— Брали?
— Кто брал, кто нет. Деньги-то хорошие. Многие думали, возьму, а потом скажу: мол, передал. А как осаду снимут — так пусть сам разбирается со своей девкой. Только, думаю я, девки-то никакой и не было. Он как узнает, что от нас гонец к Кауфману идет, так сразу на крышу. И смотрит. Ага! Поехали сюда, к Самаркандским воротам! Хватает мешок и на нашу сторону перетаскивает. А эти, — солдат пальцем указал в сторону притихшего ночного города, — сидят на минарете и смотрят. О! Вон где мешок! Значит, из этих ворот поедут. Ну и в засаду сразу. А если в другой стороне мешок, то к тем воротам. Смекаешь? Вот хитрый иуда!
Пока солдат раскуривал свою трубочку, Скопин вернулся к зубцу.
— Косолапов, слышишь меня?
— Дай воды, — донеслось в ответ.
— Поговорить хочу.
— Не могу… пересохло все.
Скопин вздохнул. Поискав глазами, он увидел банник, которым прочищали жерло пушки. Банник был самодельный, вместо щетки к длинной жердине была прикручена ветошь — черная от сажи. Скопин взял банник и окунул его в бадью с водой, которой артиллерийская команда охлаждала жерло пушки после выстрела. Воду обычно разводили уксусом, но в условиях осады его решили не тратить. Иван Федорович высунул конец банника наружу и подвел ветошь к губам Косолапова. Тот, не обращая внимания на грязь и вонь, начал с шумом сосать влагу из ветоши, всхлипывая от счастья.
— Ну, будет с него, — сказал, наконец, солдат. — Если его поить, так он и не умрет вовсе. А это — непорядок.
Скопин начал втягивать банник обратно. Купец стал извиваться всем телом, раскачиваться на веревке, ударяясь спиной о камни ворот. Он тянулся губами к ветоши, просил еще воды, но Иван Федорович быстро втянул банник обратно.
— Теперь можешь говорить? — спросил он.
— Спасибо тебе, добрый человек! — сказал Косолапов. — Век не забуду!
— Короток твой век, дядя, — отозвался солдат.
— Скажи, Косолапов, зачем ты это делал? — спросил Скопин. — Ведь ты же русский человек! Зачем же ты «халатникам» продался? Своих сдавал? Как ты мог?
Купец внизу вздохнул.
— Вот, — произнес он. — Уж и рук и ног не чувствую. Поднял бы ты меня наверх, ради Господа Бога нашего, а? Ведь мука мне.
— А совесть тебя не мучает? — спросил Иван Федорович.
— А! — услышал он в ответ. — Совесть! О, Господи! Какие ж вы… Я сюда приехал десять лет тому как! Сперва меня тут ограбили и чуть не убили. Но не таков же Косолапов! Я по ниточке, по камушку собрал товары и начал возить из Самарканда в Пешкек. Из Пешкека в Бухару. Из Бухары в Хиву. Я тут каждую дорожку, каждую тропиночку знаю. И меня тут все знают! А вы? Пришли! И давай все под себя подгребать! Ради чего? Ну, офицерик, ответь мне, ты знаешь, ради чего ты тут воюешь? Давай!
— Потому что послали, — ответил Скопин. Любой другой ответ казался ему сейчас заумным и фальшивым.
— А зачем послали? Знаешь? Потому что в Питере хотят прямой ход в китайский Туркестан сделать, чтобы пошлины не платить за товары при переходе через все эти царства! Понял? Вот потому вы и протаптываете дорожку для коммерции. По телам протаптываете — по своим и чужим. И по мне протоптались. Чтобы другие тут караванами ездили и дешевые товары киргизам продавали беспошлинно. А мои товары пропали все.
Он уронил голову и замолчал.
Скопин почесал нос.
— А как же родина, Косолапов? Как же Россия? По боку её, с её интересами, значит?
— Россия далеко… — донеслось снизу.
— А как же я? — спросил, наконец, Иван Федорович. — Как Митяй, заживо зажаренный? Как Мирон, как все, кого ты предал? Тебе никого не жаль было? Просто скажи, каково оно — обрекать людей на смерть?
— Слышь, офицер, — сказал Косолапов. — Ты на меня лишнего не вешай. Я в твоем деле не виноват.
— Как это? Разве не ты нас выдал?
— Нет, — ответил Косолапов. — Меня взяли раньше, чем я на крышу полез. Я вас не выдавал.
— Нет? — изумленно спросил Скопин. — Тогда кто?
Косолапов промолчал.
— Кто еще тут есть как ты? — спросил Иван Федорович.
— Не знаю. Только не я.
— Поклянись!
— Чем? — издевательски спросил купец. — Жизнью, что ли?
И он хрипло засмеялся.
17Маркел Антонович
Скопин открыл глаза и долго смотрел в потолок. Потом услышал шорох и покосился на кресло, в котором терпеливо сидел Архипов.
— Здорово, Захар Борисович, — сказал Скопин. — Нашел чего в архивах?
Архипов поерзал на стуле.
— Только начал, — пожал он плечами. — Заказал все дела, которые проходили по ведомству Штырина… Но их много! При мне начали подбирать. Я все сидел и ждал, а потом понял, что так придется и заночевать в архиве. Поэтому завтра зайду прямо с утра и засяду. Впрочем…
— Что?
— Одно дело я все-таки прихватил с собой. Помните историю с самоубийством жены Сбежина?
Скопин рывком сел на диване.
— Так-так-так!
Архипов вытащил лист бумаги из кармана, развернул и разгладил его.
