— Геологию хотел бы изучать. Я даже книжки по геологии собираю…
— Ты меня удивляешь, никогда не подозревал у тебя такую тягу к естественным наукам. Этот Повалий тоже был такой же неразговорчивый?
— Такой же, — кивнул старшина.
— В этот раз веревку забирать не нужно. Другую найдем! Пусть висит, пока его тут воронье до самых костей не обглодает!
Сделав петлю, Щербак перекинул веревку через толстый иссохший сук, проверил его на прочность.
— Сгодится! — хмыкнул довольно и крепко затянул узел.
Диверсант безучастно наблюдал за этими приготовлениями.
— Поднимай его — и в петлю! — распорядился Романцев, отступив немного в сторонку. Отметил, что в глазах диверсанта плеснуло нечто похожее на страх, тот прекрасно осознавал, что все складывается по-серьезному. Обратного пути может не быть. — А ты что думал? Тебя тут уговаривать никто не будет! Колхоз — дело добровольное! С врагами у нас разговор короткий. Если бы ты заговорил, тогда у тебя еще оставался бы мизерный шанс выжить. Ты свою судьбу выбрал, когда немцам стал служить.
Смершевцы действовали слаженно, привычно. Было понятно, что вешать предателей для них привычное ремесло. Сколько таких иуд по всей Украине болтается… И не сосчитаешь! Веревка каждого отыщет!
Боец Миронов приподнял диверсанта, сержант Сорочан набросил ему петлю на шею.
— Не развяжется? — по-хозяйски поинтересовался Щербак, наблюдая за приготовлениями немного поодаль. — Помнишь, когда обершарфюрера вешали, чернявый такой фриц был, с крупным носом.
— Ну? — переспросил сержант Сорочан.
— Чего ну-то? Развязался узел!
— Так не страшно, все равно повесили ведь, — хмыкнул сержант.
— Повесили, — согласился старшина. — А только как-то хлопотно получилось. Он ведь тогда обгадился со страха, от него дерьмом разило! Дополнительные хлопоты вышли.
— Ну, этот, кажись, покрепче будет. Авось не обгадится!
— Может, надо было дать ему возможность облегчиться?
— Послушай, с каких это пор ты стал таким сердобольным? Может, ты ему еще и спиртику напоследок предложишь? Пусть предатели в собственном дерьме помирают! Отпускай его!
Боец разжал объятия: толстый гибкий сук слегка прогнулся под неожиданной тяжестью, веревка натянулась, и тело диверсанта, повиснув в воздухе, стало извиваться. Его лицо налилось кровью, открыв рот, он пытался что-то сказать.
— Никак все-таки исповедаться хочет? — предположил Тимофей.
— Товарищ капитан, а может, он хочет, чтобы мы его последнюю волю исполнили?
Диверсант продолжал хрипеть.
— Поднимите его!
Миронов приподнял диверсанта. Сорочан умело ослабил веревку, давая ему возможность отдышаться.
— Исповедоваться будешь или опять в петлю полезешь? Мне ведь все едино, меня за твою смерть наказывать не станут. Зато земля наша на одну гадину чище станет. Выбирай! — стиснув челюсти, злобно произнес Романцев.
— Хорошо, капитан, все расскажу. Твоя взяла! — выдохнул диверсант.
— Поставьте его.
С шеи диверсанта сняли веревку. Поставили на землю.
— Может, закурить дадите? — попросил он. — А то меня трясет всего. Знаешь, и под пулями приходилось лежать, и смерти не однажды в глаза смотрел, но никогда прежде такого страха не испытывал. Пули-то не видно, только свистнет где-то рядышком и в поле ушла. Если попадет, так даже не поймешь, что убит! А тут эта веревка, как врезалась в горло, как стала давить, как начала душу выжимать… — Сорочан свернул самокрутку, раскурил ее и сунул в рот диверсанту. Тот благодарно кивнул. — Ох, сладенькая!
— Развяжите ему руки, — приказал Романцев, — пусть покурит по-человечески.
Сержант развязал диверсанту руки, отступил назад, продолжая держать его на прицеле. Мало ли какой фортель надумает выкинуть! Тимофею приходилось видеть людей, истосковавшихся по табаку. Но ни один из них не курил столь жадно, как пойманный диверсант. Видно, так перед смертью приговоренные утоляют свое последнее желание. Накуриться до одури, а там и в петлю можно!
Его никто не торопил, проявляли понимание, а когда окурок уже стал обжигать пальцы, Тимофей спросил:
— Твоя фамилия, имя, воинское звание?
— Меня зовут Седых Георгий Васильевич, воинское звание — старший лейтенант. Родом я из-под Витебска.
— Когда попал в плен?
— Два год назад. Сначала держали в военном лагере под Минском, потом перевели в лагерь под Одессу. Там был завербован пропагандистами абверкоманды-106. Проходил предварительную проверку в особом лагере, а уже оттуда был направлен в разведшколу при самой команде…
— Где была организована эта школа?
— В деревне Парканы Тираспольского района.
— На кого тебя обучали?
— На разведчика… Но диверсионное дело тоже очень хорошо преподавали. Был там один русский спец без одного пальца. Псевдоним Беспалый… Говорил, что взрывом руку покалечило. Наверное, так оно и было, но свой предмет знал досконально!
— В каком подразделении служил?
