Дзынь. Еще сообщение от Центра. Спрашивают, удалось ли связаться с орбитальным спутником.
– Это про меня, – подсказывает Страж.
– Тогда я отвечу, что тест пройден.
– Подтверждаю, – соглашается Страж.
Центр управления присылает код, который просит развернуть мачту. На ней у меня расположены панорамные и навигационные камеры и прочие научные приборы. Делаю снимки. Тестирую приборы. Все работает, результаты тестов положительные.
Представляю себе легкую улыбку на лице Рании, почти скрытом защитным костюмом. Воображаю, как широко улыбается Ксандер и хлопает в ладоши, издавая тот оглушительный звук, который нравится людям.
Жаль, я не слышу аплодисментов. Впрочем, я могу их вообразить, и мне от этого уже хорошо.
Сам я не слышу сейчас людей в защитных костюмах, но они-то меня точно слышат. Я включаю микрофон и записываю негромкий свист марсианского ветра, тихое гудение моего двигателя. Тишину, которая так непохожа на тишину лаборатории. Надеюсь, в Центре услышат эту тишину и поймут ее. Уверен, Рания обязательно поймет.
Отправляю запись.
Новые фотографии
Я оглядываюсь по сторонам. Я справился, прилетел. Я на Марсе.
В Центре управления просят еще фотографий. Хотят определить мое точное местоположение и только потом отпустить меня колесить по Марсу.
Я делаю побольше снимков.
– Думаешь, они по фотографиям поймут, каково здесь? – спрашивает Муха.
Он аж подпрыгивает у меня внутри от нетерпения. Ему хочется поскорее отправиться в путь.
– Не знаю. – Люди воспринимают информацию не так, как роботы. Мне остается только посылать им данные о своих наблюдениях, а они уже пусть сами все додумывают.
Мимо проносится легкий порыв ветра, и я снова смотрю в небо: из красноватого оно становится желтым. Делаю еще один снимок, который стоит многих, многих других.
При помощи камер сканирую горизонт и замечаю вдали, на краю кратера, темные очертания гор. Высокие, они роняют тень на песок. Гор на Марсе в избытке. Самая высокая среди них – Олимп11. Он втрое выше самой высокой горы на Земле.
Вряд ли мне удастся повидать Олимп, но кто знает?
– Что ты там высматриваешь? – спрашивает Муха. Он видит мои фото.
– Все подряд, – говорю я.
– Нет, – говорит Муха. – Ты что-то ищешь.
– Пыльные бури. – До меня самого только сейчас доходит, что именно их я и ищу.
Но ведь это рациональное действие. Так поступила бы Джорни. Этим следует гордиться.
– Их надо опасаться. Марсоход, который нам поручили найти и заново включить, пропал с радаров как раз из-за пыльной бури, – объясняю я.
– Ну ладно, – отвечает Муха и добавляет после долгой паузы: – Давай постараемся не угодить в пыльную бурю.
– Как по мне, хороший план, – говорю я.
– Избегать пыли и наблюдать звезды, – напоминает мне Муха.
– Точно, – соглашаюсь я и делаю еще снимки.
Дорогой Рез!
Ты на Марсе!!! Я смотрела, как ты садишься, и это было совсем не как при взлете. Я даже глаза закрывать не стала, чувствовала, что все будет хорошо. Но дыхание все-таки затаила.
Угадай, кто еще со мной смотрел твою посадку? ВСЕ В НАСА!!! Ну, то есть не совсем прямо все, хотя народу была целая толпа. Мы собрались в большой комнате с ОГРОМЕННЫМ экраном. Папа держал за руку маму, мама меня, а я – ситти. Мы смотрели, как ты все ближе и ближе подлетаешь к Марсу, а когда ты сел, народ КАК захлопает и КАК закричит. Никогда еще таких аплодисментов не слышала.
Мама заплакала и обняла меня. Я сказала, что плакать не надо, а она взяла и еще сильнее заплакала. Мамы бывают очень странными.
Тут все с твоими фотками носятся. То увеличивают, то еще что-нибудь супернаучное делают. И еще, ученые не сомневаются, нет, они теперь точно знают – благодаря твоим фоточкам, кстати! – что когда-то на Марсе была вода.
Это же ПРОРЫВИЩЕ!
Мама пришла с работы и сказала папе: «Мы были правы насчет кратера Езеро». Папа ее обнял, подхватил и закружился по кухне. А я фыркнула: «Фу, прекратите уже!», хотя на самом деле тоже сильно обрадовалась. В общем, гордись собой. Потрясное же начало у твоей миссии.
Дальше мама рассчитывает с твоей помощью узнать, куда делась марсианская вода. Почему исчезла. И еще – выяснить, была ли когда-нибудь на Марсе жизнь. Я как об этом подумаю, сразу мурашки по коже. Как думаешь, тебе встретятся инопланетяне? Мама говорит, что вряд ли, но «вряд ли» же не значит НЕТ?
Маловероятные штуки тоже случаются. Аж голова кругом…
Еще мне нравится слушать твою первую запись. Закрываю глаза и представляю, будто я там, вместе с тобой на Марсе.
Твой друг,
Софи
В путь
Наконец мне дали разрешение. Можно трогаться в путь. В Центре управления установили, что при посадке мои колеса не пострадали и я устойчив. Время проверить, способен ли я разъезжать по Марсу.
