Я не сдаюсь.
– Рания, – говорю я. – Где Джорни? Ее поместили в другой контейнер?
Мне отвечают, но это не Рания.
– Рез? – говорит Муха. – Ты в порядке?
– Не знаю, – говорю я.
Контейнер начинает двигаться. До меня доносится еще звук. Я уже слышал его прежде.
Это музыка.
Музыка Ксандера.
Он включил для меня песню. Ту самую, которую слушал, когда узнал, что получил работу в лаборатории.
Думаю, он так прощается со мной.
Желание/Страх
Я хочу проститься с Ксандером.
Однако, сидя в контейнере, я неспособен общаться с ним. Я не знаю, где я сам, не знаю, далеко ли от меня Ксандер. Сидение в ящике – худшая форма ожидания.
– Муха? – говорю я.
– Да, Рез?
– Что происходит?
– Я не знаю, – отвечает Муха.
– И я не знаю. А ведь я не привык чего-то не знать.
– Понимаю, – говорит Муха.
В контейнере темно. Мои камеры регистрируют только плотную черноту. Внутри меня зреет чувство. Я словно Ксандер, у которого под глазами залегли темные круги. Я словно Рания, которая до дрожи в руках, раз за разом заново вычисляет траекторию моей посадки.
Мне кажется, что это чувство – человеческий страх. Ужас. Именно он посетил меня, стоило узнать о пыльных бурях на Марсе. Не могу сказать точно, сколько времени прошло, но это чувство, похоже, не отпускает меня уже больше семи минут. А мне бы очень хотелось, чтобы оно прошло.
Однако оно не проходит.
Я – в ящике, и меня увозят прочь от всего, к чему я привык.
Гадать и надеяться
Не скажу точно, сколько я уже в ящике.
Но все это время мне не хватает ярких огней под потолком лаборатории. Мне не хватает ее белых стен. Мне не хватает кафельного пола. Мне не хватает Ксандера. Мне не хватает Рании.
Мне не хватает Джорни.
Может быть, она в другом контейнере?
Увидимся ли мы с ней?
Надеюсь, что да.
Так и слышу, как она отчитывает меня за надежду и за то, что я гадаю. Но от этого еще больше хочется надеяться и гадать.
Прямо слышу это ее: «Святые диоды», и тоска становится только сильнее.
На новом месте
Ящик вскрывают.
Я вижу трех людей в защитных костюмах, но среди них нет ни Ксандера, ни Рании.
Это все незнакомые люди.
– Где мы? – спрашивает Муха.
– Не знаю, – говорю я.
Незнание начинает расстраивать. Меня не для незнания создавали.
– Все хорошо, Рез, – говорит Муха.
– Спасибо, Муха, – отвечаю я. И затем повторяю: – Спасибо.
От Ксандера я научился, что некоторые слова можно повторять. Так они лучше передают искренность.
Подготовка
Люди в защитных костюмах переговариваются.
Со мной никто не общается.
Но я все равно слушаю.
А уж когда упомянули Ранию и Ксандера, начинаю слушать внимательнее.
– Во втором экземпляре нашли изъян, – говорит один из людей в защитном костюме.
– Значит, нужна доработка, – отвечает другой.
И снова меня разбирают на части. Мои внутренности проверяют и настраивают. За работой люди в защитных костюмах разговаривают. Снова и снова звучит словосочетание «второй экземпляр». Слушая дальше, я понял, что так они называют Джорни. Мне никто не говорил, что Джорни – это второй экземпляр. Должно быть, произошла ошибка.
Если кто из нас и был запаской, так это я.
– Вы ошибаетесь, – говорю я, но люди в защитных костюмах меня не слышат.
– Джорни надо лететь на Марс, – говорю я. – Джорни отлично покажет себя на Марсе. Она будет принимать рациональные решения. Она не испытывает человеческие эмоции. Она ни к чему не привязывается, как человек.
Люди в защитных костюмах, естественно, не отвечают. Не отвечает даже Муха, потому что его забрали на проверку в другой отдел другие люди в защитных костюмах.
– Вы не тот планетоход получили, – говорю я. – Чтобы добиться успеха в миссии, вам нужен самый лучший планетоход. То есть Джорни. Не надо меня посылать. Я запаска.
– Хорошо, что сразу это обнаружили, а не то бы все пошло прахом, – говорит человек в защитном костюме.
– Может, еще и пойдет, – отвечает другой.
– Если что-то плохое может случиться, то оно случится10, – напоминает третий.
Не нравятся мне их слова. У меня снова возникает то ужасное чувство.
А потом я вспоминаю песенку Рании. Песенку, которая вызывает улыбку. И я принимаюсь напевать ее про себя. Позволяю мелодии проникнуть во все уголки моей системы.
– Спасибо, Рания, – говорю я.
Дорогой Рез!
