— Может, дорезать его, раз молодой не сумел? — спросил он.
Маркел тяжело вздохнул.
— Святая божья матерь, — сказал он тихо и потер подбородок. — Святая божья матерь! Знаешь, Проша, я вчера спать ложился. Лежу, глаза закрыв, а передо мной рожи дьявольские плавают. Скалятся, пугают. Страшно мне стало… У тебя, Проша, так бывает? Видятся тебе перед сном черти?
— Бывает, Маркел Антонович, — с серьезным видом кивнул Прохор. — Я молитвы читаю. Отче наш. Богородица, дево, радуйся. Читаю, пока не усну.
Маркел кивнул.
— И я читаю. Но тут подумал — это ад мне видения свои посылает. За грехи мои. Видно, ад уже близко, а грехи тяжки, — он взглянул на Прохора. — Тяжки мои грехи, отвечай?
Прохор Силантьевич аж крякнул от такого подвоха.
— Ну, — неуверенно начал он, — какие твои грехи, Маркел Антонович? Строг ты, но ведь и жизнь с нами строга. А ежели ты и согрешил, так сироты тебя отмолят. Чай, ты два приюта на свой кошт содержишь. А это — любой скажет — для спасения души первое дело. Сиротские молитвы Богу в уши первыми попадают.
— Да? — с сомнением произнес Маркел Антонович. — Думаешь, так? Не знаю. В общем, вчера я Богу и себе обет дал — все, больше ни одной человеческой души не погублю. Отмаливать буду. В Иерусалим с паломниками пойду, к святым местам.
— Когда? — вырвалось у ошарашенного Прохора. Он совершенно не ожидал такое услышать и пытался сообразить, как этот поворот отразится на его собственной судьбе. Тут же в глубине его сознания мелькнула мысль: а не время ли прибрать к рукам все хозяйское дело? Но Прохор тут же задавил это невольное ликование — вдруг старый кот его просто испытывает? Поэтому Прохор тут же одернул себя и сделал каменное лицо.
Маркел пожал плечами и откинулся на спинку стула.
— Может, завтра… А может, до весны подожду. Что, Проша? Что ты как колода сидишь?
— Значит, никого резать не надо? — осторожно спросил Прохор.
Маркел Антонович вынул из кармана халата круглую табакерку, усыпанную рубинами, с легким щелчком открыл ее и сунул в нос щепотку табака. Чихнув несколько раз, он утерся тонким батистовым платком.
— И все же нехорошо, — сказал он вдруг своим привычным голосом. — Нехорошо. Если его возьмут… тот же Скопин из него всю душу вытрясет. А потом пойдет сюда. Правда, Проша?
Тот кивнул.
— Тогда сделаем вот как: сам я на душу греха этого брать не буду. Но если вдруг найдется какой человек, который вдруг… совершенно случайно и по собственной воле пришибет этого мерзавца, то мне и дела до того не будет. Потому как это не от меня уже зависит. Если Бог захочет, значит, так тому и быть. Он управляет рукой каждого.
Прохор почтительно покосился на Маркела Антоновича. Вот ведь проныра! Сумел свои собственные грехи на Бога переложить! И чего он после этого про муки адские тревожится? Ведь попади хозяин в ад, он и самого сатану надует и на себя работать заставит!
— Понятно, Маркел Антонович, — сказал Прохор, вставая.
Человек, чью судьбу они решали, лежал в полной темноте в кровати с открытыми глазами. Дьявольское возбуждение, которое трясло его с момента, когда он обнаружил в своей гостиной нежданного гостя, прошло. И хотя Сбежин страшно устал, уснуть он не мог — и из-за перевозбуждения, и потому что раненое плечо болело. Когда он сам вонзал себе клинок в руку, боль не казалась такой мучительной, но теперь Леонид Андреевич понял, что перестарался. А еще было жаль бархатного пиджака.
Он со стоном сел на кровати и схватился здоровой рукой за стену. Что за жук этот следователь! Сбежин впервые вдруг почувствовал, что его уверенность в собственной неуязвимости поколебалась. Он нарочно спросил про жену или это была импровизация? Когда эти ищейки пришли в первый раз, Сбежин решил поиграть с ними и даже показал кинжал. Но вдруг это было ошибкой? Почему он не избавился от катара сразу, после кладбища?
— Нет-нет, — пробормотал Леонид Андреевич. — Глупости.
Он спустил ноги с кровати, зажег лампу и подошел к зеркалу. Всмотрелся в свое отражение.
— Глупости, — сказал он зеркалу. — Посмотри сам. Тебе надо думать не про следователя, а про дядю. Ох, дядя! Как это подло с твоей стороны — присылать ко мне убийцу. Мерзко. Мерзко.
Он оглядел спальню, потрогал пальцами раму зеркала, снова встал и подошел к кровати. Запустив руку под подушку, Сбежин вытащил кинжал. Щелкнул пружиной, раскрыв лезвия. Потом нажал на потайную кнопку, заставив их сложиться снова.
— Завтра, — сказал он кинжалу. — А судейские пусть роют. Ничего они не поймут, правда?
Он хотел позвать горничную, но вспомнил, что она не придет.
19Второе дно
В доме Скопина Архипов, кроме хозяина и его денщика, застал сидевшего за столом маленького бородатого старичка со слезящимися злыми глазами.
— А где доктор? — спросил Захар Борисович.
— Повел нашу подопечную на опознание покойника. Хоть и ночь, но мне хотелось бы побыстрей получить некоторые ответы на вопросы, — ответил Скопин. — А вы нашли свою шляпу?
