Я действительно не уверена, что хочу обедать. И вообще принимать пищу когда-нибудь еще в своей жизни.
– Ладно. Я в «Солар». А ты иди и отдыхай. И кстати, сегодня день писем, ты уж напиши своему другу.
Возвращаюсь к себе. Точно, день писем. Если и есть человек, с которым нужно поделиться всем, что здесь происходит, то это Артур.
Когда мне было лет двенадцать, мы придумали свой шифр. Он назывался «фриш». Вся суть была в том, чтобы менять буквы в словах местами. Конечно, он был слишком простым, кто угодно мог прочитать наши записки друг другу. А потом Артур придумал шифр получше. Когда читаешь записку, в ней нет ничего необычного. Но если выписать первую букву из каждого слова, выйдет настоящее сообщение. Я уже думала об этом раньше, а теперь решилась. Остается надеяться, что тому, кто будет читать мое письмо до Артура, выписывать буквы в голову не придет.
Что зашифровать? Как дать понять, что мне нужна помощь?
Зачеркиваю каждую фразу по сто раз; ручка вся в следах моих зубов. Ну не выходит так, как нужно. Текст выглядит странно, подозрительно. Да и вспомнит ли Артур наш тайный язык? Может, даже не поймет, о чем речь. А если и поймет – зачем его тревожить? Он не сможет мне помочь, но будет пытаться. Возможно, влипнет в неприятности из-за меня. Так что я бросаю это дело. Вместо этого пишу обычное письмо: у меня все хорошо, когда вернусь – пока не знаю, передавай приветы семье. Держусь, чтоб не расплакаться. Я должна рассчитывать только на себя, нечего ждать волшебной помощи из мира снаружи. Если даже не смогу сбежать, все равно легко в руки Бернева не дамся.
Вечером отправляю свое письмо, снова запираюсь у себя, пропустив ужин. Может, комната и прослушивается, но только здесь я чувствую себя в относительной безопасности. Неужели завтра я вернусь к обычной жизни, пойду на тренировку, буду общаться с ничего не знающими друзьями? В это слишком тяжело поверить. Могу и завтра прикинуться больной, проваляться в комнате весь день. Могу попытаться сделать вид, что все хорошо. Только актриса из меня никакая. И я боюсь сорваться, боюсь наговорить глупостей. Сейчас бы обсудить все хоть с кем-нибудь! И чтобы этот кто-нибудь сказал, что делать дальше. Агата наверняка знает, как правильно поступить. Но с ней пока не поговорить без свидетелей.
Кому я могу доверять? Нате – это точно. Но она сама может сорваться, может поступить необдуманно. Если все это ломает меня, может сломать и ее. Гарри? В нем я тоже не сомневаюсь. Но он вспыльчив, сначала делает, а потом уже думает. Мне нужен кто-то с холодным умом, умеющий хранить секреты. Мне нужен Ник.
Достаю из ящика книгу, подаренную Линой. Беру карандаш и принимаюсь подчеркивать слова на разных страницах. Вот такой новый шифр. Если прочитать всю книгу от начала до конца, выписать каждое подчеркнутое слово, получится сообщение:
«Здесь опасно. Я собираюсь сбежать. Нужно поговорить».
Я хотела бы рассказать и о том, что видела ночью, но слов «лаборатория» и «бесчеловечные опыты» в книге нет. Остается надеяться, что Ник все поймет правильно. Я смогу незаметно отдать ему книгу на завтраке.
Но мои планы всегда срываются.
Утром просыпаюсь от стука в дверь. Настойчивого.
– Что случилось? – сползаю с постели.
– Номер сто семнадцать тридцать четыре, – говорит мужской голос, от которого я мгновенно забываю о сонливости, – одеться и выйти. За тобой пришли.
До меня не доходит. А ведь это конец. Меня раскрыли. Но как? Просмотрели записи с камер? Может, медичка рассказала, что карточка пропадала? Теперь это не имеет значения. Я одеваюсь медленно-медленно. Натягиваю форму разведчика: плотные облегающие штаны, майку, кофту с капюшоном, ботинки. Я решила, что буду драться. Ясно, что шансов против местной охраны у меня нет, но хоть какое-то сопротивление я окажу. Прячу в кармане складной нож. На плечо закидываю рюкзак, в котором лежит книга с шифром: вдруг еще удастся передать ее кому-то из ребят? Хотя – на что я надеюсь? Мне с ними теперь не увидеться.
Делаю вдох, выпрямляю спину. Если это конец, я встречу его с высоко поднятой головой. Шагаю за дверь.
– Что так долго?
Меня ждет парень из охранников. Один. Не Резистент, никогда не видела его в столовой. Осматриваю его. Высокий, крепкий. Но оружия в руках нет. Я могу и справиться с ним, если буду действовать быстро. Тянусь рукой к карману…
– К тебе пришел какой-то парень. Господин Бернев сказал, чтобы привели тебя.
Какой-то парень? Это как – пришел? Может, с ножом я и поспешила. Охранник ведет меня из общежития через весь двор, аж к главным воротам. Там охраны полным-полно. И все какие-то переполошенные.
Среди незнакомых лиц я замечаю одно родное.
Он такой, как и был полтора месяца назад. Это я изменилась, а он – прежний. Высокий, широкоплечий, с яркими карими глазами и заостренным носом, растрепанный, привычный и знакомый, – только на щеке свежий порез.
– Артур!
Я словно сплю.
– Вероника! Какого черта?
Артур хочет бежать мне навстречу, но двое охранников сдерживают его. И я не без гордости замечаю, что они еле справляются.
– Этот молодой человек – твой жених? – спрашивает знакомый голос. От этого голоса я снова леденею.
– Нет… не совсем.
