— Может, он просто не знал о той дороге? Она не такая оживленная, машин почти не слышно, да и за деревьями ее не особенно видно.
— Думаю, что знал. Абвер умеет готовить своих шпионов, они не упускают ни одну мелочь. Тут что-то другое.
Метрах в трехстах располагался КПП, трое бойцов проверяли документы гужевого и всякого автотранспорта. В связи с последними событиями был отдан приказ организовать самую тщательную проверку документов. Вряд ли диверсант станет рисковать и ехать в машине. На контрольные пункты подбирают бойцов дисциплинированных, наблюдательных, цепких, с задатками психологов, многие из них имеют боевой опыт. И диверсант должен быть проинструктирован своим руководством на этот счет. Так что проскочить беспрепятственно или во всяком случае незамеченным через КПП у него вряд ли получится.
Если и можно избежать скрупулезной проверки, так только если идти через лес. Но для этого придется совершить немалый крюк. А еще дорогу по лесу осложняли минные поля, до которых у командования пока не доходили руки, а там, где их не было, установлены дозоры и всевозможные «секреты», где на красноармейца, бредущего в одиночестве с вещмешком, обязательно обратят внимание.
— А может, он вообще не уезжал… Может, он пешком пошел?
Неожиданно из-за поворота, энергично стуча по ссохшемуся грунту новенькими яловыми ботинками с обмотками, вышла маршевая рота. Обмундирование у бойцов свежее, через левое плечо — скатанные шинели. Лица молодые, светлые. Смотрели озорно, всерьез уверовав в собственную бессмертность. Каждый из них рассчитывал дожить до победы. Такое настроение продержится только до первого боя. Дальше будут воевать, исходя из собственного опыта.
Во главе колонны вышагивал молодой статный капитан, уже успевший отличиться в боях — на гимнастерке две нашивки за легкое ранение и орден Боевого Красного Знамени. Немного позади — политрук роты, крепкий мужик лет сорока. Смотрел хмуро, улыбки не расточал. Всем своим видом показывал, что война — дело серьезное, шуток не оценит.
— Бодрее, ногу выше! — весело напоминал командир роты.
Был в его голосе какой-то молодой кураж, и колонна, казавшаяся цельным организмом, едва ли не монолитом, топала весело и энергично, даже с каким-то огоньком. Дышала молодостью, отвагой и силой. Со стороны виделось, что нет преграды, которую бы она не одолела. Топали с таким настроением, как если бы их ожидал не смертельной бой, после которого уцелеют единицы, а озороватые танцы в соседнем селе. В какой-то момент даже поверилось, что смерть не для таких хлопцев, но негромкий голос старшины Щербака, повидавшего на войне всякого лиха, прозвучавший громко в установившейся тишине, вернул в реальность:
— Сколько же их уцелеет после первого боя?
О скверном думать не хотелось. Пусть будет как сейчас: молодой задор, бравада. Отогнав от себя тревожные мысли, капитан Романцев поторопил:
— Пойдем! — Повернувшись к Строеву, отчего-то погрустневшему, пояснил: — А ты не забывай на дорогу-то смотреть, может, увидишь его следы среди других.
— Не уверен, — с сомнением протянул следопыт. — Сколько людей за это время прошло! Сколько уже натоптали!
— А вот отчаиваться не нужно! Значит, так… Ясно главное — его направление… Он движется от линии фронта в тыл и пытается как-то затеряться среди бойцов. В нынешней неразберихе с предстоящими передислокациями это вполне возможно. Кое-что за это время я о нем понял. Диверсант не станет понапрасну рисковать, не пойдет напрямую через хутора и села, где масса свидетелей. Возможно, он даже догадывается, что его разыскивают и идут по следу, а потому будет предельно осторожен, выбирая те дороги, где его никто не увидит. Давай сделаем вот что, посмотрим на той стороне шоссе. Может, чего и увидим, — кивнул он в сторону мазанок, белеющих через редкие посадки.
Красноармеец Строев о своей обязанности не забывал: зорко всматривался в оставленные на дорогах следы. Но дело не ладилось, отчего он только хмурился и негодующе покачивал головой. Однажды даже опустился на корточки, пристально всматриваясь в пыль, потом разочарованно разогнулся.
— Что там? — нетерпеливо спросил Романцев.
— Не то, товарищ капитан.
Стороной обошли КПП, оставили позади село. Миновали небольшой хуторок из пяти изб, разместившийся на самой вершине сопки, поросшей гречихой, прошли через пшеничное поле. Вновь вышли к дороге, которая на этот раз была куда более оживленной: по ней, лязгая гусеницами, двигались тягачи, транспортировавшие орудия. В середине колонны катились гаубицы на гусеничном ходу, а в самом конце растянувшейся колонны обыкновенные трактора тащили полковые и дивизионные пушки.
Движение тяжелого вооружения по дороге не могло не привлечь диверсанта. Шла дислокация. Вот только уже ближайшей ночью техника, переброшенная ранее на ложные позиции, под прикрытием ревущих самолетов будет передвигаться совсем в другую сторону. Таков был секретный приказ. Зато днем все напоказ! Пусть враг видит, куда движутся колонны тяжелой военной техники.