— Да.
Архипов расстегнул сюртук и сел в кресло, приняв от Мирона стакан чая. Скопин повернулся к старику:
— Это важно, так что слушай внимательно.
Старичок помотал головой:
— Нет, ты мне точно скажи — я пятерку свою получу? И когда?
Скопин поморщился и достал из кармана свою трубку.
— Мирон! Посмотри там… где надо. Наскребем мы пятерку?
Казак, не говоря ни слова, вышел в соседнюю комнату.
— Долго с ним не разговаривай, — продолжил Скопин. — Нам надо, чтобы он зашел за тобой в лавку. У тебя же там есть кладовка хоть какая-то?
— Есть камора, — кивнул Ионыч.
— Хорошо. Мы будем сидеть там. Заходишь. Мол, засунул куда-то, найти надо.
— А ему-то зачем за мной идти?
— Ну, попроси его свечку подержать, посветить. Темно, мол.
— Хорошо, — снова кивнул старик.
— Мы у двери будем. Там дверь есть?
— Есть, конечно.
— Ага. Ты сразу вперед проходи мимо нас. А как только этот человек сунется в каморку твою, тут мы его и переймем. Все понял?
Вошел Мирон, положил перед стариком на скатерть две мятые рублевые бумажки и горстку мелочи.
— Считай.
— На паперти, что ли, стоял? — спросил старик недовольно, пересчитывая монеты. Мирон, не ответив, наблюдал, чтобы счет сошелся. Наконец вздохнул и ушел на кухню кипятить чайник.
— Продешевил я, — сказал сварливо старик. — Мы так не договаривались, чтобы жизнью рисковать. Одно дело сообщить, а другое…
Скопин легонько стукнул кулаком по столу.
— Ты, Ионыч, ври, да не завирайся. Скажи спасибо, что я в твоей каморе конфискации товара проводить не буду на предмет ворованного.
— Господь с тобой! — зло ответил старик. — Так вообще помогать не буду. Сами ищите своего преступника. Моя лавка. Не пущу.
Скопин запустил руку в карман штанов и положил перед торговцем небольшую шкатулку. Архипов подался вперед, чтобы рассмотреть тот предмет, о котором они столько говорили и который он видел впервые.
— Я тебя прямо сейчас могу под арест взять, — спокойно сказал Скопин. — Потому как эта шкатулка не просто украдена. Из-за нее троих человек уже жизни лишили!
Старик слегка отшатнулся, потом недоверчиво покачал головой, глядя на шкатулку.
— И чего в ней такого? — сказал он все так же сварливо. — Дешевка же!
— Так что, — спросил Скопин, накрывая ладонью шкатулку, — все понял?
— Все, — проворчал старик.
— А раз понял, так и иди спать. Завтра рано придем.
Ионыч встал, застегнул свое темно-зеленое пальто с меховым воротником и напялил на голову шляпу, похожую на усеченный конус.
— Вот связался на свою душу! — сказал он. — В лавке ночевать буду, чтобы не проспать. Стучите громче.
Когда старик ушел, Архипов пересел к столу.
— Покажите, — попросил он.
Скопин пододвинул к нему шкатулку. Захар Борисович взял ее, рассмотрел со всех сторон и открыл крышку. Внутри не было ничего, кроме темно-красной бархатной обивки.
— И как открыть второе дно? — спросил Архипов.
— Вы поближе к свету поднесите. Там торчит краешек ленточки — надо за нее потянуть, — пояснил Скопин. — Только сразу предупреждаю, шкатулка с секретом. Потянете ленточку — выскочит иголка и уколет вас.
— Иголка? — удивился Архипов. — Отравленная?
— Даже если там и был яд, то давно испарился. Я вот все думаю, а частный пристав Штырин пытался ее открыть? Может, у него от испуга сердце и не выдержало, а?
— Вряд ли, — ответил Архипов, пытаясь кончиками пальцев поддеть ленточку, — слишком экзотическая версия.
Наконец ему удалось подцепить ленточку. Он потянул ее вверх, и тут же иголка вонзилась в палец Захара Борисовича.
— Вот черт! — вскрикнул он. — Вроде как и ждал, а все равно неожиданно!
Он пососал палец, а потом снова попытался открыть дно, продолжая тянуть ленточку.
— Что-то я не пойму, — наконец сказал Архипов. — Не идет! Там точно есть второе дно?
— Есть, есть, — кивнул Скопин.
— Вы уже открывали?
— Я — нет. Не догадался как. А Мирон — смог. Мирон! — крикнул Скопин в сторону кухни.
Казак появился, вытирая руки полотенцем.
— Покажи Захару Борисовичу, как ты расправился с этой загадкой.
Мирон подошел, взял из рук Архипова шкатулку, перевернул ее вверх дном и просто сдвинул донышко большим пальцем в сторону.
— Вот так! — сказал Скопин. — Хитрая штучка! Вроде как ленточка есть, а значит, надо за нее тянуть. Но ленточка — просто обман. Просто механизм для иголки. Просто открывать надо не сверху, а снизу.
Мирон перевернул шкатулку, и из нее выпал лист бумаги, сложенный в несколько раз.
— Это не бриллианты, — сказал Архипов.
— Это причина, — ответил Скопин, — из-за которой Сбежин охотился за коробочкой. Не щадя никого.
— Я хочу прочесть.
— Конечно! Читайте. Я уже прочел несколько раз.
Архипов развернул бумагу. Письмо было написано красивым, явно женским почерком: