А хотел ведь сказать совсем по-другому. Хотел – с угрозой. Нервы…
– Ну уж нет! – истерически-радостно взвизгнула «Леночка». – Ни-за-что. Заходи, пожалуйста. Сейчас будем играть.
Она засмеялась – нет, заржала, заикала по-ослиному.
Так. Так… Нет, с угрозой, пожалуй, не надо. С сумасшедшими нужно говорить спокойно и вежливо…
– Извините. Но я лучше пойду. Пожалуйста, ключ. – Я протянул руку.
Она перестала смеяться. Черненькие сощуренные глазки – она почему-то все время их щурила – заблестели, забегали.
– Никуда ты не пойдешь! – сказала она визгливо и топнула ногой. Короткой некрасивой ногой в тапке с зайчиком.
– А почему, собственно? – спросил я.
С сумасшедшими ведь как? Нужно просто понять их логику. Понять их логику и говорить с ними в рамках этой самой логики…
– Потому что тебе заплатили вперед.
Вот те раз. А логика у нее не такая уж сумасшедшая…
– Тебе мама заплатила вперед. И ты должен меня развлекать. Даже если я тебе не нравлюсь, – она обиженно надула губы.
– Ваша мама?
– Ну да, мама. А кто же еще? Папы у меня нету. И перестань говорить мне «вы».
Она снова топнула ногой.
– А ваша… э-э-э… хорошо, твоя мама – это случайно не та бабуля в кроличьем полушубке, которую я сейчас встретил в подъезде?
– Моя мама молодая! – взвизгнула тетка. – Она в полушубке ушла, да! Но она молодая! И красивая!
Так, ну теперь все, кажется, встало на свои места. Две сумасшедшие одинокие бабы. Возможно, действительно мать и дочь. А почему нет? Это наследственное… Впереди – тоскливый рождественский вечер. Захотелось праздника. Ну, а кому не хочется праздника? Они вызвали Деда Мороза. Дед Мороз пришел. Потом старая ведьма… пожилая женщина «ускакала». А эта осталась. И хочет, чтобы я… Чтобы я…что?
– Ну, хорошо. Вы мне заплатили. И чего же вы… чего ты от меня хочешь?
– Как чего? Ты же Дед Мороз? Вот и устраивай мне праздник.
Ну вот, значит, я прав. Человеку просто нужен праздник. А почему, собственно, нет? Хочет получить невинное удовольствие – за собственные, опять же, деньги. Она, наверное, совсем одинокая, бедняжка. Хочет побыть маленькой. И заплатила, стерва, вперед…
– Ну, здравствуй, здравствуй, деточка! – заголосил я привычным басом. – Тебя как зовут?
– Я же сказала – Леночка. – Она еще больше окрысилась.
– А я Дед Мороз! Подарочки принес!
Господи, какой бред…
– А вот скажи-ка: слушалась ли ты маму?
– Слушалась.
А глазки-то у нее все бегают, бегают… Может, надо бригаду из психушки вызвать, а не ерундой тут заниматься?
– А слушалась ли ты папу?
– У меня нету папы. – Тетка ухмыльнулась как-то недобро.
– А учила ли ты уроки?
– Учила, учила.
Какие же у нее противные глаза…
– Ну, тогда получай!
Я наклонился над мешком, порылся в нем, вытащил оплаченные – ею же, ею же! – заранее подарки: набор шоколадных конфет, какую-то пеструю шмотку в прозрачной упаковке и мягкого плюшевого щенка.
– Ой, спасибо! – Она выхватила «подарки» у меня из рук.
Растерзала шуршащий полиэтиленовый пакет, вытряхнув оттуда дурацкое синтетическое платье в мелкий цветочек, потом прижала к груди щенка, тут же отбросила его, открыла конфеты, засунула сразу несколько себе в рот. Неприятно зачавкала.
– Проходи, – сказала, давясь слюнями; коричневая шоколадная жижа вытекла из уголка ее рта и потекла по подбородку.
Я машинально стал расстегивать дедморозовский костюм.
– Нет, ты что!? Не снимай шубу! Ты же Дед Мороз. И сапоги можешь не снимать… Пойдем.
Гостиная как гостиная. Немного унылая, с массивной советской стенкой и с этими дурацкими резиновыми обоями под кирпич, но ничего такого ужасного. В углу – наряженная елка. В ведре.
– Ну, деточка! Как будешь встречать дорогого гостя? Может, ты…
– Я тебе сейчас стихотворение расскажу. Я его сама сочинила. Оно, правда, было для Снегурочки… А потом мама сказала, что и Дед Мороз, и Снегурочка – это будет слишком дорого. Так что… Но я все равно расскажу, ладно?
– Конечно, деточка! Я тебя внимательно слушаю!
Она вдруг куда-то выбежала. Через пару секунд вернулась с табуреткой, поставила ее в центре комнаты и взгромоздилась сверху. От нее остро пахло застарелым потом – под мышками, на идиотском розовом платье темнели мокрые пятна…
Я тоже весь взмок – в комнате действительно стояла страшная духота, как в парной; возможно, это из-за чертовой резины на стенах… А я к тому же был в шубе. Сладкий запах хвои и шоколада разливался в воздухе – меня начинало подташнивать.
– Ты слушаешь? – спросила женщина.
– Да-да, конечно.
Она уставилась своими безумными сощуренными глазами в стену и громко, гнусаво, нараспев заголосила:
Здравствуй, девочка-снегурка.
На руках сверкает снег,
У тебя в снежинках куртка
И красивый белый мех.
Потом выжидательно уставилась на меня. Прикусила нижнюю губу острыми желтыми резцами:
– А чего ты не хлопаешь? Тебе что, не понравилось?
