Рут Вернер, которой в 1977 году было уже семьдесят, запомнилась мне живой обаятельной женщиной, сохранившей полную ясность ума. От нее я получил на память книгу «Рапорт Сони». На титульном листе своих мемуаров Рут учинила глубокомысленную, чисто немецкую надпись: «Каждый автор при написании воспоминаний испытывает трудности: надо отобрать и обобщить главное, да к тому же еще нигде не наврать. Рут Вернер, 14 апреля 1977 года».
Помнится, и с Максом, и с «Соней» мы говорили о моральном аспекте разведки и сошлись в одном: джентльменом в разведке оставаться трудно, почти невозможно, хотя какой-то господин из СИСа и сказал, что разведка – это грязная работа и потому делать ее должны истинные джентльмены. Разведка – это война. Попробуйте остаться джентльменом на войне. Разведчик воспитан так, что он выполняет свою грязную работу во имя блага Отечества, во имя блага людей всей Земли. Помните у Высоцкого: «Грубая наша работа позволит вам встретить восход». Этот благородный идеал поддерживает разведчика в его деятельности, не позволяет ему опуститься, стать циником. Разведка – это сплошная ложь, сплошное коварство по отношению к противнику, но разве можно обвинять в коварстве или подлости Ганнибала, устроившего Канны римлянину Паулюсу, разве можно обвинять в коварстве и подлости наших генералов, устроивших Сталинград немцу Паулюсу?
Читатель имеет право спросить: оплачивались ли нами услуги немецкой агентуры? Да, оплачивались. Дело в том, что немецкая ментальность не позволяет немцу работать бесплатно. Он хорошо знает, сколько стоит его труд. Это советская агентура вкалывала на голом энтузиазме. В Германии такое не прошло бы. На оперативные расходы наш маленький коллектив тратил около ста тысяч марок ГДР (где-то около тридцати двух тысяч рублей советскими деньгами) в год. Были и валютные траты, иногда немалые. Конечно, эти деньги выдавались агентуре под расписки, а все расходы оформлялись в строгом соответствии с правилами финансовой отчетности. Каждый немец планировал свой семейный бюджет с учетом получаемых от нас сумм. Слухи о жадности и скаредности немцев – это миф. Немец расчетлив, экономен. Он вместе с женой планирует экономику своей семьи по меньшей мере на месяц вперед. Планируются и расходы, связанные с приглашением гостей. Если немец позвал вас в гости, то будьте уверены, что он накроет стол по первому разряду. А если вы завалились к нему без приглашения, то получите початую бутылку водки и вазочку с соломкой. Наверное, это правильно. Хотелось бы добавить к сказанному, что немцы достигли высочайших высот в области экономического развития своей страны только потому, что тщательно все планируют как на уровне семьи, так и на уровне родного города, земли, государства. Бывает, разумеется, и дурацкое планирование. Немцы планируют по-умному. Недавно умер мой старый друг, с которым я отработал в ГДР все три командировки. Умер на операционном столе. Сердце не выдержало, а если бы выдержало, он долго бы еще жил. Так вот: операцию, стоившую пять тысяч долларов, оплатил немец, знакомый моего друга. Это к вопросу о так называемой немецкой скаредности.
Читатель имеет основание задать такой вопрос: действительно ли отношения между советскими чекистами и немецкими друзьями были такими уж безоблачными, какими их рисует автор? Нет, они далеко не всегда были безоблачными. Имели место трения, случались и скандалы. Начну с истории трагикомической. В 1968 году, когда мы еще сидели в здании Галльского горотдела МГБ, из нашего холодильника стали одна за другой исчезать бутылки с представительской водкой. Запирать свой офис на ночь мы не могли: его убирали и протапливали немцы. Этой нехорошей информацией наш шеф поделился с заместителем начальника окружного управления МГБ подполковником Райхом. Тот воспринял неприятную новость очень серьезно. На другой день он вручил нам бутылку польской водки, обработанную невидимым порошком. Не прошло и суток, как бутылка исчезла. Тут же примчались сотрудники оперативно-технического отдела МГБ во главе с Райхом. Офицеров горотдела буквально согнали в клуб, усадили и предложили положить руки на стол ладонями вверх, после чего прошлись вдоль стола со специальной лампой. Руки вора засияли фосфоресцирующим светом. Он был немедленно арестован. Это происшествие оставило у меня на душе неприятный осадок. Между нами и сотрудниками горотдела пробежала кошка. Я сам слышал, как один из немцев совершенно серьезно сказал своему приятелю: «Советские друзья могут простить все. Одного они не прощают: когда у них воруют водку». Такое опять же мог сказать только немец.