Мама места себе не находит. Пытается скрыть это и думает, будто я не вижу. Но я вижу. Она все слушает одну и ту же песню. Ту, которую ситти напевала ей в детстве. А ситти, когда слышит эту песню, хватает маму за руку и шепчет ей что-то по-арабски. Тогда мама успокаивается. Папа тоже за маму переживает. Постоянно печет ее любимое печенье, овсяное с шоколадной крошкой. Напек уже штук 700, наверное. Я не шучу! Серьезно, мне нравится печенье, но сколько может съесть одна семья? (Ответ: примерно 700 штук.) Ты, уверена, тоже нервничаешь. У меня в животе щекочет, стоит подумать, как ты там сейчас, один во Флориде. Скучаешь по маме? Тебе страшно? Знаешь хоть, где оказался? Если честно, я на твоем месте извелась бы от ужаса. Мне на самолете-то страшно летать, а уж каково на ракете в космос отправиться, даже представить боюсь.
Сказать, как я с нервами справляюсь? Представляю себе радугу. Или даже рисую ее. Знаешь, что такое радуга? Интересно, а ты на Марсе увидишь ее? Сейчас допишу письмо и спрошу у мамы, бывают ли на Марсе радуги. Если бывают, то, может, ты сделаешь мне одну фоточку? Прикол: все всегда рисуют радугу как дугу, а на самом деле радуга – это круг. Она бесконечная. Тянется и тянется. Вот почему я ее так люблю и думаю о ней, когда у меня нервы шалят.
Посылаю тебе радугу!
Твой друг,
Софи
Последняя проверка
Люди в защитных костюмах отправляют меня покататься.
На этот раз все по-другому. Нет большой толпы. Никто не хлопает в ладоши. Нет крохотного человечка в защитном костюме, которого Рания называет Комариком. Слышно только дыхание. Вдох, выдох.
Мне дышать не надо, и, наверное, по этой причине меня отправляют на Марс.
– Ну, вот и все, – говорит голос.
– Завтра, – произносит другой.
Представляю себе, что слышу, как Ксандер говорит мне: «Время пришло, приятель».
Прежде я себе ничего не представлял, и вряд ли от меня этого ждут. Впрочем, ничего не могу с собой поделать.
– Время пришло, – говорю я.
Старт
Некоторое время, пока Муху тестировали, я был один. Но в ракете мы уже снова вместе.
– Где это мы? – спрашивает Муха.
– Кажется, внутри ракеты.
– Что значит «кажется»?
– Хороший вопрос.
– Это ответ?
– Святые диоды, не знаю, – говорю я.
– Святые диоды?
– Так сказала бы Джорни.
– А где Джорни?
– Не знаю, но собранные мною данные предполагают, что она осталась в лаборатории.
– Мы летим на Марс?
– Похоже на то, – говорю я.
– Улетаем без Джорни?
– Похоже на то, – повторяю я.
– Жаль, ты не знаешь больше, – сетует Муха.
– И мне жаль.
– Разве тебе не положено знать больше?
– Мне кажется, что взяли не тот планетоход, – отвечаю я.
– Не говори так. Они взяли тот планетоход.
– Я не уверен.
– А я уверен.
– Почему?
– Не знаю, но думаю, что это часть нашей миссии: доказать, что ты – тот самый планетоход.
– Очень приятно это слышать, Муха.
– Знаю. Я и сам очень приятный.
Раздается оглушительный грохот. Я такого еще никогда не слышал. Он – полная противоположность музыке, но и от него я весь дрожу.
Мы стартуем.
Космос
Мы летим. Наше движение настолько быстрое, что кажется медленным.
– Ты на связи? – спрашивает Муха, который сидит у меня внутри.
– Святые диоды, сам знаешь, – отвечаю я.
– Я на всякий случай спросил. Приятно же, когда интересуются.
– Да-да. Ты прав.
Пока, ракета!
– Пока, Ракета! – прощается с отделившимся ускорителем Муха.
Мы с Мухой сидим в космическом корабле, который вывела в космос ракета-носитель. Ракеты-носителя больше нет, а корабль летит дальше. При помощи всех своих двадцати трех камер я изучаю все, что вижу. Здесь примерно так же, как в лаборатории. Такой же воздух – чистый, стерильный. Ни одной посторонней частицы.
И звуки такие же, как в лаборатории. Так же тихонько шипят воздушные фильтры. Так же гудит вентилятор.
Единственное отличие: мы одни. В корабле только мы с Мухой. И на этом корабле мы уносимся прочь от Земли.
«Так и было задумано», – говорю я себе.
Хотя нет, погодите! Задумано было не так! Лететь должна была Джорни. Я думал, что здесь ее место, что это она главная.
– Муха, как ты считаешь: то, что с нами нет Джорни, это плохо?
– Мне гораздо больше не нравится то, что ты считаешь отсутствие Джорни плохим, – отвечает Муха.
– Святые диоды.
– Так сказала бы Джорни.
– Знаю. Когда я говорю так, мне кажется, что она тут, с нами.
– Будь она тут, она велела бы тебе довериться людям в защитных костюмах. Все идет согласно их плану.
– Не думаю, что она стала бы говорить о доверии, – с сомнением отвечаю я. – О доверии просят люди в защитных костюмах. Еще она бы напомнила тебе, что люди – нерациональны.
– Да, но они же составили план.
– Ты прав, – говорю я. – Муха, ты молодец. Я должен сосредоточиться на плане.
Меня создали следовать планам людей в защитных костюмах. И я доверюсь их плану. По меньшей мере, постараюсь довериться.
Однако есть загвоздка: план людей уже оказался с дефектом. И дело не только в том, что они не отправили в полет Джорни.