– Очень понравилось! – Я восхищенно зааплодировал.
Всё, пора как-то выбираться отсюда. А то я и сам свихнусь…
– Тогда я тебе еще одно расскажу. Я его тоже придумала сама, – взгляд у нее снова остекленел.
Наступило Рождество,
Пребольшое торжество,
Мы украсим елку,
Хоть у нее иголки,
Красивыми игрушками
И всякими блестушками.
Блестушками. Блестушками… Сейчас меня вырвет.
Я метнулся к окну, вскарабкался на подоконник, подергал ручку форточки. Наглухо задраена…
Она тем временем успела спуститься с табуретки. Подошла ко мне, вцепилась рукой в подол шубы:
– Ты чего это делаешь?
– Форточку пытаюсь открыть. По-моему, здесь очень жарко.
– Нет, не жарко, – сказала «Леночка». – Совсем не жарко. Даже наоборот – холодно. Быстро слезай оттуда. Ты должен со мной играть.
Я слез. Но подол шубы она из руки не выпустила. Второй, свободной рукой взялась за мой меховой воротник.
– Ну неужели я совсем-совсем тебе не нравлюсь? – спросила шепотом.
На меня пахнуло шоколадом и какой-то гнилью из ее рта. Она задышала вдруг часто и тяжело, прижалась ко мне своим обвисшим животом.
– Ну хоть капельку? Нравлюсь?
А-а, так вот чего ей на самом деле надо… Ну, это уж слишком! Я все-таки Дед Мороз, а не проститутка по вызову!
– Так, – сказал я своим нормальным, небасовитым голосом. – Поиграли, и будет. Отдайте мне, пожалуйста, ключ от входной двери.
– Не отдам! – сощурилась Леночка.
– Что ж – тогда я буду вынужден отобрать его у вас силой.
Я схватил ее рукой за плечо. Она вывернулась, отскочила на шаг, а потом завизжала – пронзительно, заунывно, как кликуша. И выбежала из комнаты. Я поплелся за ней.
Я обнаружил ее в кухне. Она стояла на подоконнике перед открытой форточкой. В руке она держала злосчастный ключ.
– Вот ключик, видишь? – Леночка повертела его в руке и показала мне язык – противный, с белым налетом. – Видишь? Больше не увидишь!
И, прежде чем я успел подбежать к ней, она выкинула ключ в окно. С четырнадцатого этажа.
– Да что ж ты, сука, делаешь! – заорал я. Громко, почти по-дедморозовски.
– Ой, ты… матом ругаешься? – запаниковала вдруг тетка и спрыгнула на пол. – Матом нельзя ругаться.
– Почему же вы не вызвали милицию? В квартире был телефон?
– Телефон? Да, был. Но сначала… Сначала я не знал, что им сказать, в милиции. Я думал, это будет звучать по-идиотски: «Здравствуйте, вас беспокоит Дед Мороз. Меня не выпускают из квартиры, приезжайте!» А потом… Потом, когда она выкинула ключ, я хотел позвонить, но… Но она…
Она схватила с холодильника ножницы и побежала за мной. Я даже не успел снять трубку. Она подскочила к телефону и перерезала шнур.
– Никуда ты не пойдешь! – завопила она, брызнув мне в лицо слюной. – Не пойдешь! Не пойдешь! Никуда ты не пойдешь!
Она запрыгала вокруг меня, с ножницами в руках. Как шимпанзе. Как большая взбесившаяся шимпанзе.
– Ты никуда не пойдешь! Мы сейчас будем играть!
– Ладно, хорошо. – От этих ножниц мне стало сильно не по себе. – Я не уйду. Будем играть, о’кей. Во что?
Она мгновенно успокоилась и перестала прыгать.
– Я хочу в прятки.
– Ладно. В прятки так в прятки.
– Чур я вожу, чур я вожу!
– Хорошо.
Просто прекрасно. Ты водишь. Я завяжу тебе глаза, и пока ты будешь считать до ста, я что-нибудь придумаю. Как-нибудь выберусь отсюда.
– На. – Она протянула мне небесно-голубой шарф.
Я завязал ей глаза, стараясь как можно меньше прикасаться к немытым, жирно блестевшим волосам на затылке.
– До скольких считать? – спросила она.
– До ста.
– Раз, два, три, четыре…
Я выбежал в коридор. До ста. До ста… Нужно сориентироваться и выработать план действий. Наверняка где-то еще припрятан запасной ключ. Возможно, в комнате старухи. Так, а сколько вообще здесь комнат? Раз дверь, два дверь – ага, еще две – не считая гостиной.
– Восемь, девять, десять…
Я толкнул ближайшую дверь – и оказался в детской. В жуткой, нелепой детской. Стены ее также были оклеены рыжими резиновыми кирпичиками. Не квартира, а склеп какой-то… На гвоздях висели картинки: кривой, нарисованный розовой акварелью слон, какая-то мерзкая птица – петух, что ли? – разноцветными мелками… Повсюду валялись плюшевые игрушки: кошечки, собачки, медведи – большие и маленькие. В центре комнаты – светлый деревянный стол. На нем карандаши, ластики, замусоленные листочки бумаги с недоделанными монстрами… И еще фотография в рамочке: лицо старухи, которую я видел в подъезде. Отвратительно размалеванное, сморщенное лицо с длинным крючковатым носом.
У окна стояла детская кроватка – слишком короткая, чтобы на ней могла уместиться взрослая женщина. Поэтому с одного края к ней придвинули здоровенный ящик. Нет, здесь вряд ли найдется запасной ключ.