В 1985 году произошло событие, о котором лучше не вспоминать. Но вспомнить придется. Один наш начинающий разведчик из небольшой резидентуры на севере ГДР получил от какого-то партийного функционера сообщение на Хонеккера. Немцы часто в доверительной форме рассказывали нам разные любопытные подробности о жизни и деятельности своего руководства. Сообщение показалось нашему сотруднику интересным, и он попросил функционера записать его информацию на пленку. Тот записал, а кассету с пленкой забыл на рабочем столе. Одна из его сослуживиц от нечего делать решила прослушать запись, а прослушав, пришла в ужас и доложила кассету по инстанции. Наш источник, будучи допрошенным, сразу раскололся. Его исключили из партии, а злополучную кассету отвезли в Берлин самому генсеку. Назревал грандиозный скандал. Мы боялись, что Хонеккер позвонит Горбачеву и попросит закрыть все наши резидентуры в окружных центрах. Однако до этого дело не дошло. Нас выручил Мильке. В жертву принесли только двух человек: сотрудника, допустившего грубый просчет, и его непосредственного начальника. Они были в течение суток откомандированы на родину и вскоре заменены другими офицерами внешней разведки. Руководитель Представительства КГБ в ГДР извинился перед Хонеккером во время возложения венков к памятнику советскому солдату в Трептов-парке. Генсек усмехнулся и махнул рукой: какие, дескать, мелочи! По правде сказать, Хонеккера в ГДР недолюбливали. Он допустил серьезные просчеты в экономической политике, вследствие чего снизился жизненный уровень населения. Любил часто и много говорить. Ему не хватало скромности и доступности старых коммунистов-тельмановцев, хотя он изо всех сил старался казаться и скромным, и доступным.
В том же 1985 году в Берлине проводилось много торжественных актов, посвященных празднованию 35-ой годовщины МГБ ГДР. Мне довелось быть на собрании сотрудников МГБ во Дворце Республики и слышать пространное выступление Хонеккера по поводу знаменательной даты. Хонеккеру было тогда семьдесят три года, но выглядел он бодрым, подтянутым, моложавым. Голос у него был высокий, звонкий. Говорил он длинными обтекаемыми периодами. Это была обычная политическая трескотня той эпохи. Слова генсека, влетев в одно ухо, тут же вылетали из другого, не оставляя в сознании даже малого следа. Так тогда говорили все лидеры стран социалистического содружества. Это был стиль времени. Наверное, они умели и по-другому, но такое никому не было нужно. Хонеккер во время процесса над ним доказал, что умеет говорить иначе. Его речь на суде была хорошо аргументирована и исполнена достоинства. Как и все мы, Хонеккер был грешником. Однако своим мужественным поведением в конце жизненного пути он искупил все грехи, какие были на его совести.
В 80-х годах, когда я уже сидел в Берлине и курировал линию внешней контрразведки во всех округах, мне представилась возможность судить об уровне сотрудничества между советскими и немецкими чекистами в разных регионах ГДР. Следует признать, что не везде этот уровень был достаточно высоким. Тут многое зависело и от личности секретаря окружкома партии, и от личности начальника окружного управления МГБ, и от личности старшего офицера связи КГБ. Я уже писал выше, что наши резиденты в округах, мягко выражаясь, не всегда полностью соответствовали своему предназначению, поэтому начальники окружных управлений МГБ иногда капали на них своему министру. Мильке, печально улыбаясь, говорил им: «Русские нам братья, а братьев не выбирают. Вы должны работать с такими партнерами, каких вам прислали советские друзья».
А как относился к нам рядовой немецкий обыватель? За полвека он привык к советским людям и относился к ним вполне лояльно. Приведу один только пример: моя дочь много лет ездила трамваем в школу через весь город. Она была в советской школьной форме, пионерском галстуке и носила на груди сначала пионерский, потом комсомольский значки. Ее ни разу никто не обидел. Летние месяцы дочь проводила в немецких пионерских лагерях, и я был уверен в том, что там с ней ничего не случится.
Возможно, немцы и полюбили бы нас, если бы не бесчинства наших военных. Случались драки, случались грабежи, случались изнасилования. Один эпизод прямо-таки поразил меня, видавшего виды человека, своим цинизмом. Советский прапорщик за солидные деньги продал немцу кусок танкового полигона под Магдебургом, продал, демобилизовался и спокойно уехал на родину. Весной немец разбил на «своей» новой земле сад, а через несколько дней его перепахали наши танки. Немец прибежал в советскую комендатуру, плача и потрясая филькиной грамотой, которую ему выдал прапорщик. Имели место случаи совершенно дикие. Как-то наши солдаты забрались ночью в подвалы кведлинбургского коньячного завода, расстреляли из автоматов двадцатитонную цистерну с коньяком, напились и утонули в коньяке. Обязан добавить, что наши бывшие союзники на той стороне безобразничали и продолжают безобразничать куда больше советских военных. Они богаче, а где деньги, там порок…
Есть в одном из моих альбомов старое фото: Вернер Фельфе, Хайнц Шмидт и я стоим в высокой траве на опушке леса. За нами голубые горы Гарца. Мы в светлых летних костюмах. Наверное, это был ясный теплый день. И настроение у нас хорошее, поэтому все мы улыбаемся. Мы еще молоды, здоровы и не ведаем, какие бури пронесутся над этими краями всего через полтора десятилетия.
В последние часы существования ГДР офицеры МГБ выносили в карманах из зданий своего министерства целые блоки картотек и другие материалы и передавали их нашим сотрудникам. «Берите, берите, – говорили они, – берите, чтоб не досталось противнику». Этим людям уже нечего было защища