Вот головная артсистема что-то притормозила, замедляя общее движение колонны. Трактор натужно, почти отчаянно заревел и не без труда выдернул тысячу килограммов бронированного железа из глубокой рытвины.
Далее, наматывая на гусеницы сочную густую грязь и оттесняя на обочину оглушенную пехоту, последовали артиллерийские системы по долгой, напоминающей бесконечность, серой полоске дороги.
— Товарищ капитан, — подошел к Романцеву Строев.
— Что у тебя? — оторвал Тимофей взгляд от проходящей стороной силы.
— Мне показалось, что я следы диверсанта увидел.
— Тебе показалось или ты все-таки уверен? — раздраженно произнес капитан. — Говори яснее!
— Следы очень похожи. Но там земля очень твердая, мелких деталей не распознать. Но вот неглубокий рубчик на подошве все же заметен!
— Давай, показывай!
— Вот он, — ткнул Строев в растрескавшийся грунт.
Тимофей присел на корточки, но, кроме сухой земли с комочками спекшегося суглинка, ничего не рассмотрел. «И где он тут чего заметил?» — нахмурившись, подумал он.
— Ничего не вижу. Покажи конкретно! Пальцем ткни!
— А вы не туда смотрите, товарищ капитан, — с улыбкой произнес следопыт. — Вы сюда взгляните. — И, присев рядом, показал: — Видите вот эти полосочки?
— Ну? — обескураженно протянул Романцев. — И что это, по-твоему?
— Это и есть след. — Тимофей всмотрелся пристальнее. Едва различимая кривая линия совсем не напоминала след от сапога сорок четвертого размера. — Это контур его каблука. Здесь почва твердая, сразу так не разберешь, — успокоил его красноармеец. — А вот эта линия, — показал он прутом на едва заметную черточку, — и есть выбоинка на каблуке.
Тимофей еще раз внимательно всмотрелся в трещинки и в царапинки на сухой земле, но увиденные черточки не впечатлили, их можно было встретить где угодно, и вообще, они мало чем отличались от тех едва заметных отпечатков, что он видел на дороге, в поле и еще в сотне мест, по которым они сегодня протопали.
— И как давно он здесь побывал? — спросил Романцев, совсем не рассчитывая на ответ.
— Думаю, что совсем недавно, — уверенно ответил следопыт. — Может, час назад, а может, два.
— С чего ты так решил?
— Сейчас довольно ветрено, так эти следы даже пылью не занесло.
— Куда он пошел? — распрямился Тимофей.
— Вот в ту сторону, — уверенно показал Строев на луг, по которому одинокий косарь привычно и монотонно, не слишком широко ступая, косил поднявшуюся по пояс траву.
— Тогда пойдем. Спросим!
Косарем оказался старик лет семидесяти пяти. Одет он был в казачьи синие брюки с широкими красными лампасами, заправленными в сапоги, в рубашку светло-синего цвета, на суховатой голове фуражка с лайковым козырьком, тщедушное тело спрятано в старую выцветшую рубашку, на которой висела медаль: «В память о Русско-японской войне 1904–1905 гг.» и два Георгиевских креста. Седая аккуратно стриженная борода скрывала впавшие щеки и узкий клинообразный подбородок.
Остановившись, он внимательно посмотрел на приближающихся военных. Из потемневших, глубоко ввалившихся глаз озорно блеснуло любопытство. Несмотря на внешнюю ветхость, в его сухих руках чувствовалась сила, какая может быть только у человека, привыкшего к ежедневной трудной крестьянской работе.
— Здравствуй, дед! — бодро поздоровался Романцев. — Бог тебе в помощь!
— Здравствуй, коли не шутишь, — ответил старик, приосанившись. Его голос прозвучал неожиданно басовито и молодо.
— Ты давно здесь косишь?
Старик вытер рукавом взмокший лоб, прислонил косу к тонкой осине и внимательно посмотрел на подошедших военных. Свое он отбоялся еще при царе-батюшке, в войну с японцами. В выцветших глазах ни волнения, ни настороженности. Разговор намечался обстоятельный, да и передохнуть не помешает.
— С утра уже. — Кивнув на скошенный луг, добавил с некоторой горечью. — В молодости часа за три бы управился, а сейчас так не могу. Здоровьице нынче не то… Лежал бы себе на печи… Но бабам, кроме меня, помочь некому. Даже внука забрали, шестнадцать лет мальцу было!
— Это так, сейчас все мужики на фронте… Я вижу, ты дед геройский. Два Георгиевских креста и медаль за войну с японцами.
— Что было, то было, — сухо произнес старик, явно не расположенный обсуждать прошлые заслуги.
— Тебя как звать-то?
— Парамон Сидорович. Так ты чего хотел-то?
— Ты ведь здешний, Парамон Сидорович?
— Тутошний, — кивнул старик.
— Никого тут не видел из чужих? Может, какие-то подозрительные были?
— Был чужой, — после некоторой заминки ответил старик. — И, как ты сказал, подозрительный.
— Кто такой?
— Солдатик один подходил. Старший сержант! Просил меня дорогу на Рябиновку показать. Говорил, что с Барановичей идет, сам же на Тихоновичи указал, а они ведь в другой стороне.
— Как он выглядел?
— Как-то обыкновенно. Как и все нынче… Правда, кости широкой. Стриженый. На ногах кирзачи.