Бернев смотрит на меня внимательно, изучающе. Пялься, сколько влезет. Ты и не подозреваешь, как много я знаю о твоих секретных делах.
– Он каким-то образом попал сюда и уже несколько часов стоит возле ограды, требуя встречи с тобой. Поговори с ним. Убеди, что ему лучше уйти, – и он добавляет с нажимом: – Для его же блага.
Подбегаю к Артуру. Охранники выпускают его, и мы обнимаемся, наверное, целую вечность. Чувствую щекой его небритую щеку.
– Как ты нашел меня?
– Это было непросто, – он измученно улыбается, – никто не хотел говорить, где ты. И все же я тебя нашел!
Кажется, я опять плачу.
– Что это за место? Тебя здесь держат против воли?
– Раз уж вы нашли нас, – говорит Бернев из-за моей спины, – то и так знаете, что это Центр Исследования Резистентности, секретное учреждение. Здесь ведутся важные исследования, и Вероника – их часть. И она в полном порядке.
– Это правда? Все хорошо?
Я киваю. А что я могу сделать? Одно неосторожное слово – и нас обоих пристрелят на месте.
– Ты все не возвращалась, так что я начал искать тебя по больницам и в конце концов узнал об этом центре.
– Спасибо, – я опускаю глаза, – но будет лучше, если ты не будешь приходить. Это место, сам видишь, секретное, тут все серьезно. Я правда в порядке.
– И когда ты вернешься?
– Пока не знаю, – поджимаю губы. Я уже никогда не вернусь, но разве об этом скажешь?
– Ты так изменилась, – Артур осматривает меня.
– Знаю, – морщусь, – ужасно выгляжу.
– Вовсе нет. Просто… иначе. Старше. Что с тобой тут делают?
– Да ничего. Я вроде как ценный сотрудник. Так что обращаются со мной отменно. – Я медлю, обдумывая каждое слово. – Как с Хрюшей. Ты помнишь Хрюшу?
Артур на мгновение застывает. Конечно, он помнит Хрюшу. Это был мальчик из нашей школы, которого каждый день колотили старшеклассники. Никто даже не знал его настоящего имени. А однажды у Хрюши случился какой-то приступ, и он умер. Это все знали, и все знали, что виновата компания мальчишек из моего класса, но никого не наказали. Печальная у Хрюши была история.
– Помню, – выдыхает Артур. – Что, прямо так же?
– Ага. Так что иди домой, я тут справлюсь.
Что я наделала? Зачем сказала про этого чертового Хрюшу? Артур теперь точно вернется, только будет настойчивей и агрессивней. А я прекрасно помню, как в первый мой день здесь охранники застрелили птицу, перелетевшую ограду.
Разворачиваюсь и иду прочь. Я должна забыть об Артуре. Так будет лучше и для меня, и для него. А если он еще раз придет, чтобы помочь мне, я постараюсь успокоить его и выпроводить отсюда.
Запираюсь в своей комнате и плачу. В последний раз я так много плакала после смерти отца. Но эти слезы полезны. С ними как будто ухожу слабая я, цепляющаяся за старую жизнь и старые привязанности.
Но если старая Вероника исчезнет, останется ли хоть что-нибудь?
Днем я нахожу в себе силы выйти из комнаты. Обедаю вместе с друзьями. Незаметно, под столом передаю Нику книгу. Он поднимает на меня удивленный взгляд, но прячет книгу под мышку и ничего не говорит. Хоть бы здесь все вышло, как нужно. У меня появился план, и если я смогу заручиться помощью Ника, то все получится. Но прежде всего мне нужно поговорить с Агатой.
Пойду прямо к ней. А если кто усомнится, что я больна, – выверну свой обед прямо под ноги, я и так еле держу его в желудке. Подбегаю к «Солару», стою под дверью добрых полчаса, пока не появляется какой-то медик. Начинаю ныть, как мне плохо, и как сильно нужно попасть к доктору.
– Проходи, конечно, – пожимает плечами врач, открывая передо мной дверь.
Взбегаю по лестнице. Обдумываю, что и как буду говорить Агате, чтобы не звучало подозрительно. А посреди разговора скажу, что мне стало душно, и попрошу выйти со мной на свежий воздух. Там-то сможем нормально поговорить. Вот и дверь ее кабинета. Стучу – тишина. Дергаю – заперто. Где же Агата?
Ничего, говорю себе я, не отчаивайся. Может, сегодня просто не ее смена. Или она занята каким-нибудь исследованием. Поговорить можно и в другой раз. Плетусь в общежитие. Ни на какую тренировку не пойду. Вообще никогда. И от их еды меня тошнит. Интересно, чем они кормят подопытных? Объедками? Кормом для животных? Может, вообще не кормят?
Закутываюсь в одеяло, сижу на краешке кровати, гляжу в окно, на пепельно-серое небо. В Пентесе две погоды: ветрено-холодная и серо-дождливая. Сегодня вторая. Видно, что будет дождь. Всегда его любила. Вот и сейчас на душе становится легче, когда капли начинают барабанить по стеклу. Во дворе все прячутся от воды, обрушившейся с неба слишком резко. А я – я так и сижу, замотавшись в плотный кокон из одеяла.
Под окнами кто-то кричит. Все охранники вдруг бегут в сторону «Солара». Там какая-то паника, но в общей толчее ничего не разглядеть. Несколько минут спустя кого-то выволакивают из здания. Тоненькая фигура извивается в руках мужланов-охранников. На ней нет медицинской формы, но я и так узнаю Агату. Она брыкается, пытается выдернуть руки из крепких лапищ, но куда там! Скоро Агата сдается и обвисает в чужих руках безвольной куклой. Вижу, как к ней подходит Бернев. Близко-близко. Что-то говорит Агате на ухо, – а потом ее тащат к «Венере».