– А кто же это я по-твоему? – ледяным тоном осведомилась Гретка.
– Не разберешь… – виновато улыбнулась Лала. – Вроде как… ходячая! Ты уж не обижайся!
– Это ты… ходячая! Курвятина, погань рыжая! – визжала она, брызжа слюной. – И мать твоя такою же… была! И дочь твоя такою же… будет!
Лала со смехом замахала руками:
– Ой, Гретка, я тебя умоляю! У меня от тебя голова болит! Шла бы ты туда-то и туда-то, а?
Да, драгоценный мой читатель, я согласен с тобой, моей Элизе срочно необходимо знакомство с Пикерингом. Его прибытие уже запланировано. Поэтому не пугайся речи моей героини. По-другому она пока говорить не умеет.
Гретка выскочила из дому, на прощание так хрястнув дверью, что от стены отвалился кусок штукатурки. Лала замела его, протерла паркет влажной тряпочкой и втайне подумала, что если «бабушка» видел ее сейчас, то одобрил бы ее действия. К прошлой жизни она возвращаться не собиралась. Но и будущая представлялась ей зыбким и туманным пятном миража в раскаленных песках безжалостной реальности. И мысль о будущем ребенке была для Лалы чем-то вроде желанного оазиса – временного прибежища от свирепых самумов жизни.
Собственный организм Лала изучила до тонкостей, подобно часовщику, многажды собравшему и разобравшему любимый прадедовский «брегет» до последнего винтика. До сей поры ее организм решительно отвергал все чуждое, инородное, нарушавшее его размеренное функционирование, однако теперь ему требовалось именно э т о.
Оставалось только решить вопрос о том, кому предстоит стать зачинателем ее первенца. С телефонной трубкой в одной руке и записной книжкой – в другой, Лала внимательно просмотрела обширный список своих прошлых друзей, и решительно отвергла всех до единого. Все они принадлежали той, другой, далекой теперь от нее жизни, и сама мысль о встрече с кем-либо из них была ей противна. Можно было бы просто выйти на улицу, в парк, чего она избегала делать ранее по причине чрезмерного обилия приставателей. Однако доверить высокую миссию первому попавшемуся бабнику, дураку или пьянице она тоже не собиралась. И невольно вспомнила она с том, кто за последнее время стал ей всех ближе и роднее, о милом, тихом, бессловесном «бабушке». Если верить ему, то он бывший человек, только мозги у него переделанные. На пьяницу он не похож, дураком его не назовешь, хоть и особенным умником – тоже. С ним можно хотя бы посоветоваться. И уверив себя, что дружеский совет ей сейчас необходим более всего, Лала позвала его, как обычно делала раньше, закрыв глаза и тихо, но твердо повторяя про себя его имя.
Откуда ей было знать, что миниатюрная радиостанция весом в полтора миллиграмма, преобразующая биотоки ее мозга в электромагнитное излучение, уже давно отделилась от мозжечка, совершила два круга по кровеносным сосудам, почкам и мочеточникам и покинула ее организм полчаса назад? Простые же, человеческие мысли были нашему резиденту, увы, недоступны.
А Лала звала его на широчайшей телепатической волне, напрягая все свои душевные силы, вкладывая всю свою нежность, страсть и томление по неведомому в эти думы, повторяя его имя на все лады.
Этот зов почуял бродячий кот, стоя на крыше над ласточкиным гнездом, он задрал и распушил хвост, насторожился. Старый воробей, сидя на ветке тутовника, зачирикал и устремился ввысь – к далекому и недоступному для него девятому этажу. Могучий осетр, ударив хвостом, выпрыгнул из воды, приведя в изумление стоявших неподалеку браконьеров.
На призыв откликнулась очень далекая Амаурина. Не поняла, попросила повторить, четче обрисовать биоизлучение, может быть, она и отыщет этого человека. Лала поблагодарила. Поинтересовалась, как идут дела? Не донимают ли чужаки? Та ответила, что все прекрасно. Ей очень благодарны за спасение мальчика. Возводят новую базу. Понаехало очень много этих, в белых халатах. Все они очень просят ее заговорить. Но у нее нет полномочий. И у них нет формулы Контакта… Лала посоветовала ей поговорить с людьми просто в порядке любезности, на понятном им языке, как с детьми. Амаурина поблагодарила за совет и разрешение. Спина ее из серой стала молочно-восковой, на которой возникли мутноватые прожилки. Они слились в надпись:
Е = мс²
Член-корреспондент Академии наук, доктор астрофизики, профессор Его Исаевич Синеоков, увидев эту метаморфозу на экране телемонитора, захихикал и упал в обморок. Передача продолжалась.
Защебетал и рассыпался соловьиной трелью дверной звонок. Лалу будто что-то кольнуло в сердце.
«Это он, – подумала она. – Он, больше некому!»
Она подбежала к двери, распахнула ее и застыла в изумлении.
На пороге стоял Антон с букетом пышных пунцовых роз.
– Вай! – воскликнула Лала, всплеснув руками.
Простим ей этот нелепый возглас, дорогой друг-читатель. Не будем забывать, что до пятнадцати лет эта девушка обучалась в среде, где не только хорошие манеры, но и элементарная грамотность были явлением выдающимся. В последующие же за этим годы она не прочла ни единой книги, не исключая той расхожей литературы, которая в наши дни выдается на макулатуру. Захватывающих приключений, страстей и погонь ей хватало и в жизни. Потому-то, вместо того, чтобы, подобно героиням Дюма, Коллинза и Конан-Дойля, прошептать на выдохе томное «О!» или, похлопав ресницами, пролепетать «Это вы!..», моя героиня поступает так, как это свойственно женщинам ее круга, образования и воспитания, а именно: всплеснув руками, бьет себя по ляжкам и говорит:
– Вай! А ты откуда взялся?!