— Я сделал выписки. Действительно, супруга господина Сбежина покончила с собой. Есть предсмертная записка. Очень короткая. «Прости меня за это, если сможешь» и подпись. Как показал сам Сбежин, он раскрыл обман жены, которая изменяла ему с другим. Женщина не выдержала упреков… — Архипов пожал плечами. — Как-то не представляю себе… Если она его обманывала, то почему?..
— Фотография! — подсказал Скопин. — Вы заметили?
— Да, — кивнул Архипов. — Если она его обманывала и если Сбежин довел жену до самоубийства упреками, то почему он хранит совместную фотографию?
Иван Федорович странно хмыкнул и покачал головой.
— Ну ладно, это как раз можно объяснить. А Штырин-то как в этой истории просвечивает?
Архипов замялся.
— Там, в деле, его подпись… Это же не рядовой случай, не кража у разносчика. Вы думаете… Но это было бы слишком просто! Штырин похитил шкатулку у Сбежина? Но точно ли это? Откуда мы знаем, что у Сбежина была эта шкатулка? Откуда мы знаем, что Штырин ее украл? И… Это ведь женская шкатулка, точно?
Скопин медленно кивнул.
— То есть если она у Сбежина и была, то принадлежала, скорее всего, его жене. Но тогда непонятно, кто и почему за ней охотится. Все-таки бриллианты? Могла жена Сбежина хранить там бриллианты, а, Иван Федорович?
— Отчего бы и нет? — спросил Скопин.
— Но это значит, что коллекционер знал про бриллианты, спрятанные в шкатулке! После прихода полиции, в том числе частного пристава Штырина, он обнаруживает пропажу шкатулки. И тогда…
— И тогда ничего, — спокойно ответил Скопин. — Красиво, но вы не знаете точно, была шкатулка или нет. Кроме того, шкатулка месяц была у Штырина, но никто не пришел к нему и не убил его. Странно, да? И первой жертвой стал только Надеждин-старший. Потом Трегубов.
— Но и Штырин мертв! — возразил Архипов.
— От апоплексического удара. Дорогой Захар Борисович, эти ваши умозаключения строятся только на том, что вы хотите побыстрее найти убийцу и освободить Машу. Поэтому хватаетесь за первое попавшееся вам имя. Я боюсь, что завтра, когда вы получите все дела Штырина, вы обнаружите немало людей, у которых тот мог украсть шкатулку во время досмотра. И ваша версия с коллекционером будет иметь ровно такие же права, как версии с пока еще неизвестными людьми. Ну вот, попытайтесь вы предъявить обвинение Сбежину прямо сейчас, что вы можете дать в доказательство? Какие улики? Свои догадки? Свою уверенность в его вине?
Архипов обмяк.
— Да, вы правы, — сказал он печально.
— Вы голодны? — спросил Скопин, вставая. — Хотите, пошлю Мирона в трактир за едой?
Архипов замешкался. Столоваться у Скопина? Уже и денщик начал ему «тыкать»…
— Я не голоден, — сухо ответил Архипов.
Скопин обернулся на него, поморщился и позвал Мирона.
— Сбегай в трактир, принеси там… капусты и чего-нибудь мясного пожевать. Только если будет колбаса, понюхай, а то третьего дня я там чуть не отравился.
— Сам понимаю, — сказал Мирон и пошел одеваться.
Скопин сел на табурет, облокотился на стол и снова посмотрел на Архипова.
— Вы же понимаете, Захар Борисович, что человек, у которого Штырин украл эту шкатулку, может оказаться либо сам убийцей, либо как-то связанным с убийцей? Я вполне доверяю вашему здравому смыслу, хотя опыта у вас маловато.
Архипов обиженно сглотнул.
— Не в порядке поучения, а просто как напоминание хочу вам сказать вот что. — Скопин достал из кармана свою маленькую черную трубку. — Убийцами не становятся вдруг, за здорово живешь! Убийца должен иметь очень убедительную причину. Конечно, он может действовать неожиданно даже для себя — как бы по случайности или вследствие временного затмения ума. Но для этой случайности тоже должны быть причины. Схвачусь я за нож или не схвачусь — это определяется не моментом, а годами, прожитыми до этого момента. Вы согласны?
Он чиркнул спичкой и стал раскуривать трубку, косясь прищуренным от дыма глазом на Архипова. Тот кивнул.
— Как вы думаете, наш убийца умён?
Архипов нахмурился:
— Ну… Ничего такого уж умного в его действиях я пока не вижу… Безусловно, он человек состоятельный и деятельный, раз сумел организовать ограбление дома Трегубова… Но все дальнейшие его действия показывают, что он скорее…
— Он в отчаянии, — подсказал Скопин. — Он в отчаянии. Ограбление-то он организовал, но, не получив нужного, сам пошел и пытал старика. По размеру галош, по характеру убийства, по жестокости и силе убийцы мы знаем, что он — мужчина. Сколько ему лет? Может быть, двадцать. А может, и восемнадцать.
— А может, и все пятьдесят, — задумчиво кивнул Архипов.
— Может. Он не беден, раз подкупает грабителей.
— Сбежин! — снова вскинулся Архипов. — Коллекционер холодного оружия! Давайте проведем обыск! Сдается мне, Сбежин показал нам далеко не все свои клинки!
— Погодите, — вновь осадил его Скопин. — Придержите эту версию до завтрашнего вечера, когда ознакомитесь с остальными делами. Ведь нам теперь проще — первыми читайте те, где фигурируют мужчины.