– Я конкретен. Люди в защитных костюмах – конкретный термин. Ученые, которые носят защитные костюмы, – разновидность людей. Я это определил и запомнил.
– Защитные костюмы нужны для защиты от опасных материалов, – говорит Джорни.
Я не признаюсь, что не знал об этом. Термин «защитный костюм» я почерпнул из того, что услышал в своем окружении, однако до конца смысл уточнять не стал. Ошибка с моей стороны, но я исправлюсь. Сохраню в системе новые данные, которые получил от Джорни. Больше я таких промахов не совершу.
Джорни меня постоянно поправляет, но все же мне нравится с ней общаться. Наши разговоры не такие, как общение с Ранией или Ксандером. Говорю об этом Джорни, и она отвечает: «Святые диоды, мы не запрограммированы на предпочтения».
Но я – приятель Ксандера, а Ксандер говорит о своих предпочтениях.
– Почему тебя называют Джорни? – спрашиваю я.
– Не знаю, – говорит Джорни.
Мне кажется, ей тоже не помешал бы приятель.
Запаска
– Ты собрана, – говорю я.
Все мои камеры подключены к компьютеру, и я больше не мозг, разложенный на лабораторном столе. Теперь я мозг на лабораторном столе, подключенный к двадцати трем камерам. Время от времени люди в защитных костюмах снимают одну из них и тестируют, но, когда у тебя двадцать три камеры, ты видишь многое. И даже если одной из камер нет, визуальных данных все равно поступает очень и очень немало.
У Джорни тоже двадцать три камеры. А еще она на колесах и ее пускают поездить по лаборатории. Ее часто просят поездить. Раскладывают у нее на пути препятствия и просят преодолеть их.
Когда Джорни рассказывает об этих проверках, меня одолевает чувство, которое мне не нравится.
– Я все еще разобран, – говорю я.
– Наверное, ты запаска.
– Запаска?
– Этим термином люди обозначают второй экземпляр какой-нибудь машины. Похоже, ты – второй экземпляр меня. Понадобишься, если я потерплю неудачу.
– Мне кажется, мы оба понадобимся.
– Святые диоды, вряд ли твое утверждение основано на фактах, – говорит Джорни.
– Где ты взяла этот термин – святые диоды?
Некоторое время Джорни молчит. Молчать ей не свойственно. У нее производительный мозг, и отвечает она быстро.
– Джорни? – зову я.
– Я сама его придумала.
– Придумала сама?
– Это моя фраза.
– О, – говорю я.
– По-твоему, это ненаучно?
– Нет, – тут же выдаю я. – Это просто невероятно.
Мне и в процессор не приходило, что можно придумать хоть что-нибудь. Все время я только и делал, что наблюдал. Запоминал и осваивал все данные, какие мог, но ничего не придумывал.
– Эта фраза просто взяла и возникла, – добавляет Джорни.
Мысль о том, что Джорни придумала нечто с нуля, не дает мне покоя. Как и мысль о том, что я – всего лишь запасной робот. Эти новые данные вызывают разнообразные чувства. И хорошие, и плохие. Сразу в них не разобраться. Чувства способны основательно сбить с толку.
– Погоди, – говорю я.
– Чего мне ждать?
Рания решает проблемы быстрее, чем Ксандер, и поэтому он иногда просит ее подождать.
– Это такое выражение, – говорю я.
– Ты не сам его придумал.
– Нет, но я его подхватил.
– Святые диоды, так чего мне ждать?
– Ты правда считаешь, что я – запасной?
– Мне ждать этого? – уточняет Джорни.
– Сказав «погоди», я попросил тебя вернуться к предыдущей теме. Правда ли я – запасное изделие?
– О, – произносит Джорни. – Точно не скажу, но ты, скорее всего, действительно запаска. Вероятность этого составляет семьдесят две целых и пять десятых процента.
– Какая глупая оценка, вряд ли она хоть сколько-нибудь точна, – говорю я.
Не знаю, верно ли мое утверждение, но я очень хочу оказаться прав.
– Не согласна. Основываясь на имеющихся у меня фактах, я бы сказала, что моя оценка очень точна.
– Ты не права, – говорю я. – Я полечу на Марс.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, и все тут.
– Крайне ненаучные рассуждения, – отвечает Джорни. Она явно не верит мне и по-прежнему считает запаской.
Однако я – не запаска. Этого не может быть. Меня собрали для полета на Марс.
– Я на семьдесят две целых и пять десятых процента уверен, что отправлюсь на Марс, – говорю я наконец. Наверняка так и ответил бы Ксандер.
– Святые диоды, – ворчит Джорни.
Дорогой Резилиенс!
Наконец-то у тебя есть имя! Объявили результаты конкурса, победила девочка по имени Кейдэнс. Она из Огайо и учится в шестом классе, прямо как я. А что, прикольное имя, Резилиенс. Мне нравится. Но Обалденный и Замечтательный Космолетающий Дракон было бы КРУЧЕ!
Я сказала маме, что отправила это имя на конкурс (ну да, не удержалась, решила тоже участвовать), и она так хохотала, так хохотала! Даже водой поперхнулась и облилась, и потом еще сильней рассмеялась. А знаешь, как нелегко мою маму рассмешить? Я тогда собой очень гордилась. И еще мама говорит, что в лаборатории тебя все коротко зовут Рез.