— В подразделении «3С». Оно работает с группой армий «Северная Украина» и действует против Первого Украинского фронта.
— Откуда производилась заброска?
— Из Винер-Нойштадта… Есть такой небольшой городишко под Веной.
— Наслышан. Кто готовил фиктивные документы?
— При команде есть хорошая группа специалистов, вот они и занимались документами… Капитан, может, тебе это покажется и странным, но я все-таки верующий. Нас десять детей в семье было… Мой отец очень набожным был, все проклинал тех, кто купола с церквей сбивал. Иудами их называл! Вот садимся мы за стол, а он молитву читает, и пока ее не доскажет, так никто из нас даже ложку со стола не поднимет. А тут вишу я на этом толстом суку, раскачиваюсь, и меня страх передернул, неужели мне как Иуде помирать придется?! Если бы вы меня сразу пристрелили, так я бы даже и не пикнул!
— Не переживай, еще успеем! Сколько у тебя было командировок за линию фронта?
— Три. Все прифронтовые. Все в этот район. Так что я его хорошо изучил.
— Какие задания получал прежде?
— Ничего такого, за что можно было бы повесить… На моих руках крови нет.
— Это мы еще проверим. Поподробнее давай.
— Хорошо. В первую командировку, это было в марте, следили за железной дорогой. Во второй — взорвали склад с горючим…
— Где конкретно произошла диверсия?
— В Семиричах.
— С кем тебя забрасывали?
— Первого звали Семен. Учились вместе в разведшколе. Где он сейчас, я не знаю, но слышал, что он где-то проштрафился и его перевели в штрафной лагерь. Во вторую и в третью меня сбрасывали с Полипом. Из третьей командировки он не вернулся, и возвращался через линию фронта я один.
— Он должен был остаться?
— Точно не скажу. Возможно, что так оно и есть. В карантине меня долго не держали, значит, руководство посчитало, что задание прошло успешно.
— Кто тебя встречал на нашей территории?
— Бандеровцы, которые проходили подготовку в разведшколах абвера.
— Много таких здесь?
— Много! Мне известно, что их готовили целыми группами. Даже диверсионно-разведывательные школы есть, где подготавливают только бандеровцев.
— Какую цель преследовали немцы, подготавливая националистов?
— С их помощью они готовили разветвленную диверсионную цепь. Помогали им в создании законспирированной повстанческой армии. Сейчас она успешно действует на советской территории.
— В этот раз бандеровцы тоже должны были тебя встретить?
— Да. Я к ним шел… Ждали в избушке неподалеку отсюда. Но когда услышал стрельбу, понял, что они обнаружены, и решил скрыться. Но тут напоролся на вас…
— Не напоролся, — язвительно произнес Романцев. — Мы тебя искали! Где хранится взрывчатка для диверсий?
— В схроне.
— Схрон вырыли бандеровцы?
— Не совсем. Такие схроны бандеровцы строить не умели. Им помогали спецы абвера. Это один из тех схронов, что они построили… Сейчас они делают грамотно. Будешь стоять на нем и не за что не догадаешься, что под ним целый взвод повстанцев прячется.
— Далеко отсюда этот схрон?
— Километров пять будет. Послушай, капитан, у меня есть шанс, хотя бы маленький, чтобы выжить?
— Пока ты мне ничего такого не сказал, чтобы я тебя как-то обнадежил, — откровенно ответил Романцев.
— А если я что-то важное сообщу, зачтется?
— Со своей стороны я напишу все, что требуется, но потом будет еще следствие, а далее суд. Как он решит, так и будет, но мое мнение учтется. Трудись! Зарабатывай помилование!
— Ладно, так и быть! — махнул в отчаянии рукой диверсант. — Со мной еще двое было. Меня раньше сбросили, а с ними самолет на другую точку полетел.
— Куда именно?
— Откуда мне знать? Нам такие вещи не сообщают.
— Что ты знаешь об этих двоих?
— С одним я учился в разведшколе. Парикмахером он у нас был. Стрижет хорошо… Знаю его под фамилией Гаврилов. Зовут Иваном. Но не думаю, что имя и фамилия подлинные, скорее всего псевдонимы. У нас так принято. В школе под одним именем учишься, забрасывают под другим. Карантин проходишь, третье имя дают. Все конспирация!
— Как выглядел этот Гаврилов?
— Интеллигентного вида, белобрысый, сухощавый. Лет тридцати. Что еще… От него вечно разило каким-то одеколоном! Где он ими запасался, я не знаю. Тот еще щеголь! Все за внешностью своей следил. Даже перед отправкой надушился. А когда свой вещмешок развязал, так из него таким духаном поперло, как из парфюмной лавки.
— В каком он был звании?
— Старший сержант.
— Как ты думаешь, чем он должен заниматься в нашем тылу?
— Не знаю, — пожал плечами Седых. — У каждого из нас собственное задание было. Знал я троих, которые любили ненужные вопросы задавать. Двоих в штрафной лагерь отправили для усиленной проверки, а другого просто перед строем расстреляли.
— Без следствия?
— Было следствие, ну, а там кто знает… Зачитали приказ, сказали, что это русский шпион.
— Какой багаж был у этого старшего сержанта?
— При нем ничего не было. Ни баулов, ни сумок, ничего! Один только тощий вещмешок, какие обычно личному составу положены. Я так думаю, ему поставили задачу как-то легализоваться. Может, через запасной полк, может, еще как-то.