– С Луны свалился, – улыбнувшись, пошутил Антон.
Лала вспомнила рассказы резидента о том, что ему порой приходится бывать на Луне, что там погиб его лучший друг, что там чего-то строят эти ф… ф… в общем, кривые такие и вредные, вспомнив все это, Лала покраснела и спросила:
– Так ты все-таки меня услышал?
– Конечно, – ласково сказал Антон.
– Ну вот, а сам говорил, что выбросишь это радио, не будешь за мной подслушивать, – упрекнула его Лала. – Ух, какие же вы мужики, все же пакостный народ! Ну, заходи, раз пришел.
Антон вошел, не снимая натянутой улыбки и гадая, как ей все это удалось узнать. Проходя в комнату, он все же стукнул пальцем по крохотной выпуклости на обоях, чем привел в совершенное расстройство довольно дорогой подслушивающий аппарат. Выглянув в окно, Антон поправил прическу, освободив тем самым часовых, снял пиджак и повесил его на угол двери, перекрыв таким образом обзор небольшой, искусно вмонтированной в глазок радиоприемника, телекамере.
Не спешите упрекать компетентные органы в нарушении неприкосновенности частного жилища. Во все времена всех подлунных стран и народов эти органы наблюдали за личностями, которые могли бы доставить хлопоты государственной власти. На некоторых высокопоставленных работников произвела сильное впечатление мысль о возможности напрямую следить за проделками Нормы Уайлдер, той самой, про которую директор ее родного ведомства говорил президенту, обсуждая бюджет своей конторы на очередной финансовый год: «Дайте мне вторую Шэйм, и я уволю весь персонал средиземноморского отделения». Лала в лицо знала опаснейших негодяев Европы и могла за ними наблюдать. Больше того, тревожили странные метаморфозы с вещами, окружавшими ее, а слово «амаурина», произнесенное ей накануне, странным образом ассоциировалось с таким же словом, произнесенным Андрюшей Головановым. Все эти факты обусловили тщательное наблюдение за этой странной женщиной, а Антону Самедову, капитану контрразведки, было поручено тщательнейшим образом расследовать указанные обстоятельства и попытаться войти в доверие к Лале. Вначале Антон обрадовался этому заданию. Оно показалось ему хоть и трудным, но интересным. Но с момента прихода в эту квартиру обязанности сыщика стали тяготить его. Ему претило анализировать Лалины слова, интонации, жесты, взгляды, выискивать странности в окружающей обстановке, тем более, что за последние трое суток он был в этой квартире уже пять раз. Сейчас ему хотелось просто посмеяться, поболтать, подружиться с прелестной девушкой, попить чаю…
– Только пирожных у меня нет, – предупредила Лала. – Я вообще сегодня впервые после больницы сюда зашла. Сначала думала по пути в магазин зайти, а потом мы решили такси взять.
«56–45 АГА, – промелькнуло в голове Антона, – шофер Байрамов О.»
– …Вы себе не представляете, что здесь творилось – ужас! – говорила Лала. – Они весь дом перерыли – золото искали. А мне золото – хеч! Есть оно, нет – плевать! А Гретка наоборот, от золота шалеет.
«Нерсесян Гризетта Рачиковна, – профессионально всплыло в памяти, – 42 года, тунеядствует, основное занятие – спекуляция бельем, косметикой…»
– Гришка, грит, сидит в трехкомнатной камере с телевизором! А почему мой брат должен страдать, если такая бандюга кайфует?…
«Да знаю я, – думал Антон, рассеянно следя за ее сбивчивым разговором, – и тюрьму эту наши ребята уже трясут, и Гришкины валютные связи в Риге уже всплыли, и на всех твоих дружков уже досье заведены, недолго им из страны кровь пить. И брат твой на свободу выйдет, пусть только поостынет малость. Ты мне о себе расскажи, дура с лицом Джоконды. То, что психология базарной бабы уживается с физиологией Венеры Таврической, я еще понимаю, но как твои паранормальные способности с куриными мозгами сочетаются?»
Неожиданно Лала замолчала, видимо, заметив его рассеянно-скучающую мину.
– Небось, думаешь, откуда это на меня такая трепачка свалилась? – спросила она.
Под ее пристальным взглядом Антон смешался, покраснел и подумал, что если у кого и не в порядке с головой, то именно у него.
– А ведь я трепаться не люблю, – негромко продолжала Лала, глядя на Антона откровенно изучающим взглядом. – Ты вот думаешь, что я знаю про эту жизнь? А ведь я многое знаю. Жизнь, она разная бывает, хорошая и плохая. Ой, нет, хорошая бывает, а плохой – нет. Бывает жизнь добрая, когда просто живут, едят, пьют сами по себе. А бывает злая, это когда тебе хорошо, но за счет других. Да и то, некоторые по другому и жить-то не умеют. Сам подумай, блохи кошек едят, кошки – воробьев, воробьи – червяков, те – яблоки. Вот деревья – они хорошей жизнью живут, никого не обижают. И я так хочу, но у меня не получается, – она виновато улыбнулась, – скучно. Натура у меня кошачья, женская. Ты что куришь?