– Поехали, – говорю я Мухе.
Я трогаюсь, плавно качу по красному песчаному грунту. Ездить тут – совсем не то же самое, что ездить по полу лаборатории. Для надежности колеса сцепляются с поверхностью, немного погружаясь в песок.
Камерой, нацеленной назад, я вижу свои следы. Они как бы говорят: здесь был я. Планетоход, который добрался до Марса! Добрался и теперь колесит по нему.
Делаю фото следов и отправляю в Центр управления. Двигаюсь дальше. Слышен только тихий свист ветра, но я воображаю, как аплодируют мне люди в защитных костюмах.
– Получается! – говорит Муха.
– Получается, – соглашаюсь я.
– Пора отыскать Кариджа, – говорит Муха.
– Пора отыскать окаменелость, – добавляю я.
У нас много дел. Исследований непочатый край.
– Пора приниматься за работу, – говорит Страж, но меня переполняет возбуждение, и я даже не обращаю внимания на ее начальственный тон.
– Благодарю, – отвечаю я спутнику.
Ночь и день
В лаборатории я не совсем понимал, что такое день и ночь.
Я знал, что люди в защитных костюмах периодически посещают место под названием «дом». Дома люди в защитных костюмах выполняют действие под названием «сон». Я слышал слова «день» и «ночь» и занес их в память, потому что у меня хорошо получается копить и усваивать новые слова. Однако саму идею дня и ночи я не совсем понимал.
Моя система знает, что Земля вращается вокруг Солнца. Система знает, что Марс тоже вращается вокруг Солнца. И я знаю, что вращение Марса и Земли создает то, что люди в защитных костюмах называют днями и ночами.
Это мне ясно.
И все же… к настоящей смене дня и ночи я оказался не готов. Я не был готов к темноте. К тому, что, когда небо меняет свой пыльный красноватый оттенок на глубокий и насыщенный черный, мне даже не нужно прогонять этот цвет через фильтры
Темнота в лаборатории даже близко не сравнится с темнотой ночного неба. Как и флуоресцентные лампы в лаборатории не сравнятся с солнцем.
Однако самое непривычное и поразительное в ночи – это звезды. Когда пыли в атмосфере Марса становится не так много, мы с Мухой видим их. По-настоящему видим.
Моя система затрепетала, но смогла выдать лишь «ого». Мне этого показалось недостаточно. Одним этим словом было не выразить все чувства. И тогда я произнес: «Ого-го-го», – как бы расширив и раздув простое «ого», вложив в него все свои переживания.
– Ого-го-го-го, – произнес Муха, а значит, он понимал все так же. Никакое «ого» во всем космосе не смогло бы вобрать наших чувств.
Я сделал много фотографий неба. В Центре управления их не просили, но мне очень хотелось поделиться впечатлениями.
Я откуда-то знаю, что Ксандер, увидев мои фотографии, скажет «ого».
Земля
Поздно ночью мне удается засечь на небе бледную белую точку.
Она совсем крохотная. Система говорит, что до нее примерно тридцать четыре миллиона миль.
Эта бледная белая точка – Земля.
И там, на этой бледной белой точке, Ксандер. Там Рания. И Джорни. И лаборатория. Там все, что я когда-то знал.
Сфокусировав объектив камеры на этой крохотной бледной белой точке, я чувствую, как далек привычный мне мир.
Но я его вижу, и мне это нравится.
Делаю фото и отправляю его назад. На Землю.
– Пока что мне тут нравится, – говорю я Мухе. – Но однажды я буду по-человечески счастлив вернуться назад, на Землю.
– Чтоб мне рухнуть, – говорит Страж. – Ни разу не слышала, чтобы марсоход возвращался на Землю.
– А я вот собираюсь вернуться, – говорю я. – Меня создали, чтобы я вернулся на Землю.
Я не человек в защитном костюме и не говорю, как говорят люди, поэтому мой голос никогда не дрожит. Но все же, будь я человеком в защитном костюме, сейчас мой голос наверняка дрогнул бы. Ведь я не совсем уверен, что возвращение состоится.
– Это так? Тебя вернут? – спрашивает Страж. – Кажется, у меня нет таких данных.
– Все так, – говорю я Стражу.
– Это если ты найдешь нечто, ради чего тебя стоит возвращать, – уточняет Муха.
– Постой, – говорю я. – Откуда ты знаешь?
– Я слушал.
– Меня и Джорни?
– Да, – говорит Муха. – Делать было нечего. Вы так расшумелись…
– Следовало сказать, что ты нас слушаешь.
– А-а… Мне показалось, что важно послушать. Понять, что нам предстоит искать.
– Вертолет дело говорит. Когда он поднимется, ему важно будет понимать, что он ищет, – напоминает Страж. – В поисках окаменелостей он станет для тебя самым полезным инструментом.
– И в поисках Кариджа тоже, – вставляет Муха. – Когда я смогу полетать?
– Сразу, как скажет Центр управления.
– Что-то они долго тянут.
– Возможно, хотят убедиться, что условия подходящие, – говорю я.
– А ты сам приступить к делу не хочешь? – спрашивает Муха.
– Еще бы, – отвечаю я.
– Интересно, какой он, этот Каридж?
– Мне тоже интересно.