свое.
— Где именно они прошли?
— Тут, — показала девушка на едва примятую траву.
Тимофей осторожно ступил на тропу, словно преодолевал минное поле. За капитаном так же аккуратно, пристально всматриваясь в густую траву, двинулись разведчики. Романцев прошел уже метров тридцать, как вдруг увидел небольшой окурок, проглядывавший под смятой травой. Подняв его, понюхал. Качественный табак, можно даже сказать, отменный. Повертел его в пальцах — отвердеть не успел, совсем свежачок, выбросили недавно, возможно, каких-то несколько часов назад. Сигарета немецкая, на белой папиросной бумаге остались четыре немецкие буквы «ECKS». Марка сигареты была «ECRSTEI № 5», наиболее популярное курево вермахта. Тимофей Романцев прекрасно знал этот сорт сигарет, накурился их еще в сорок первом во время отступления из-под Киева. Свой российский табачок тогда уже закончился, а вот немецким удалось неожиданно разжиться. В одну из ночей подкараулили фашистский обоз, думали, что в нем продовольствие, а вместо сухого пайка и мясных консервов в ящиках оказались немецкие сигареты. Взяли тогда все, что смогли унести, потом этот табачок здорово выручал, когда проходили селения, где курево разменивалось на кусок хлеба. Так что в какой-то степени капитан испытывал к нему некоторую признательность.