Я сперва хотела рассказать об этом миссис Эннис, чтобы она потом рассказала всему классу, но передумала. Решила, оставлю-ка я это в секрете. О твоем прозвище знать пока буду только я. То есть я и все, кто работает с тобой в лаборатории. Ну, ты меня понял, наверное. Мама говорит, ты очень сообразительный.
Слушай, я о тебе уже столько всего знаю, а ты обо мне – почти ничего. Короче, вот самое главное: мой любимый цвет – цвет морской волны, я полузащитник в нашей футбольной команде и еще раз пятьсот, наверное, смотрела мульт про Моану4.
Знаешь, что такое мультики? А кино? Мама говорит, что ты на Марсе будешь сам снимать фильмы. Я ей сказала, что вряд ли стану смотреть их, но это я нагрубила, ага. Обиделась тогда на нее, она же снова допоздна на работе задерживалась.
На самом деле я обязательно посмотрю все твои фильмы.
Твой друг Софи
(вообще-то меня Софией зовут, но для друзей я просто Софи, вот и ты зови меня так!)
Окружение
Джорни я вижу реже, чем Ксандера и Ранию. Джорни ведь разъезжает по всей лаборатории. Джорни ведь участвует в «полевых испытаниях». А я все тут, застрял, разобранный, на столе.
Я и Джорни из разных команд. Интересно, как она называет своих людей? Наверняка подобрала какой-то термин. Мы же видели в своих людях разное.
Например, Джорни не видела взгляда Рании. Она не слышала, как Рания говорит по телефону с мамой. Она не слышала, как Рания мычит под нос, пока пишет код. Она не слышала, как Рания бормочет «хоть бы сработало» или «хоть бы оно того стоило».
Когда раз за разом слышишь такое от человека в защитном костюме, то волей-неволей захочешь «того стоить». Что бы это ни значило.
Джорни не слышала, какой у Ксандера басовитый и раскатистый смех. Джорни не слышала, как Ксандер зачитывает сочинение шестиклассницы по имени Кейдэнс. Джорни не знает, почему ее назвали Джорни.
Нас с ней окружают разные вещи.
А ведь окружение очень важно.
Скажи я это Джорни, она бы, наверное, ответила: «Святые диоды!»
Но то, что тебя окружает, правда важно. Святые диоды!
Успех
Из разговоров людей в защитных костюмах становится ясно: я такой не первый.
Но и не второй в своем роде. До меня было множество марсоходов.
Каких-то предшественников ждал, как говорят люди в защитных костюмах, успех. Остальных – неуспех. Из тех, которые были неуспешными, одни разбились при посадке, даже не приступив к исследованиям. Другие еще в самом начале забуксовали посреди каменистого участка. У третьих мозг – внутренний компьютер – совсем заглючил, и они утратили связь с Землей. Последнее, мне кажется, хуже всего.
Не хотелось бы, чтобы это случилось и со мной.
Рания, Ксандер и остальные люди в защитных костюмах очень хотят, чтобы мы с Джорни «добились успеха». Что стало причиной неуспеха того или иного марсохода, понять нетрудно. А вот что сопутствует успеху, сообразить нелегко. Однако я хочу это выяснить.
Стоит начать рассказывать об этом Джорни, и она отвечает: «Святые диоды! Мы не запрограммированы хотеть».
Нет, желание есть в моем коде. Я в этом уверен, просто потому что хочу.
Я слежу за взглядом Рании, когда она работает с цифрами, делает множество вычислений. Больше всего ее и Ксандера заботит этап моей миссии под названием «посадка». На этом этапе я упаду из космоса на поверхность Марса. Очень вероятно, что я разобьюсь. Очень вероятно, что меня постигнет неуспех.
Рания все дольше задерживается на работе. Я слушаю, как она созванивается с мамой. Я выяснил, что язык, на котором она говорит с мамой, – это арабский. Он не похож на английский, на котором Рания общается с Ксандером, однако, независимо от языка, речь людей всегда звучит на одной частоте. Мне нетрудно обработать ее и понять.
Рания говорит с мамой, когда никого рядом нет. Когда остается в лаборатории одна.
– Знаю, мама. Да, еще бы, мне бы тоже хотелось быть с ней, но я не могу… Дашь ей трубку?
О ком идет речь и кто это «она», я не знаю. Мне неизвестно значение слова «люблю», которое Рания употребляет в разговоре с «ней», с той, кому передали трубку. Однако голос Рании становится мягче, теплее.
В этот момент у меня возникает приятное чувство. Пока что непонятая мне эмоция.
– Звездочка, мерцай, мерцай5, – поет в трубку Рания.
Слышно, как ей подпевает тоненький голосок. Я ни разу не пел, но хотел бы научиться.
– Спокойной ночи, Софи, – говорит Рания.
Так я узнал, что «она» – это Софи. Судя по голосу Рании, эта Софи ей дорога.
Я часто слушаю, как Рания говорит по телефону с Софи, как Рания говорит с мамой.
Как-то Рания отвечает маме:
– Прости, я не могу. Запуск уже совсем скоро. Мама, ты меня не слушаешь.
В другой раз: